Трудно спорить с возрастом

Полная луна, клонившаяся к горизонту, спряталась за мрачными, словно застывшими на краю небосвода тучами. Матово мерцавшие заснеженные окрестности потемнели. В этой полутьме я прошагал около получаса, когда вновь начало светлеть — на востоке стало подсвечивать невидимое пока солнце.

Я еще затемно добрался до возвышенности среди обширных полей и прибавил ходу. Мысли были самые разные. О предстоящей охоте, о годе наступающем — с определенной долей тревоги: каких-то несколько годков, и будет шестьдесят. Вспомнились слова моего приятеля: «А жизнь прошла…» Ему, правда, было уже шестьдесят, но большая ли это разница?

А жизнь действительно пролетела быстро... Что я видел в ней? Было ли что хорошего? Всего хватило — и хорошего, и не очень. Что касается охоты, успел отвести душу в те годы, когда того же русака за день поднимал до десятка — заяц вставал в пределах выстрела, не таился. И два, и три приносил за день. Куда подевался? Хотя известно, куда: фарщики, весенние палы сухой травы, клещи… Но вот почему утки нет, хотя многие болота, карьеры также полны воды, ряски, укрытий.

За такими размышлениями незаметно прошел последние километр-полтора, и вот на месте. Сзади смутно темнеет заросший сосной лог. Впереди, насколько хватает глаз в сумраке раннего зимнего утра, простираются поля. Пятнистая пахота слева соседствует с однотонной, чуть припорошенной снегом невысокой стерней. Эх, маловато снега для охоты на лисицу с подхода. То ли дело, когда все под снегом, далеко видна лисица!

Как ни напрягаю зрение, нигде не замечаю мышкующих лисиц. Наконец, вспоминаю о бинокле и начинаю методично обследовать раскинувшиеся передо мной просторы. И вскоре замечаю на стерне трех мышкующих лисиц. Опускаю бинокль, чтобы невооруженным глазом определить до них расстояние, и сразу же перестаю их видеть. Вновь смотрю в окуляры — вот они, заняты делом, мышкуют в отдалении друг от друга.

Проходит минут пятнадцать. Светлеет настолько, что я начинаю различать их и без бинокля. До них с полкилометра, может, чуть меньше или больше, пока непонятно. Следить за всеми тремя сразу трудно, поэтому и скрадывать нельзя, какая-нибудь да заметит.

Из-за горизонта показался край розового диска и торопливо, словно внизу кто-то подталкивал, пополз вверх. Чем больше выглядывал, тем привычнее становился его цвет. Наконец, солнце оторвалось от горизонта и словно зависло на месте. Заискрился снег.

Крайняя справа лисица, деловито рыскавшая челноком, стала удаляться. В том направлении, километрах в двух, лежал длинный, заросший сосной лог. Очевидно, туда и направляется на лежку, решил я. Но лисица неожиданно остановилась, затем походила небольшими кругами, потопталась на месте и… легла.

Вторая потянула в сторону пахоты и вскоре пропала среди черно-белых неровностей. Третья, оставшись одна, села и принялась осматривать окрестности. Вскоре ей это надоело, она пошла по прямой от меня и скрылась за горизонтом.

С какой же лисицы начать? Я сделал несколько шагов: тонкая снежная корка, образовавшаяся после небольшой оттепели, ломалась с хрустом. И я направляюсь к пахоте, на стерню можно вернуться ближе к обеду, когда потеплеет.

Вспаханное поле, несмотря на приличные размеры, давно мной изучено, я хорошо знаю любимые у лисиц места отдыха. Они представляют собой пологие овальные впадины метров под сто в поперечнике, на подветренных сторонах которых лисицы и укладываются на дневной отдых. Идущего по ветру охотника они слышат издалека, идущего против ветра видят отчетливо. И только опытный лисятник, хорошо знающий повадки зверя, может подобраться на ружейный выстрел.

На поиск свернувшейся клубком лисицы у меня ушло чуть больше часа. Определив в бинокль, куда повернута ее голова, намечаю лучший путь для подхода. Оставив в углублении, чтобы не бросались в глаза, рюкзак с биноклем, делаю первые шаги по направлению к лисице. И хотя ступаю на черные кочки, но нет-нет да и скрипнет попавший под ногу снег.

Умом понимаю, что следует подождать часок, когда чуть потеплеет, а поднявшееся солнце хорошенько пригреет лисицу, и сон ее будет крепче, но излишняя самоуверенность толкает меня вперед. Хочется быстрее взять эту и вернуться ко второй. А там, может, и третью найду, давненько не брал трех за день.

Нелегок подход к лисице по заснеженной пахоте. Неслышно идти не получается: то снег скрипнет под ногой, то с тихим хрустом рассыплется смерзшаяся земля. И вскоре рыжий зверь поднимает голову. Но я начеку и успеваю упасть на пахоту. Лисица, не заметив ничего подозрительного, опять сворачивается в клубок. Но мне вновь не хватает терпения выждать положенную паузу. И не успевшая крепко заснуть лисица вновь слышит скрип снега. Теперь она садится и долго смотрит в мою сторону. А затем скорым шагом идет в том направлении, откуда пришла.

Все, подшумел! Но тут в голове мелькает догадка, что, распознай опасность, она не шла бы так спокойно. Очевидно, хочет зайти из-под ветра, чтобы определить по запаху, что ее потревожило. Может, стронутый кем-то заяц устраивает себе лежку? И, согнувшись в три погибели, я крадусь параллельным курсом.

Через сотню метров лисица круто сворачивает ко мне. Я падаю на пахоту, понимая, что предположение оказалось верным. И по мере продвижения лисицы доворачиваю корпус, изготавливаясь для стрельбы лежа. Вскоре лисица останавливается, смотрит в мою сторону. Медлить нельзя! Гремит выстрел. Свою оплошность я исправил.

Подняв крупного лисовина, я направляюсь к краю поля, где растет несколько приземистых ракит, под ними рассчитываю снять пышную шкурку. Недалеко от деревьев останавливаюсь, осматриваю окрестности и неожиданно замечаю лисицу, идущую по стерне в сторону пахоты. Проводив ее взглядом, пока не скрылась среди неровностей вспаханного поля, иду к деревьям.

Укладывая в рюкзак пышную шкурку, решаю, куда идти, на стерню к спящей лисице, или на пахоту искать недавно виденную. После недолгого колебания беру направление к желтеющему полю. Добравшись до утреннего наблюдательного «пункта», достаю бинокль. Лисицы на месте нет. Значит, это ее, торопливо идущую по пахоте, и видел. Причиной, заставившей сменить место лежки, стал, скорее всего, поднявшийся пронизывающий ветер, от которого на пахоте легче укрыться.

Возвратившись, иду, то и дело поднося к глазам бинокль. Поле, шириной около километра, тянется в юго-восточном направлении. Справа оно окаймлено полезащитной лесополосой, слева — длинным логом, в сторону которого имеет небольшой уклон. Ветер дует от лесополосы, поэтому лучших условий для дневного отдыха лисиц не сыскать.

Я иду огромным челноком, не доходя до краев шагов двести, лисица — не русак, на краю поля не ляжет. Обследовав таким образом площадь с добрый квадратный километр, вижу, наконец, в бинокль сидящую лисицу. Вот она встант, делает небольшой круг и вновь садится. Так продолжается несколько раз. Что за странное поведение? Я подстраиваю резкость и замечаю в центре круга какое-то шевеление.

Всматриваюсь более внимательно и вскоре понимаю, что в углублении лежит… еще одна. Первой вскоре надоедает бесцельное хождение, она удаляется и вскоре теряется среди неровностей поля. Проводив ее взглядом, с трудом отыскиваю лежащую.

Примечаю невдалеке от лисицы в качестве ориентира крупную кочку с остатками соломы и трогаюсь с места. Крупная пахота, переметенная снегом, выматывает силы. Когда уже на подходе приходится пересекать довольно глубокую лощину, я теряю ориентир из виду и, выбираясь наверх, иду с предельной осторожностью. Чтобы не подшуметь зверя, тщательно выбираю место для каждого шага. Склон крутой, идти, сохраняя равновесие, тяжело, но желание быстрее добраться до цели гонит вперед, мне теперь не до отдыха.

Выбравшись из лощины, двигаюсь с еще большей осторожностью. Этот вот кусок незапаханной стерни брал за ориентир? Или нет? Неопределенность нервирует, начинают дрожать руки, гулко стучит сердце. Где-то рядом должна быть лисица. Непроизвольно при каждом шаге привстаю на носки, тяну голову вверх. Но как ни стараюсь, зверя не вижу. Делаю еще десятка два осторожных шагов, и справа неожиданно открывается взору небольшая ложбинка, в которой замечаю круглое коричневое пятно.

Непроизвольно чуть приседаю, затем ищу глазами лучший вариант для подхода, после чего снимаю рюкзак, бинокль, готовлю ружье. Кажется, все, можно идти. Но вдруг понимаю, что после тяжелой ходьбы по пахоте и нервного напряжения при виде близко лежащего зверя я совсем не готов к финальной части поединка: сердце бьется как птица в клетке, ноги предательски дрожат.

Становлюсь на колени, закрываю глаза и начинаю глубоко дышать. «Ну что я так разволновался, словно мне шестнадцать и впервые вижу лисицу? Добыл за свою жизнь уже сотни…» Вроде бы помогает… Пора…

Шагов за пятьдесят до лисицы останавливаюсь, перевожу дыхание. Вложив приклад в плечо и уперев мушку в коричневый клубок, негромко кашляю. Никакой реакции. Повторяю еще раз с тем же успехом.

Мушка начинает плясать вокруг цели, я понимаю, что еще несколько минут такого напряжения и могу промазать. Кашляю громко, как могу. Лисица сонно поднимает голову, я, не мешкая, стреляю из верхнего ствола, а вторым выстрелом добиваю тяжело вскочившего зверя. Автоматически перезаряжаю ружье. Подойдя к добыче, поднимаю и любуюсь довольно крупной лисичкой, явно не из выводка этого года. А ходивший кругами, скорее всего, кавалер. Только что-то рановато начал женихаться.

Время между тем давно перевалило за полдень, я сильно проголодался, изрядно устал. Не мешало бы отдохнуть часок у костерка, плотно пообедать не торопясь, восстановить силы. Но часто ли мы слышим голос разума? И я направляюсь к недалекому кусту, одиноко растущему в низинке на поле. Торопливо съедаю бутерброд, запивая кружкой чая из термоса, снимаю шкурку и спешу на поиски виденного мной лисовина — декабрьский день, что воробьиный скок.

Часа через полтора утомительной ходьбы по пахоте я нахожу его. Осторожный лисовин выбрал довольно ровный участок, поэтому пришлось уже метров за двести идти, низко согнувшись, а вскоре и вовсе вприсядку. Уставшие за день мышцы ног стало сводить судорогой. Я падал на спину, резко вытягивал ноги и крепко сжимал зубы, чтобы не вырвался крик боли. Так повторялось несколько раз.

Вконец измученный, я понял, что утратил все шансы на успех. Видно, с возрастом не поспоришь… Я, было, расстроился такому обстоятельству, но, поостыв, решил, что две лисицы это тоже неплохо. Да и грех жаловаться на судьбу, еще не утратил юношеского азарта. Спасибо за это и охоте.