Конец сентября. Давно прошло очаровательное время ленинградских белых ночей. Дни стали короче, ночи – темней и длинней. Заметно похолодало. Пышная летняя листва украсилась золотом и багрянцем и существенно поредела.
Отжившие, высохшие листья приятно шуршат под ногами и их, как мусор, гоняет безжалостный ветер. Вывели своих птенцов и умолкли певчие птицы, а наиболее чувствительные к холодам стрижи и ласточки, питающиеся мошкарой, уже улетели на зимовку в теплые края. Осень вступает в свои права. Небо все чаще заволакивают плотные серые тучи, оплакивающие ушедшее лето моросящим дождем. Редкие солнечные дни еще напоминают о нежном лете, но вечера и ночи говорят о приближении зимы.
Наверное, никто не будет отрицать, что золотая осень располагает к мечтательности, к воспоминаниям! Возвращаясь с дальней прогулки через уже открытый для всех желающих Екатерининский парк, мы с моим ирландским сеттером Герой делаем остановку на полуострове Большого пруда, где расположено прекрасное творение архитектора Монигетти – парковый павильон «Турецкая баня». Слева от нас – стройная колоннада Мраморного мостика, впереди – небольшой, поросший лесом островок, за ним – символ русской воинской славы – Чесменская колонна. Солнце уже опустилось к верхушкам деревьев, зажгло желтые и красные свечи кленов и ярко осветило черного чугунного орла, терзающего турецкий полумесяц, как бы лишний раз напоминая о былом величии русского военного флота.
Усталый, я опускаюсь на каким-то образом оказавшуюся здесь, в ухоженном парке, старую автомобильную покрышку, лежащую у самой воды. Гера усаживается рядом. Нисколько не опасаясь нас, совсем близко большим стадом плавают кряковые утки. Молодые уже перелиняли и их трудно отличить от матерых. Селезни надели свой роскошный весенний наряд и красуются перед скромными на их фоне утками. Удивительно: ведь в дикой природе кряква, пожалуй, – самая осторожная и осмотрительная утка! Она никогда не сядет к подсадным или чучелам, не сделав прежде «круг почета», не осмотрев окрестности: нет ли поблизости какой-либо опасности. Да и такой многочисленной, как теперь в парковых прудах, она никогда ранее не была.
Кряквы всегда было значительно меньше, чем, скажем, более мелких и доверчивых чирков. Те, увидев на воде стайку сородичей, долго не раздумывая, сходу плюхаются рядом, не ожидая никакого подвоха и даже не пытаясь убедиться, живые это птицы или резиновые чучела. А то еще подплывет, бывало, к чучелу и станет его клевать: то ли заигрывает, то ли прогоняет незнакомца?! За эту свою простоту и доверчивость они и поплатились. Очень редко теперь даже в самых глухих местах нашего северо-запада можно встретить юркого и стремительного в полете простодушного чирка-свистунка или чирка-трескунка. Выбили их алчные охотники и браконьеры начисто! Может быть, действительно, как утверждают некоторые, разум – это умение приспосабливаться?! Вот кряквы и приспособились к изменившимся за последние полстолетия условиям жизни: к урбанизации, интенсификации и химизации сельского хозяйства, и теперь прекрасно живут и размножаются рядом с человеком, своим извечным врагом – в городских парках, на каналах и речках. Видимо, поняли, что именно здесь у них минимальное количество врагов.
Между тем солнце совсем скрылось за горизонтом, наступили сумерки. Зажглись фонари на Парковой улице. Их отражения желтыми лучами легли на спокойную воду пруда. Вдоль парковой изгороди чередой побежали огоньки автомобилей. Скрылась во мраке Чесменская колонна, еле различим Мраморный мостик. Вместе с наступающей темнотой утки отплывают подальше от берега – инстинкт самосохранения еще не пропал совсем! В вечерней тишине парка необыкновенно громкими кажутся их многочисленные переплетающиеся голоса: «ка-ка-ка! ка-ка-ка!»
Своеобразным хором они провожают уходящий день! Гера насторожилась и напряженно всматривается и вслушивается в темноту. В ней тоже еще окончательно не погиб природный охотник. Присутствие дичи волнует, возбуждает ее чувства, заставляет быстрее биться сердце. Она высунула свой влажный розовый язык, часто дышит и вся дрожит от охватившего ее азарта. Поглаживая шелковистую голову, я успокаиваю ее.
Окружающая обстановка наталкивает меня на воспоминания. Я представляю себя на утиной охоте, в сумерках сидящим в скрадке на берегу поросшего камышом озера, в ожидании появления на фоне неба силуэта налетающей утки. Во мне пробуждается какое-то подобие охотничьего азарта, когда с шумом поднимается с середины пруда большая стая уток. Начинается вечерняя утиная зорька!
Покружив над прудом, стая разбивается на небольшие группы, одни из которых улетают на дальние места ночной кормежки, другие, сделав несколько кругов над парковыми прудами, выберут себе подходящее место поблизости. Вот эти утренние и вечерние перелеты к местам дневок и ночевок охотники и называют утиными зорьками. Зорьки – лучшее время утиной охоты. Укрывшись в оборудованных скрадках, либо используя естественные укрытия, выбросив на воду чучела или подсадных, охотники ожидают приближения желанных уток, и стреляют по ним обычно влет. Вечерняя зорька продолжается до полной темноты, утренняя – с рассвета часов до девяти. Днем утки почти не летают. Утиная охота азартна, требует знания повадок дичи, умелого выбора места засидки, хорошей маскировки и, конечно, искусной стрельбы по скоростной маневрирующей цели.
Я уже почти совсем оставил занятие охотой. Во-первых, мое время пылких страстей безвозвратно ушло; во-вторых, дичи в природе осталось так мало, что считаю большим грехом уничтожать последнюю! Буквально на моих глазах исчезло большое количество видов охотничьих животных и птиц! Да и не только охотничьих. Даже певчие птицы стали в наших краях большой редкостью! Боюсь, что в недалеком будущем люди смогут обыкновенного зайца или чижа увидеть только на картинке, как мы сегодня рассматриваем динозавра! Надо сказать, что и в добрые старые времена, будучи с детства заядлым охотником, я получал удовольствие не от количества добытой дичи или вкуса приготовленного из нее блюда, а от ее поиска, выслеживания, наблюдения за повадками, красивого выстрела, остановившего труднодоступную цель, то есть – от самого процесса охоты! И чем с большими трудностями доставался охотничий трофей, тем ценнее он для меня был.
А что, если сегодня, думал я, здесь, в городском парке, рядом со знаменитым парковым павильоном попробовать восстановить в памяти охоту на утиной зорьке и чувства, которые испытывал когда-то?! Вспомнить, как замирало и трепетало сердце в ожидании выстрела по налетающей птице. Ощущение торжества победы. Долго не покидающие тебя возбуждение и удовлетворенность, смешанные с усталостью от нервного перенапряжения, после завершения охоты. Конечно, мои ощущения будут существенно менее ярки, чем в реальности, зато эта «охота» никому не причинит вреда!
Стрельба влет – важный элемент охоты по птице – большое искусство, требующее определенного навыка, выдержки, умения владеть своими чувствами. Охотник-любитель, в отличие от промысловика-заготовителя, испытывает целую гамму чувств, возбуждающих, мешающих меткому выстрелу и одновременно так украшающих его жизнь!
Чу! Где-то справа зашуршали крылья летящей утки. Звук приближается. Сердце мое затрепетало, кажется, оно вот-вот выскочит из груди, резко повысился пульс! Дыхание стало поверхностным и прерывистым. Время остановилось. Я весь напрягся, ища глазами невидимую еще цель. Вот она наконец показалась на фоне западного, более светлого участка неба. Ничего не опасаясь, утка летит над водой мимо меня на расстоянии хорошего выстрела. Я мысленно вскидываю к плечу ружье в направление цели. Утка за это время успевает переместиться вперед. Двигая стволы по траектории ее полета, догоняю цель и, несколько опередив, не останавливая ружье, плавно нажимаю на спуск. Грохот выстрела, разорвавший вечернюю тишину, всплеск упавшей на воду утки, поднятый ею фонтан брызг, тело птицы с распростертыми крыльями и опущенной в воду головой ярко дорисовывает мое воображение.
При моем способе стрельбы упреждение мало зависит от скорости цели. Чем больше скорость, тем быстрее приходится двигать стволы ружья. Вспомнилось, как давным-давно я заучивал наизусть таблицу величин необходимых упреждений при стрельбе по разным видам дичи, пока на круглом стенде мне не объяснил тренер, что этого вовсе и не нужно делать.
Следующая утка налетает из темноты прямо на меня – «в штык», как говорят охотники. Я увидел ее уже почти над своей головой. Сложный случай. «Стреляю», применяя тот же метод, и она «падает» мне под ноги. Знаменитый «королевский» выстрел!
«Вот видишь, – говорю я Гере, – оказывается можно охотиться и таким образом, прямо в городе! Пусть наши утки живут, размножаются и радуют людей, украшая парк и доверчиво принимая корм из их рук! Близкое общение с братьями нашими меньшими делает человека духовно богаче, добрее, облагораживает его!» Она, как будто понимая меня, одобрительно виляет хвостом.
Посидев еще с полчаса и вдоволь «настрелявшись», я поднимаюсь и вполне довольный нынешним вечером, иду домой.
Активный лет утки продолжается. Гера, подняв свой красивый хвост-перо и всем своим видом выражая полное удовлетворение, бежит чуть впереди. Я вспоминаю памятные былые охоты в Прибалхашье, ночевки в густых камышовых зарослях у костра, обилие дичи, богатые трофеи, удачные выстрелы и своих друзей-охотников тех лет.
Комментарии (0)