В день открытия, 20 апреля, в 6:30, я, высадив на воду двух подсадных, сел в скрадок и начал ждать. Сначала, кроме разноголосья летающих и сидящих на воде и льдинах чаек, ничего «утиного» ни уши, ни глаза не улавливали. Потом над камышами у противоположного берега послышалась квачка кряковой и шипение летевшего за ней селезня. По скорости и направлению этих звуков можно было догадаться, что утиная пара кружит над водой, выбирая место посадки.
Предрассветная мгла не давала их увидеть. Мои подсадные хоть и работали вяло, с большими перемолчками, но все же работали, и это вселяло надежду на прилет селезня. Справа по берегу раздался выстрел, метров за пятьдесят от меня. Опасаясь, что стрелок может подойти к моим подсадным, я вылез из скрадка и стал нарочито громко кашлять, давая понять, что место занято, а утки – подсадные. Оказалось, не зря. Я услышал разговор двух мужчин и сквозь кусты разглядел, что они уходят от берега в сторону дороги.
В небе появилась стайка чирков-свистунков, которые «транзитом» летели на север на высоте более ста метров. Охотники, которых уже стало трое, начали палить по ним из пятизарядных дробометов. Естественно, с нулевым результатом, если не считать усилившиеся крики чаек и прекращение работы моих подсадных. Первая зорька для меня прошла без выстрела, вечерняя тоже. Как же норма добычи?
На следующее утро я был на том же месте в то же время, но с иным составом подсадных. Вместо ленивой и редкоголосой утки я к основной добавил подсадного селезня. Площадь воды, свободной ото льда, за ночь увеличилась, но у западного берега, где находился скрадок, лед еще выдерживал мой вес, и я высаживал подсадных со льда. Очутившись в воде, утка тут же азартно заработала, и к ее голосу мгновенно присоединилось шипение подсадного селезня. Дуэт проработал не более десяти минут, когда я увидел стремительно плывущего к подсадным дикого селезня.
Он приблизился к кромке льдины, вылез на нее и замер как изваяние. В предрассветных сумерках он почему-то показался мне черным. Через несколько минут селезень начал звать подсадную, та отвечала редко и как-то неохотно. Зато подсадной громко жвякал, заявляя свое исключительное право на утку. Так продолжалось несколько минут, пока дикий не взлетел и не направился прямо к нам. Он сел метрах в пяти от селезня – видимо, решил сперва разобраться с соперником, а потом уж проявить внимание к даме. Как по заказу он повернулся ко мне левым боком и тут же был остановлен зарядом «пятерки» из правого ствола. Я поздравил себя с открытием счета.
Подул западный ветерок, и вскоре я заметил, что мою добычу относит от берега. Надо было срочно извлекать ее из воды. Железная «кошка», сваренная из четырех проволочных крючьев, никак не хотела падать за селезня, и мне дважды приходилось ее вытаскивать для нового заброса.
После третьего броска «кошка» надежно застряла, зацепившись за край большой льдины метрах в пяти от дрейфующего трофея. Хотя вода уже доходила до края болотных сапог, я решил все же попробовать подойти к добыче, а заодно и достать «кошку» . Рассчитывал, что глубже уже не будет, ведь дно карьера обычно ровное. Через минуту я был по пояс в ледяной воде, но в одной руке держал убитого селезня, а в другой – «кошку». Спасло меня то, что поблизости находилось охотничья избушка, и через час я опять был в скрадке, уже переодетый и переобутый в сухое.
Утрянка продолжалась, и через полчаса я добыл еще двух кряковых селезней, на сей раз без купания, отчасти потому, что взамен болотных сапог был одет в гидрокостюм. Вечерняя заря счет не изменила и прошла без выстрела. Дневную норму отстрела кряковых я выполнил, а по другим все было впереди.
На следующее утро я к семи часам уже выполнил норму по кряковым и сидел в скрадке в ожидании «других видов». Будут ли эти виды сегодня, завтра или через неделю, принципиального значения не имело, так как охота, которую я с нетерпением ждал всю зиму и к которой готовился за месяц до открытия, состоялась. Подсадные работали, селезни подсаживались, я любовался рассветом, восходом солнца и добытыми трофеями прекрасной охоты в подмосковной части Мещерской низменности. И не хотелось верить, что всего этого я могу лишиться по «научным рекомендациям» орнитологов тех стран, где зимуют родившиеся и выросшие в Мещере водоплавающие птицы.
Почему охотники этих стран будут стрелять наших (по месту рождения) гусей и уток на протяжении всей зимы, а мы, возможно, лишимся даже десяти дней этой старинной русской охоты с подсадной? Может, следует наоборот резко ограничить охоту на перелетную птицу в местах зимовок? Орнитологам нашей страны надо отстаивать на международном уровне интересы российских охотников. В связи с этим хочу напомнить слова величайшего патриота России Александра Сергеевича Пушкина:
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас?..
Комментарии (0)