Тайна первого снега

Знаю я одно замечательное место под селом Кокшайском, старинном селении на берегу Волги в Марийском крае, где у меня дача. Так вот, это излюбленное место косачей. Встречал и бивал я их там и осенью, и зимой, и весной, когда было на то разрешение.

Как-то приехав к себе, решил я прогуляться в свои прекрасные места среди двух живописных стариц вблизи реки Большая Кокшага, что в десяти километрах от Кокшайска.
В том году зима уже наступила, а снега не было. Лес был черен и тревожно задумчив. Приехав в Кокшайск, я, как всегда, растопил печь, разложился удобно, чтобы ранним-ранним утром все было под рукой. Особых планов охоты у меня не было. Хотел лишь проверить стремнины Большой Кокшаги – может, есть в них подранки уток, – посмотреть свое заветное место с косачами, да и просто побродить по живописным местам.
Проснувшись утром, глазам своим не поверил: за ночь выпал добротный снег, и навалило его аж сантиметров двадцать. Все белым-бело! Эх, охота по первому снегу – хорошо! Как самозабвенно о ней писали охотники! Все следы как на ладони! И тут я вдруг вспомнил (своего охотничьего опыта, особенно зимнего, тогда у меня было еще немного) слова двоюродного брата Вани, очень удачливого и заядлого охотника: «Саша, никаких следов по первому снегу, тем более с утра ты не увидишь. Это все выдумки, ибо зверь и даже птица вовсе не глупы и стоят в первый снег почти без движения, не желая оставлять следы и метки». «Так как на самом деле? Правильно ль я его понял?» – подумал я и немедленно выступил в поход.
Лес в первом снегу, уже явно крепком, – это что-то даже не сказочное, а фантастическое! А какая тишь! Безмолвие! Не слышно ни пташки. Казалось, лес сам подивился своему мгновенному преображению. Вчера был гол и угрюм даже, а теперь вдруг весь сияет в белоснежном узорочье.
Тропить я начал сходу, как только вышел за Кокшайск, но здесь особенно никогда и птиц-то не было – видать, часто тут люди ходят. Все чисто, все в первозданной какой-то неге-истоме. Иду пока по дороге, протаптывая первую тропу, захожу полукругом то в одну сторону, то в другую – все чисто! Так я дошел до тракта на Новочебоксарск, ГРЭС и Чебоксары. Миновал его и наконец углубился в свои любимейшие чертоги. Две мои излюбленные старицы встретили меня трепетно и задумчиво. Как они изменились с осени! Я неспешно пробрался вдоль одной из них, дошел до огромного дерева, теперь охваченного льдом. Эта громадина – мой указатель, от нее я начинаю круто уходить на северо-восток, чтобы сделать большой круг, а потом выйти к реке.
Снег в лесу, конечно, не так глубок, идти можно ходко. Вслушиваюсь, всматриваюсь, любуюсь. Тишина по-прежнему глубочайшая висит в воздухе – ни единого звука, щелчка, треска. А следов и вправду абсолютно никаких, а ведь я знаю, что в этих местах любят побродить и лоси, и кабанчики. Эти места не столь далеки от совхозных полей, которые прилежно (в те времена, не то что теперь!) засевались лакомым овсом и, конечно, озимыми. Видел я здесь и лабазы на медведя у крошечной лесной протоки, значит, бродит и косматый хозяин. А уж боровой-то дичи!
От свежести и белоснежья немного кружит голову, как в полусне. Впереди небольшой просвет полянки, на осинке совершенно свежие погрызы, оставленные лосем, но следов могучего зверя нет, следовательно, в эту ночь он уже не приходил. А до этого, видать, тут пасся не один день или был не один. Обхожу поляну, исследую, углубляюсь дальше. Там должна быть цепь делянок – тоже излюбленное место всякого зверья и птицы. Что же ныне тут? Есть ли в этом году стожки? Очень люблю я делянки с живописными стожками, сразу как-то теплеет на душе при виде этих замечательных творений человечьих рук. Тут тебе и потрепанный сезоном шалашик-навес возле, рогульки от кострища… Кто-то трудился добротно летом. Кто? Чьи-то неизвестные мне судьбы, чье-то тихое, пасторальное счастье труда и созидания…
Не каркает лесной ворон, не стрекочет сорока, не слышно вездесущей сойки. И вправду все затаились. А этим-то чего таиться? Кто на них позарится? Разве что ястреб-тетеревятник, но и его боевого клича не слышно, хотя недалеко отсюда они всюду вдоль поймы реки… Плывешь по ней осенью, и за каждым поворотом новая семейка этих лесных воинов-красавцев. Особенно интересно наблюдать, как они учат своих подросших деток первым полетам. Опасное это для юнцов занятие, особенно посадка, порою совершая ее, они сильно калечатся, и тогда, конечно, их ждет только гибель.
Иду по делянкам. Стожок, еще один! Светятся они, и есть в них что-то чуть грустное, то ли от воспоминаний, то ли сами стожки призывают к ностальгии. Что ни говори, а в каждом родившемся на Руси живет землепашец-сельчанин.
Вдруг взор выхватывает какое-то движение сбоку. Оборачиваюсь — куница стремительно перебегает дорогу, на мгновение останавливается, оценивая меня, и тут же скрывается куда-то, я даже не могу понять куда.
«На все есть исключение, но в целом правило пока подтверждается, – констатирую я, пробираясь чрез густые поросли. – Кто кунице враг в этом лесу? Да, пожалуй, таких и нет, вот и смела разбойница! Что-то затевает!» Крепи нарастают, иду напрямую к заветному месту косачей. Там березняк знатный, потаенный среди сосны и смешанной поросли. Уже белеют первые ряды берез вдалеке. Конечно, о ночевке в лунках говорить еще не приходится, но есть ли краснобровые красавцы вообще, не покинули ли свое заветное место? Издали вглядываюсь в бинокль в редкие просветы. Тут важно движение птицы – иначе как ее выхватишь взором средь ряби белого и черного цвета? Ничего невозможно разглядеть, все что-то мешает: то ствол, то широкая ветвь в поле обзора. Скрадываю осторожно еще, снова затаиваюсь, потом опять, вхожу в свой заветный березняк. Впереди высится знакомая громадная ель в снежном облачении. Эх, до чего она величественна среди сверкающих берез! А это что на верхушке ели? Какая-то большая темная птица! Прицеливаюсь биноклем. Неужели глухарь восседает величественно? Но вижу хищный клюв, надменный профиль. Ястреб! То, о чем вспомнил, то и явилось. Удивительно! А ведь он наверняка видит меня, так отчего же не взлетает? Начинаю осторожный обход своего заветного места. Ни пера свежего, ни помета, ни следов на девственном снегу.
«Теперь надо выходить к реке, – думаю я. – Для подранков, надеюсь, закон всеобщий не писан. Надо будет завтра выяснить, когда зверь и птица вернутся к своему обычному укладу жизни.
Ах эти тайны природы! Пока не удостоверишься сам, ни за что не поверишь!»