Переехав в город, Иван Палыч избу не продал по той причине, что не было еще в ту пору у горожан массовой дачной горячки и в селах было полно осиротевших домов с забитыми окнами. Дом остался как пристанище для охотничьих ночлегов. Гончих отвел к бабе Мане и ее же просил по-родственному доглядывать за избой. Интересная порой складывалась картина: охотники с гончими от зари до зари в лесу, а лисы с зайцами на балагурском подворье дрыхнут.
Анатолий Иванович в ту пору таковым еще не величался, и в обеденных разговорах запросто откликался просто на Толяна или Толика. Он тогда только что разжился обшарпанной одностволкой системы Казанского, шестнадцатого калибра, купленной с рук, начинал постигать азы охотничьего дела и не спешил вступать в районное общество охотников. Почему-то в его сознании не дозрела элементарная мысль: заплатить пятирублевую пошлину, выправить билет, купить законное ружье, нормальные свежие боеприпасы и охотиться без оглядки-озирания, хотя уже и на флоте три года оттабанил, и женился, и сыном обзавелся.
То, что многие проходят в детстве, вступая на охотничью тропу, и к законному возрасту получения билета могут похвастать самостоятельными толковыми охотами по птице и зверю, Толяша проходил с большим опозданием и задержкой, оставаясь на сей счет сущим ребенком и расплачиваясь за все ошибки чувствительными колотушками и синяками.
Из мальчишеского ухарства он не оформлял охотбилета, незаконно “робингудничал” и потерял по этой причине несколько своих чердачных ружей, купленных с рук, в числе которых был даже отличнейший «Зауэр». Местные «шерифы» не церемонились с новоявленным стрелком, отбирали одно ружье за другим, накладывали штрафы, и Толян с его незаконными стволами был для охотинспекции сущим кладом.
Четырежды просроченные боеприпасы Толян добывал где ни попадя, а в основном выкупал вместе с ружьями у древних бабок, которые хранили былое наследство своих геройских дедов в подпольях, запечьях или чердаках.
Сейчас, в задушевных разговорах у костра на охотничьих ночлегах, давно уже узаконив стволы, выправив все билеты-разрешения и покончив с прежним «Датой Туташхия», бунтарем — одиночкой, он и сам не в силах объяснить былое ухарство на третьем десятке лет. То ли переупрямить хотел егерей с инспекцией, думая что не поймают в лесной глуши, то ли еще не определился до конца - охотиться или бросить, то ли жался по-жлобски и терял от этого десятикратно на конфискованных ружьях и штрафах.
Редкий сезон обходился, чтобы Толян не прогремел в сводках охотоведов в местной или областной печати, как самый отъявленный браконьер, а всего-то дела было в кусочке согнутого пополам картона да в чернильной печати: Ну какая, к примеру, разница тому же зайцу, как его застрелят охотники - билетно или безбилетно? Никакой! И Толян в который раз, прогорев, как швед под Полтавой, возрождался заново со своей охотой, будто сказочный Феникс из пепла. Находил какую-нибудь старуху, выкупал у нее ружейный хлам и через некоторое время вновь попадался изумленным его охотничьей страстью и напором «шерифам».
-Е-ма-е, - чешет затылок Анатолий Иванович. - На те штрафы, на те деньги, что тратил на подпольные ружья и боеприпас, можно было выкупить всю стопу чистых охотничьих билетов, все марки госпошлины, вместе с правленческим сейфом, печатями, бланками протоколов, купить самое лучшее штучное ружье, завести полное охотничье снаряжение и отовариваться свежайшими боеприпасами, а я обогащал их по глупости!
Необъяснимая загадка души! Феномен! Нет. Скорее всего, тот самый русский характер, который не признает открытой настежь калитки и обязательно лезет-прется через глухой забор.
Уже давно его ружья числятся под недремлющим оком разрешительной системы, давно уже выправлены все документы, но нет-нет да и подначат Толяшу где-нибудь в правлении или охотинспекции те, кто по долгу службы обязан проверять, ловить, догонять и изымать!
- Как же ты решил узакониться? Мы так и думали ловить тебя до старости лет! А-ха-ха.
-Поумнел, - лыбится до ушей Анатолий Иванович.
А меня при случае спрашивают с недоумением:
- Как это вы с ним спарились? Ну и друга нашел!
Однако судьба. От нее никто не уходил, не отмазывался, и мы, познакомившись на случайной охоте с гончими, дружим и охотимся не первый год.
Решил Толик лису на балагурском дворе поймать капканом. Чего проще! Отвари в полыни и ставь свою ржавую железяку под след на перелазе в проломе забора. Самое верное место по капканной науке, но по простоте душевной Толян вздумал еще приманку положить.
Заметил как-то — баба Маня выливает на улице помои в снег, и ямка, как колодец, в сугробе образовалась. Баба Маня от помойки - воробьи стаей нырк в ямку и клюют что-то съедобное. Раз поклевали, два, а «зверолов» уже думку имеет приспособить их на приманку. Одно держит - стрельнуть нечем. На день охоты Иван Палыч выдает пяток патронов, а палить попусту ни-ни.
Сундук в Иван Палычевой избе был, как амбарный ларь. Огромный, широкий, окованный по углам и с громадным замком. Вся компания переспала по очереди на его крышке, ночуя после охоты.
Хозяин свалил туда все мало-мальски ценное, что не увез в город: валенки, тулуп, плотницкий инструмент, иконы, кипы газет-журналов и стародавний охотничий припас, коему, если по-хорошему, давным-давно вышли все сроки годности. Семь позеленевших латунных патронов из этого хлама, помеченные на донышке тридцать девятым годом, заряженные неизвестно кем и когда, привлекли внимание глазастого Толяна, и после долгой продолжительной беседы с хозяином было решено выстрелить их на ближайших охотах.
- Откуда — откуда? - сморщился на вопрос Иван Палыч. - От верблюда! Уж и не помню, то ли сам заряжал, то ли с ружьем достались от прежнего хозяина.
Выковырнули в одном патроне газетный пыж - дробь утиная, пятерка. С этим и назад газету умякушили, залив ее воском с церковной свечки.
- Святой патрон! - подмигнул Толян, примерив его к патроннику одностволки, но остальные шесть штук в казенник до конца не лезли. Калибровочного кольца для металлических гильз, как у большинства деревенских охотников, у Балагурова отродясь не было, и чтобы не пропадало добро, слегка подточили гильзы трехгранным напильником, найденным все в том же бездонном сундуке. (Многое можно было там найти.) После обточки патроны вошли в казенник как новенькие.
Поутру выходили с задержкой. Чуть брезжило. Баба Маня шла от своей калитки с полным ведром помоев. Голодная воробьиная орда ждала, обсев ветви ближайшего тополя. Вылив ведро в сугробный «колодец», баба Маня повернула назад. Воробьи дружно, будто штурмующие в пролом крепостной стены, ринулись в помойку. Движимый злодейским умыслом, Толян нашарил в кармане один патрон из сундучной партии, сунул в ствол, взвел курок и с ходу ахнул в помойный «колодец», будто из пушки.
- Свят! Свят! - выронила баба Маня ведро.
Убитых и контуженных птичек выкинуло из ямы напором пороховых газов. Уцелевшие счастливцы, ошалев от чудовищного грохота, вырвались из коварной помойки и сгинули невесть куда. «Зверобой» с неслыханным проворством хватал сраженных воробьев, но так и не докончив это занятие, кинулся в проулок за Балагуровым, напутствуемый бабманиными проклятьями анчихристу.
У леса, чуя ломоту в плече, расстегнул куртку, оттянул ворот свитера, глянул, скосив глаз, на правую ключицу. Плечо тупо немело, наливалось тяжестью, но кость, кажется, была цела. В этот день Толян больше не стрелял — было больно поднимать руку, и протаскал одностволку за спиной по-драгунски.
Поздно вечером, неся на ремне добытого беляка, пробрались по-лисьи во двор к Ивану Палычу. Следом шмыгнули гончие, закрутились, гавкнули, чуя лисий дух.
Палыч затопил печь, поставил чугунок с картошкой, чайник и повернулся к незадачливому «зверобою».
-Давай глянем, чево у тебя с плечом.
Толян, морщась, стянул свитер с рубахой, и оба охнули — от шеи до бицепсов все заволокло сине-багровой опухолью.
- Кость цела, - определил Палыч, помяв плечо. - Сейчас винный компресс приложим, может, и полегчает. А если нет, то к врачам надо будет. Чево мы знам? Може, вывих, може жилку каку порвало. Вон какой синячище!
Так и сделали. А после за столом под горячую картошку да под сало приняли и внутрь.
На следующий день Толик на охоту не пошел — отлеживался с больным плечом на печке. От нечего делать разрядил один патрон, глянул, чего и сколько засыпано внутри. Утиной дроби было как и должно для заряда шестнадцатого калибра, но когда дошел черед до пороха, припыженного газетой, оказалось, что его как раз полгильзы. Дымняк за долгие годы уже слежался, затвердел и не хотел высыпаться из патрона. Как только ружье выдержало?
Видно, тот, кто снаряжал эти «сундучные» патроны, не особо вникал в вопросы баллистики и обтюрации, считая, что и с газетными пыжами ружье стрельнет, но дробовик при нормальных зарядах пороха без хороших пыжей из войлока отчаянно живил, и горе-стрелок все увеличивал пороховой заряд, компенсируя прорыв газов сквозь газету. Больше чужими патронами Толик не стрелял.
А после и вовсе забросил охотничье дело, продав Ивану Павловичу ружье и что к нему было.
Комментарии (2)
Антон Кириако-Гуттиеррес
Ржал. По другому и не скажешь!))))
Пользователь удалён
Ага.....
Ржака полная :)))))))))))))))))