Изображение Летние каникулы
Изображение Летние каникулы

Летние каникулы

Олень! Мягкое, красивое слово. И сам зверь красоты неописуемой. Точеная голова с влажными черными глазами, трепетные ноздри, стройное в летнем пятнистом наряде туловище. А рога? К осени они загрубеют, окрасятся в темно- коричневый благородный цвет и станут бесконечно дорогим для зверя украшением.

Как важно идет бык среди оленушек осенью, как красиво кладет рога на спину, запрокидывая голову в осенней песне любви! Теперь дело иное. Теперь мне его поискать придется. Но эти хлопоты в радость.
Лето. Днем жара неимоверная, повергающая все живое в уныние и лень, и лишь вечером, почти ночью, падает еле ощутимая желанная прохлада. Ловишь тогда любое движение чуть остывающего воздуха, и нет ничего на свете блаженнее и милее. Сразу тянет к отдыху и праздному созерцанию небосвода.


Я устроился на небольшом бугорке у самой кромки леса. На отдыхающем клочке фермерской плантации вылезла густая зелень. Вот здесь-то и должен появиться мой олень. Трава тут сочная, свежая, манит к себе всю лесную живность. Рядом, через канальчик, ровненькие ряды с капустой. Хорошо растет, потому как уход за ней должный. Опять же полив вовремя, ну и сорняков на ней не видать. Дождевальная машина вон как щедро раскидывает капли, даже на пустой клочок хватает. А что еще нужно? Вода да солнце. Вот и прет трава на удивленье. Следов тут всяких с избытком. Вот кабаньи по самому краю поля, а в середине косульи и оленьи. Сюда же ходит копать местный барсучок. Наковырял себе земляных воронок, тоже охотится. Следы — уже большой аванс на удачу. И правда, солнышко только собралось уйти на отдых, а на край леса уже вышла молоденькая оленуха. В предзакатном солнце она горела золотым слитком с белыми платиновыми разводами. Застыла картинно, слушая вечер, постояла и потом тихо пошла, опустив красивую голову к траве.
Я вжался в прогретую землю, завороженный близостью такого чуда. С другой стороны вышли сразу две косули и, не останавливаясь, прошествовали в только что зацветший подсолнух. Мне все хотелось поглядеть назад, откуда слышалось легкое шарканье по траве, да боялся подшуметь оленушку, пасущуюся в ста шагах. Напугаешь — считай, все пропало. Свистнет олень по-разбойничьи и полетит к лесу в панике. Тогда затаится все живое, будут стоять звери на границе леса, тянуть воздух с полян, а то и вовсе не выйдут в эту ночь. Я уже не вертелся и даже не всех комаров стряхивал с оголенных рук. И ушла наконец-то с поляны молодая красавица, и улетели почему-то раньше времени комары, и спеленала нежностью мягкая летняя ночь все невидимые уже границы пространства. Даже сильная оптика с подсветкой не помогала четко обозначить контуры появившихся зверей. И только когда животные оторвались от затемнений самого края леса, я увидел тяжелую, крупную оленуху и двух телят, не отступающих от нее ни на шаг. Так и прошли они, словно на веревочке, до самой середины, а там принялись мирно пастись. Лишь иногда мамаша вскидывала голову, слушала автомобильный гул на далекой трассе, и тогда малыши лезли ей под бок, который ближе к лесу, отгораживаясь от ночных страхов материнским телом, пахнущим молоком и волей. А в лесу трещал пересохший без дождей валежник. Олень, рогатое чудо, топтался у выхода, проверяя уже который раз отсутствие тревожных запахов.


— Выходи, выходи! — шептал я беззвучно, стараясь успокоить сердечную маету.


И он вышел. Потянул шумно воздух, легко фыркнул на выдохе и отпустил в темень свою дикую настороженность. Опустил рогатую голову, стал пастись. Как бы мне не закашляться от волнения! Еле дышу. Боюсь, уловит тепло моего дыхания. Так уже было прошлым летом. Походил тогда я за своим быком. Теперь мне ошибиться нельзя , времени нет нисколько. Далековато до зверя, и к тому же от леса порядком не отошел. Вдруг подранок? Нет, мне надо ждать. Мало-помалу олень продвигался к середине, а мамаша с телятами в свою очередь отступала к противоположному краю. Скоро ее вовсе не стало видно, зато рогач встал напротив, да так удобно — лучше и быть не может. Тоненькое красное перекрестье прицела уселось уверенно на оленьей шее, в ее основании, и на выдохе я выстрелил. Тяжело толкнула ружейная мощь, больно ударив прицелом по щеке. Потерялось оптическое увеличенное изображение. Заморгал глазами, пытаясь поскорее приучить их к ночи. Что там? Вроде бы промахнуться не должен, а ничего не видать. Где зверь, где добыча? А он упал в траву. Лежал, запрокинув голову в июльское небо, мой желанный трофей.


Добыл! Охота состоялась, хотя дней свободных еще достаточно. Три дня... Куда их деть, чем заняться? Конечно, в другое время их бы мне ни за что не хватило, да теперь в июле жара несусветная, и хочется в речку да в тенек.


Повезло мне с оленем, быстро управился. В прохладном месте стояла посудина с розовой мутной жидкостью. Приехали друзья-товарищи, встряхнули, понюхали фенольные пары, посмотрели на свет. Они толк в этом снадобье знают...


Сегодня меня пригласили на сурчиную охоту. Как вовремя! Я уже и не помню, когда последний раз лежал перед бутаном, выжидая зверька. Вот и славно, вот и радость! Мой друг Сергей Антонов, что привез ее в мой дом, сурков не добывал и, сгорая от нетерпения, все торопил с отьездом. Эх Серега! Знал бы ты, как муторно лежать перед норой в тридцатиградусное пекло, сразу бы поостыл. Да чего человека загодя пугать — сам все увидит. А меня самого еще пуще забирает. Пусть пекло, пусть колючая трава, а мне не терпится увидеть первых сурков. Я даже представил, как они сидят на задних лапках, посвистывают, оглядывая знойную даль ленивого полдня.


Нас встречали. Места показали удивительные. Холмы, перелески с оврагами и большие пологие склоны. Вот на них-то и живут эти замечательные зверьки. Живут себе мирно, плодятся, образуя колонии-комунны. Трава тут отменная, душистая, суркам полезная. Быстро набирают они положенный им вес и тогда уже не едят совсем. Вылезут, погреются на солнышке, а спугнешь — так и вовсе могут по три дня не выходить. Такой он зверь, этот сурок. Совсем скоро многие уйдут в свои загадочные жилища-лабиринты и уснут там в сытом спокойствии, ожидая нового апреля. Проста вроде бы охота, а тонкостей много. Иного зверя загонишь в нору особенным способом, не пугая, а так, чтоб он сам как бы спрятался. Скорее ляжешь к творилу и ждешь. Пройдет время, и ты увидишь чуть заметную темнинку головы осторожного увальня. Потом глаз покажется, затем вся голова, и ежели хватит терпения, то и всего увидишь. Вдруг вылезет резко (от жирного байбака такой ловкости и не ждешь) и тут же начнет вглядываться, свои приметы отыскивать. Вот тогда и не плошай. А затянешь с выстрелом — будешь освистан, как дрянной актер.


Первый сурок обьявился, как только начала спадать нестерпимая духота. Солнышко покатилось по размеченной дуге к закату. Резче запахло разнотравье у маленькой речки, вышли коровы из-под вётел и осин. День пошел на убыль. Сурок увидел нас раньше и, конечно же, просвистел новость по всей округе. Соседи или родичи с дальних холмов ответили ему благодарностью, и охота началась. Главное — терпение. Надоест лежать в одной позе, начнешь крутиться — считай, испортил дело. У меня так и вышло. Час лежал неподвижно, всех слепней, кажется, перелупил на оголенной руке, а только расслабился на минутку, опустил голову к траве, как он, желто-рыжий красавец, уставился на меня да как свистнет возмущенно, я и ружье не успел поднять. Зато Антохе повезло. Первый раз на охоте, а все сделал как по писаному, вернее — по рассказанному. Выждал, ударил и — гляди-ка! — вытащил из норы хорошего зверя. Лицо сияло, глаза светились, а уж как я был рад за него!


Первый сурок — его не забыть. Молодец Серега! Теперь я уверен: каждый июль его будет грызть тоска, а неодолимое желание услышать еще раз желанный свист сторожевого сурка на истоптанном до глянца бутане будет отрывать от всех дел.

Что еще почитать