В голове вертится: «Поздняя осень, грачи улетели...» Нет, вот это лучше:
«Заунывный ветер гонит
Стаю туч на край небес.
Ель надломленная стонет,
Глухо шепчет темный лес...»
Может, не стаю, а стадо? Не помню. Но умели предки наши восхищать словом. Глухо шепчет... Люблю лес.
Это сейчас я утятник. А было время отдавал предпочтение лесу. Был бы выбор, то не променял десяток уток на одного зайца, а гусю предпочел бы одного-двух краснобровых, иссиня-черных лирохвостых косачей.
Время позднеосенних охот.
Вмоем охотничьем календаре это месяца полтора-два от 20-х чисел сентября. Зря не вел охотничий дневник. Глядишь, подпитывался бы энергиями, а то маловато в нынешней жизни положительных эмоций.
А когда–то! Вольное, безмятежное время. Закатиться на охоту можешь, куда душа просит. Выбор есть. Хоть побродить по нашим лесам, а это метров за 300 от деревни. Глядишь, наткнешься на зайчишку. Можно в «зимовки», там держится белая куропатка. Километра за четыре, в стеклянских лесах, серая куропатка и заяц. Но неутомимы ноги, велик азарт и несет тебя подальше – в камышинскую лесную дачу, а то и километров за 15 в монастырские леса. Там и козы, и косачи, и вроде бы даже волки.
По виду ты некрасовский мужичок с ноготок. Фуфайчонка, перетянутая самодельным брезентовым патронташем на 12 патронов в медной гильзе, длиннющая курковая одностволка, в которой и до спуска едва дотягиваешься, да стоит ли это внимания.
Уходишь от проснувшейся деревни. От дыма из печных труб, петушиного крика, рокота запускающихся двигателей и звука работающей на ферме доильной установки. Звук этот сопровождал утром и вечером любые охоты у больших и малых поселений. Редчайший случай услышать его сейчас. Слишком мало стало скота в традиционно животноводческих местах Западной Сибири.
А когда-то, в начале прошлого века, командировали мужики деда моего приятеля Всеволодыча продать масло, и не куда-то, а в Англию! Невольно становишься свидетелем перелета хищных птиц. Летят они поодиночке. Низко, почти над землей, мелкие, выше – крупные. Куда ни кинь взгляд, везде парящие изящные птицы, летящие строго по курсу север – юг.
Часто наблюдаешь и отдыхающих. Некоторые, порой огромные, навевают какой-то мистический трепет. Иногда на редкой копне нет больших белых птиц – полярных сов.
Бывает порадует слух станица припозднившихся гусей, а уж в совсем глухое время возникнет над лесом табун несущих зиму на хвосте белоснежных лебедей. И долго смотришь им вслед, пока не скроются они в осенней дали. А сколько еще встреч и эмоций. Услышишь и полюбуешься деловито обстукивающим дерево ярким дятлом, понаблюдаешь за юрким поползнем.
А то стронешь с лежки табунок грациозных косуль. И с треском вылетит он на опушку, уносясь в соседний перелесок, дразня белыми ковриками охвостья.
Проголодавшись, с удовольствием грызешь краюшку хлеба с луковицей и солью либо куском старого жесткого, как подошва, пожелтевшего сала. А то наладишь костерок и запечешь еще и пару картошек. И заешь горстью-другой переспевшей, хватившей морозца, и чуть горчащей костяники. Милое далекое детство...
Самая возможная добыча – заяц. Вытоптать изредка удается. Одуревший от осенних шорохов, лежит он крепко. Надо, чтобы он, чуть пробежав, остановился, а еще лучше стал столбиком, вслушиваясь. Вот тогда порой и бежишь к бьющемуся зверьку. Но обычно заяц фьюить – и идешь искать другого. Проще, если ранний снег стаял и лежит побелевший зайчишка, изображая березовую чурку.
Бывает, что со страшным грохотом поднимется совсем рядом полусотенный табун серой куропатки. Остановится сердце. Клуб дыма, вылетевший из ствола, кажется достал до веером распушившихся оранжевых хвостиков. Но ни одного выпавшего. Еще по одиночке срываются под задержавшиеся, а опустивший фузею стрелец так напоминает персонаж с коровинского полотна. Опять промазал. Что поделаешь, оторопел. Да и мало дроби в патроне. Той спешно катанной на сковороде дробью впору было стрелять по наступающей пехоте.
С белой куропаткой проще. Не покидает она своих мест. Далеко слышно даже осенью крик куропача. Не от избытка ли чувств? Можно и узреть по чернотропу сидящую птицу. И порой белая птица с рыжими пестринами падала с перебитым крылом.
А еще мечтаешь о лисе. Снес бы ее к Ахмету, а может быть, к Умару. И уговорил бы кого купить в городе мешок дроби, непременно № 1. По словам авторитетных людей, самой универсальной. Хоть утку ею бей, хоть козу.
Правда, в книгах пишут иное, но что они там в городе понимают? Не очень хочется подниматься прикорнувшей в густой полыни лисе, авось пройдет мимо мальчонка, а может, крепко заспалась. Полыхнет вскочившая лиса рыжим пламенем, ударится в бега, а ты опять не успел стрельнуть. Обычное дело.
Бредешь «попом» к огонькам родной деревни, зная, что, кроме трепки за мамины волнения, ждут восхитительные вещи из русской печки.
Упревший борщ, каша, томленое молоко и испеченный на поду хлеб. Годам к пятнадцати все чаще на плече или поясе приятная тяжесть скромной добычи.
Невелико число трофеев. В лучшем случае – парочка за день. Единственный раз был фантастический результат – 9 штук за 11 выстрелов. Для успеха много условий. Одно из них знание мест, всех опушек и лесных полян где возможно перехватить выстрелом на чистом месте. А еще - отменная реакция и интуиция. Вот здесь он должен быть!
Обогрело опушку осеннее солнышко. Потерял бдительность старый петух, разнежился, а взлетев, метнулся не в кусты, а на открытое место. А бывает, что забарабанит крыльями и поднимется из кустов свечкой, не успев загородиться деревом. Вот таких мгновений и ждет опытный «тетеревятник». Любуется добычей, трогает тугое оперение, лиру хвоста, еще и еще раз переживая удачу. А ветерок уже разнес по кустам летящий легким облачком выбитый пух.
Но облетел лист, сбились тетерева в стаи, и наступает не менее интересное время охоты на чучелах и «на вылетку». Можно совместить то и другое. Вот здесь без местных охотников обойтись трудно. Об охоте на чучелах написано много. Канули в Лету времена, когда подсаживался петух к подвешенной на березе шапке. Но подсевших к утиным, насаженным на подчучельник чучелам, стрелять довелось. Эдакое деревенское ноу-хау.
Волнителен момент посадки тетерева к чучелам, вмиг золотинка мушки коснулась бока – и битый «тройкой» черныш валится, ломая мелкие ветки. Незабываемый по эмоциям момент.
Не хочется леснику открывать укромное болото, где сбиваются на ночевку тетерева, но грех не расплатиться за починенную двустволку. Еще потемну привезли к заветной согре. На примеченных путях вылета обустраиваешься. Лучше в копне. И теплее, и к тетеревам поближе. Можно высадить чучела на ближних деревьях. Если нет, то это сродни утиному перелету. Всегда с худшим результатом. Не обязательно из малого числа выстрелов.
Свидетель я расстрелянных за утро патронташей и нулевого результата. Непривычен их крейсерский полет. Замираешь в ожидании. Вылетят - не вылетят. Серый рассвет. Лес оживает. Стрекочет вездесущая сорока, отбарабанил свое куропач. Вылетят? Началось! Летят стайками и поодиночке.
Над лесом и вполдерева, иные низом. Стайка штук в 40 опустилась на стерню. Уже перевидел сотни полторы-две. Два торопливых пустых дуплета. Хорошо в копне, да корпус не работает. Ага! Присел на дерево косач, качается на тоненькой веточке. Валится вниз черныш, и кубарем летит с копны спаниель, давно дрожащий от нервного возбуждения. Сбоку метрах в десяти стайка и «пятерка» из правого ствола валит на стерню крупного петуха.
С той, как оказалось последней, охоты прошло едва ли не пятнадцать лет. Казалось, не изведут в тех сограх косача. Да и не мог того охотник с дробовиком. Что уж тут первично? Заросшие поля или мелкашки с оптикой?
Думаю, второе. Бил как-то себя в грудь один из авторов «РОГ». Добился через Верховный суд отмены запрета на охоту с оружием калибра 5,6 мм. Лучше бы ему этого не делать.
Комментарии (0)