Старейший художник-анималист Алексей Никанорович Комаров, фигура незаурядная, оставил заметный след в русском искусстве. Правда, ближе к концу земной жизни его пытались «отменить» коллеги по жанру. Все потому, что Комаров был охотник и своих пристрастий не менял. Как же так?
Ничего удивительного: в начале 1970-х годов в анимализме наметился крен, выразившийся в лозунге «Охотники — убийцы, анималист не может охотиться». Такую позицию заняли многие художники-анималисты: В.В. Трофимов, А.М. Белашов (оба в разное время – руководители секции анималистов), старейший художник Д.В. Горлов, В.А. Фролов, еще многие примкнули к этой группе. Произошел раскол, в результате которого художников-охотников перестали приглашать на выставки.
Трудно представить, что такая мысль могла прийти в голову, скажем, В.А. Ватагину — главному советскому анималисту, а ведь он был примером «пацифизма». А вот Алексей Никанорович Комаров, старейший и, возможно, лучший художник, всегда охотился и до конца жизни любил вспоминать былые охоты. Ведь еще в конце 1890-х годов он начал сотрудничать с журналом «Псовая и ружейная охота», даже поехал погостить в имение Свиридово (около Венева), чтобы досконально изучить жизнь гончих и борзых собак.
Пригласил его Сергей Владимирович Озеров — хозяин имения и главный редактор журнала. «Редакция — это просто кабинет и гостиная, где я работал за большим круглым столом, сидя в мягком кресле. Тут иногда сидел С.В. и обсуждал рисунки, сюда же борзятник Мишка приводил собак на натуру. Озеров был высокого роста красивый мужчина с черной с проседью бородой, расчесанной на две стороны, — типичный барин-помещик. Его секретарь — Саша Торсков — простой свиридовский парень, но очень хорошо обтершийся в барском обществе. Вот и вся Редакция.
Печатался журнал в Туле, куда гоняли на лошадях», — вспоминал Комаров много лет спустя. Об этом он написал рассказ «Дом с колоннами», где признался в охотничьей страсти и воспел борзую:
«Первый раз в жизни я видел собак в таком количестве и таких необыкновенных. Так вот они какие, эти борзые собаки! Этих действительно ни с какими другими не спутаешь. Я с восторгом смотрю на них, глажу их шелковистую псовину и любуюсь их легкими, ловкими движениями, их побежкой, как на пружинах»
Он прожил долгую жизнь почти библейского патриарха, всегда работал и написал множество писем, отражающих его натуру, привычки, чувства. Мне кажется важным познакомить читателя именно с эпистолярной, малоизученной стороной наследия великого художника, в частности, с его письмами Дмитрию Владимировичу Горлову.
ФРАГМЕНТЫ ПИСЕМ (1970-е)
«Я делаюсь стар, и мне больше всего нравится сидеть перед печкой и смотреть, как в пламени пляшут саламандры. Сидеть и думать или смотреть в окно на синичек. Меня огорчает, что ты часто подхварываешь. Может быть, тебе надо иногда для поднятия тонуса рюмку коньячка? Я это иногда проделываю»…
«Надеюсь, что ты наконец справился с бизоном. Бизон — зверь американский, и нам он не родня, а потому и справиться с ним трудно. Возьми ты лося или даже зубра, а еще лучше медведя. Вот зверь, самой природой сотворенный для скульптуры. В нем все скульптурно, и повернуть его можно, как тебе угодно, все хорошо. Олени — это для живописцев. Рога оленя, его тонкие ножки для скульптуры не подходят»…
«Я тоже жив и здоров и тоже работаю, и у меня накопилось столько рисунков, что можно жарко протопить печку. Сегодня я начал двух лисиц, крупно поссорившихся между собой. Они, широко разинув пасти, показывают друг другу клыки»…
«На сцену выплыл какой-то Комаров Влад. Алексеевич. Он явился ко мне с большой папкой набросков с натуры. Качество ниже среднего, но я по своей глупой деликатности их похвалил. Он считает себя анималистом и хочет, чтобы я рекомендовал его в издательство «Малыш» редактору Рачеву. Художник, кое как нарисовавший зверя или птицу, считает себя анималистом. Комаров В.А. оставил мне три свои открытки. На одной медведица и три медвежонка. У медведицы на одной передней и одной задней лапе по 6 когтей, на других по 5. Медвежонок влезает на сук дерева снизу, вися спиной вниз и держась за сук передними и задними лапами. Этого быть не может, т.к. у медведей на задних лапах тупые, короткие когти: медведи не мухи и ползать по потолку не могут»…
«В твоем письме есть непонятное слово: «Ватуса — семейство. Что такое «Ватуса»? Я не знаю. Ты любишь всех зверей и птиц, а я упрямый русак и люблю наших зверей и птиц. Меня попугаями и антилопами не прельстишь — я крепко держусь наших лосей, волков, рысей и глухарей»…
«Каман ву порте ву? Ты, конечно, работаешь, а я ровно ничего не делаю. Смотрю на своих канареек и на снегиря и не собираюсь что-нибудь нарисовать. Снегирь ходит по столу и старается вырвать у меня из рук письмо к тебе. Снегирек очень красивый и такой гладенький — перо к перу, как выточенный»…
«Радуюсь за тебя и за Митревну, что вы теперь греетесь на солнышке и любуетесь зверюшками и птичками. Только, дорогой, не забывай, что какому-нибудь мерзавцу бизону или гну ничего не стоит посадить тебя на рога. Он даже раскаиваться не будет, а тебе это может доставить несколько неприятных минут. Рисуй этих подлецов, оставаясь на приличном расстоянии от них, рисуй, и я уверен, что ты разработаешь руку и у тебя пойдет»…
«Боюсь, что письмо мое не застанет вас в Соколовой Пустыне, думаю, что вы уже катите в Асканию. Завидую вам. Хотя в Аскании и нет моих любимых зверей, но все же я с наслаждением полюбовался бы бизонами и антилопами. В настоящее время я нахожусь в промежуточном времени между рабочими порывами. И весна, и лето прошли впустую — почти ничего я не сделал и только в лесу нарисовал 5–6 этюдиков, да дома 2–3 картинки. Осенью бывает подъем энергии, и, возможно, что-нибудь сделаю. Может быть. У нас, как я недавно подсчитал, находится на прокормлении 41 ротик.
Всех надо кормить. Вот считай. Людей 3. Собак 10, кроликов 12, кур 9, канареек 8, ульев 5. Собак, конечно, надо считать со щенками. Сколько пчел — это не поддается учету. На всю эту ораву надо заготовить корм. Щенков и кроликов надо кормить 4 раза в день, пчел надо кормить один раз в лето, но каждому улью надо дать 10–12 кг сахара. Надвигается осень, пойдут дожди, холод, зато не будут приезжать гости. Прошлое воскресенье у нас за столом сидело 13 человек. Каково?!»…
«Волею судеб я не загружен работой, а сижу и наблюдаю природу. В результате наблюдений я сделал важное открытие: оказалось, что синицы вовсе не опасны для человека, и пусть Лидия Дмитриевна не боится этих птиц. На этих днях вышли в свет 16 моих открыток. Отпечатали неплохо, но испоганили стишками. Прочти о глухаре — он словом поэта токует, когда «осень на носу». За такие стишки надо всыпать штук 20 горячих. Пока я тебе писал, наступила весна»….
«Я не видал оригиналов Рачева. Мне кажется, что причислять его к лику анималистов нет оснований. Он рисует людей с головами зверей. И головы зверей у него всегда одни и те же. Я бы его картинки перевесил в другой зал. Тут нужен Никольский, Белашев, Трофимов и другие присяжные анималисты. У нас в России с моей и Ватагинской легкой руки развелось скромное и трудолюбивое племя анималистов, а там за рубежом такого племени совсем нет. Правда, в Англии есть художники, хорошо знающие лошадь и собаку. Других зверей они не беспокоят»…
«Хорошо, когда распускаются почки на сирени, но у человека почки — штука очень мерзкая. Сегодня день чудесный, почки распускаются, и, что самое главное, сегодня первый раз закуковала кукушка. Я не могу равнодушно слушать кукушку: и незатейлива ее песенка, а вот, поди, за сердце хватает. По синему небу плывут, как снеговые горы, белые облака, серо-лиловатый прозрачный лес улыбается, на голой земле синеют подснежники и… ку-ку… ку-ку. Порхают ярко желтые бабочки-крушинницы, на припеке греются блестящие синие мухи, все оживает, все радуется теплу и солнцу. Я тоже радуюсь и греюсь около печки»…
«Я очень рад, что мои фото тебе понравились. Тройку я писал дней 5–6, и она мне под конец очень надоскучила, и я хвалю тебя за твое упорное старание с непокорным бизоном. Нос у этой скотины может быть, по моему разумению, разный (смотри рисунки) в зависимости от состояния. Я не знаю, в каком настроении твой бизон, но советую делать его в самом радушном. За волка большое спасибо, и, хотя у меня есть такой, я его не отдал Сергею Сергеевичу — у него твоих волков целая стая (он наснимал их на твоей выставке)»…
«На дворе поздняя осень, а у меня в мастерской весна в полном цвету. Поют, заливаются канарейки, цветет герань и красный перец… Правда, на дворе темновато и писать красками плоховато, но я нашел выход: я сижу и читаю, отдыхаю от безделья. Читаю очень интересную старую книгу о псовой охоте. Она издана 100 лет тому назад, и в ней ясно отражается ушедший век с господами помещиками, с громадными охотами, когда в отъезжее поле помещик-барин вел десятки борзятников, выжлятников, сотни собак и целый обоз челяди с поварами, посудой, спальней. Вся эта орава была строго дисциплинирована и подчинялась только барину и ловчему. В книге очень подробно описаны породы борзых и гончих, уход за ними и правила охоты. Мне это интересно»…
«Яблоков прорва, и девать их некуда, придется самим есть, а это довольно трудно. С каким удовольствием я стал бы писать степь, отары овец, упряжки быков, лошадей! А сей час я пережевываю старые этюды и за это лето не сделал ничего сколько-нибудь порядочного. Может, осень поможет. Осенью как-то лучше работается, и, возможно, на меня она повлияет. Если бы я поехал в Асканию, я стал бы писать пейзажи степи и домашних животных — бизоны и зебры меня не трогают»…
«Я приветствую твоего зайца. О цвете зайца ты должен справиться у Л. Толстого. Там есть такая фраза: «Папа, а бывают синие зайцы?» — «Бывают, мой друг, бывают». Чего тебе еще? Сам Л.Т. Посылаю тебе довольно поганый эскиз. Картина на эту тему в Литературном музее»…
«Я получил № 5 Охоты, и там статья Трофимова о тебе. Напиши, есть ли у тебя №? Если нет, я пришлю тебе. Статья Трофимова, на мой взгляд, интересная и теплая. Там же несколько фото с твоих работ. К сожалению, я не видел их, но на фото они мне очень нравятся. Все очень хороши: и тигренок, и сосущий лапу медвежонок, и заяц. Они живые, и в них видна твоя любовь к животным. Очень оригинален волк, идущий на зрителя. Молодец ты! Художник должен учиться только у природы, а не выкручиваться всякими трюками. Природа бесконечно разнообразна и ни секунды не бывает одной и той же. Все меняется, все течет — умей поймать ее образ. Вчера еще лес был серо-лиловатый, а сегодня он уже зеленый. Лови ее образ!»…
«У нас теперь погода чудесная, все цветет, поют соловьи, воркуют горлинки и клинтух. Я здорово ленюсь и все больше сижу на солнышке — загораю. Рисую мало и все жду, что меня навестит моя старушка Муза и подскажет мне что-нибудь интересное. Иногда мне приходит в голову написать что-нибудь из своих воспоминаний. Сяду и пишу, совсем как Тургенев, только хуже»…
«Радуюсь за тебя, что тебе удалось отдохнуть в обществе саблерогих антилоп, бизонов и т.н. безгрешных существ, хотя все они бусурманы, и я их языка не понимаю. Ты хочешь изваять бизона в обществе каменной бабы, это, конечно, мысль прекрасная, но каким путем американский бычок мог познакомиться с кафрской красавицей? Может, лучше вместо бизона познакомить каменную бабу с зубром? Когда-то зубры водились на просторах русских степей, и этакий губастый франт мог чесать шею или бок о скифскую даму»…
***
Незадолго до смерти (за месяц примерно), скрывая за самоиронией глубокое чувство, Алексей Никанорович Комаров написал одному адресату: «Вот послушай чепуху. Это все родное, сосны и дубы, белые березы, белые грибы. Поползни, синицы — это все родня. Все веселым писком радуют меня. Да, среди природы я не одинок: каждый лягушонок — мой родной сынок».
В своем теремке-мастерской в Песках до самой смерти Алексей Никанорович Комаров (как называла его внучка, дедушка-медведушка) вспоминал и рисовал любимых русских зверей и птиц, сцены давних охот…
Комментарии (0)