Изображение Внутренняя порядочность выше законов
Изображение Внутренняя порядочность выше законов

Внутренняя порядочность выше законов

Владимиру Петровичу Ворсмову, только что окончившему курс студенту юридического факультета, предстояло решить, взять ли ему выходившее хорошее место на государственной службе в столице или отправиться в далекую деревню, в имение, доставшееся ему по наследству, и сделаться помещиком-земледельцем.

Родные и знакомые советовали ему поступить на должность и составить себе карьеру, приобретая почетные звания и связи, а не закабалиться в уездную глушь и там погребсти свои знания и таланты.

Самому же Владимиру Петровичу страстно хотелось удалиться на лоно сельской тишины и покоя и посвятить себя здоровой деревенской жизни.

Он любил все сельские развлечения и был страстным ружейным охотником.

Последнее обстоятельство пересилило все: и доводы других, и свои колебания...

И вот Ворсмов, покинув навсегда шумный, суетливый город, очутился в деревне.

Он не раскаивался, что поступил так, а не иначе: так радостно приветствовала его июньская природа, так мило и светло казалось ему окружающее.

Он по нескольку раз в день купался, катался верхом, сновал по хозяйству; чувствовал себя бодрым, веселым. Но для полного наслаждения ему не доставало охоты; его тянуло ходить с ружьем; но он не желал охотиться в незаконное время и давать дурной пример окружающим.

«Потерплю, подожду, — говорил он сам себе, — немного осталось до Петрова дня»...

Рано проснулся Ворсмов утром вечнопамятного ему 24 июня. Он распахнул окно, выходившее на двор, за которым виднелись зеленые поля, окруженные лесом; близ него протекала река, обрамленная высоким палочником, и только местами виднелись зеркала воды с играющими на них первыми лучами восходящего солнца.

Владимир Петрович взял бинокль и, жадно вдыхая влажный ароматный воздух, впился глазами в раскрытую перед ним картину. Видит он, как над рекой пронеслись какие-то птицы, кажется, утки; а вот там, на яровом, то приседая, то неуклюже вскакивая, кормится заяц.

Читайте материал "Мы сами вырастили нерадивых охотников"

Опустил Владимир Петрович бинокль на окно и задумался; потом как-то торопливо стал одеваться в охотничий костюм и, собравшись как следует, вышел из дому.

Он отправился не с намерением убивать дичь и даже не взял собаку, несмотря на все ее ласки и просьбы; ему хотелось только пройтись, насладиться природой. Он прошел свои поля и леса, миновал соседнее имение, но ему хотелось дальше, на новые незнакомые места.

Вышел из одного большого леса на поле, круто спускавшееся в огромную котловину, окруженную пригорками, с разбросанными по ним деревнями и селами, он так восхитился открывшимся ландшафтом, что с восторгом остановился, оперся на ружье и погрузился в самые сладостные грезы о прелестях сельской природы и жизни...

Изображение ФОТО ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА
ФОТО ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА 

— Ты чево там? Эй, охотник, пошел отседова прочь! — вдруг раздался громкий грубый голос сзади Владимира Петровича.

Ворсмов оглянулся и увидал на опушке леса… кричащего и махающего руками мужика в синей рубахе, без шапки, плотного такого, с черною большой бородой; близ него стояла телега, а в ней лежали шапка и топор. Мужик, должно быть, приехал за дровами.

— Нечево в трубку-то пялиться! Пошел, те говорят, отсюдова! Здейся стрелять нельзя, не время еще таперь...

Если бы я уподобил Ворсмова человеку, окаченному неожиданно ушатом холодной воды, то едва бы дал верное понятие об его положении; не только улетали и наслаждение природой, и поэзия, но он сразу очутился в таком неловком, жалком положении, что совсем растерялся.

«За что? Что я сделал? Что ему нужно? Как он смеет!» — промелькнуло в его озадаченной голове.

Он сначала хотел объяснить мужику, что он ничего не стреляет, а просто прогуливается, никого не трогая, но самолюбие взяло верх. К чему объясняться с дураком-невежей? И он только пожал плечами, продолжая стоять на своем месте.

Читайте материал "Готовьте деньги: охотникам придется платить государству за массовые виды дичи"

— Не тебе, што ли, говорят? Оглох ты, што ли, жулябия эдакая! Пошел добром, а не то я те покажу!

Владимир Петрович почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо и потом отлынула к сердцу, сильно заколотившему в грудную доску. Пальцы крепко сжали ружейный ствол, спазмы слез давили грудь. Никогда в жизни так не страдало его самолюбие, он никогда не испытывал такого унижения.

Он, богатый, образованный помещик, с такой душевной радостью желающий посвятить свою молодость, всю свою жизнь деревне, быть примером и просветителем и благодателем окружным крестьянам, — он получает напрасное оскорбление от первого же встречного мужика!

Теперь бы он и желал говорить и браниться и излить всю свою желчь, но не мог от сильного душевного волнения и молча, как истукан, стоял.

Между тем мужик, проворчав еще что-то, решительно направился к Ворсмову.

«Зачем он идет? Конечно, с целью отнять ружье», — подумал Владимир Петрович. Действительно, мужик подходил все ближе и ближе, выставив несколько вперед руки.

— Не подходи! — закричал вдруг Ворсмов и произнес эти слова таким страшным голосом, что сам испугался; он понимал, что с ним творится что-то неладное, но он уже не мог совладать с собой: с ним сделался настоящий припадок бешенства.

Испугался и мужик и, поглядев на помертвевшее, но с лихорадочно-блестящими глазами лицо охотника, остановился и тоже побледнел.

Читайте материал "Уху ели: рыбалка станет платная для всех и везде"

— А што ж, што ж ты сделаешь? — произнес он робко и запнулся.

Ворсмов щелкнул взводимыми курками, поднял ружье и прицелился в мужика.

— Не подходи! — закричал он опять страшным голосом. — Если ты только шаг один сделаешь, я убью тебя! Ей-богу убью!

Изображение ФОТО ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА
ФОТО ИЗ АРХИВА ПАВЛА ГУСЕВА 

Он снял картуз и перекрестился в подтверждение клятвы. Мужик сробил совсем и попятился назад, а Ворсмов все целился в его белый широкий лоб, судорожно нажимая пальцами спусковые собачки, и вот того гляди раздастся несчастный выстрел...

Ворсмов и целился, и сыпал град ругательств в мужика, и, хотя тот все пятился и даже почти бежал к своей телеге, все шел за ним, продолжая целиться и ругаться.

— Убью как собаку, каналья эдакая! Ей-богу, убью!

И он опять снимал картуз и крестился.

Но вот в его отуманенной голове как бы помимо воли промелькнули вдруг слова: суд, убийца, каторга, родные, карьера... Он опустил ружье и прошептал: «Господи! Что я было наделал, Господи!»
Слезы душили его. Мужик же, добежав до телеги, вскочил в нее и погнал лошадь.

— Погоди! — крикнул он охотнику, — деревня-то недалеча. Вот я соберу народ, мы те покажем, как людей стрелять, жулябия эдакая!

Что было делать Ворсмову? Положение критическое. Озлобленный, напуганный мужик возмутит и подымет на ноги всю деревню, которая явится с вилами, косами, кольями на расправу с охотником.

Ворсмов, хотя и мало живал в деревне, но слыхал, каков бывает крестьянский самосуд — этот русский закон Линча.

Он помнил достоверные рассказы о разорванных буквально пополам конокрадах, о ворах, жаренных на теплинке в лесу или овине, и прочее.

Место оскорбленного самолюбия занял страх, панический ужас мученической смерти, страх погубить ни за что свою молодую жизнь. И Владимир Петрович, забыв всякий стыд, бросился бежать изо всех сил, как мальчишка, как воришка какой, преследуемый неистовой толпой.

Читайте материал "Национальная проблема — охотничье хозяйство России"

Он бежал вне себя, не зная куда; в лесу его задевали и царапали ветки; ягдташ задел сеткой за корявый куст и слетел с плеча, но Ворсмов не остановился, чтобы его поднять; он все бежал и бежал с инстинктивною целью уйти дальше от злополучного места.

Но наконец силы ему изменили, и он повалился на землю; кровь сильно ударяла в голову, заметно билась в висках, дыхание прерывалось, в груди хрипело; он ждал каждую минуту, что с ним будет удар.

Такое положение продолжалось с четверть часа, затем стало легче, свободнее дышалось, голова прояснилась, и Владимир Петрович хладнокровнее уже стал обсуждать свое положение.

Он далеко отошел от места столкновения с мужиком; в деревнях теперь по случаю рабочей поры ни души, да к тому же и найти одного человека в густом огромном лесу очень мудрено. Обсудив все это, Ворсмов, прислушиваясь и поглядывая по сторонам, стал выбираться из лесу на дорогу и в более знакомые места. Домой он вернулся ночью, ничего не мог есть и лег в постель.

Похождение это не обошлось ему даром: он хворал почти неделю какими-то лихорадочными нервными болями и сильно похудел. Но едва его положение сделалось нормальным, он уехал из деревни навсегда в столицу и сейчас же поступил на место, оказавшееся еще незанятым.

Такое быстрое решение удивило всех, и все спрашивали Владимира Петровича, что выгнало его из деревни, которую он так любил, да еще в лучшую летнюю пору, в начале сезона охоты.

— Так, один случай…

Дальше он не объяснял и только спустя несколько лет сознался, какой случай переменил его жизнь, всю его судьбу.

Из собрания Павла Гусева

Что еще почитать