ОЗЕРО ДЕДКИ МАРКА 23

Дедка Марк был просто крестьянином, а потому всю жизнь держался земли и скотины.

Но крестьянин Марк Тимофеевич Калинин был еще и рыбаком, ибо всю свою жизнь провел на берегу богатого рыбой северного таежного озера.

Кроме нашего, общего для всех жителей деревушки озера, было у дедки Марка в личном пользовании и небольшое  таежное озерцо, километрах в четырех от дома. Там дедка держал для себя небольшой плот и оттуда доставлял к семейному столу рыбу, когда наше озеро почему-либо не слишком щедро расплачивалось данью со своими старателями-рыбаками.

Жил дедка Марк скромно, не очень заметно, вместе с бабой Лизой родил и поставил на ноги трех сыновей и в придачу к ним еще и дочь и из всей своей трудовой жизни-биографии оставил людям на память, пожалуй, только две свои истории...

Первая дедкина история началась со свадьбы, с женитьбы на будущей бабе Лизе... На другой день после свадьбы, с утра пораньше, выбрался будущий дедка Марк из объятий жены на свет Божий, уселся на пенек у дома, приладился к своей балалайке и заиграл-запел на всю округу: «Молодая жизнь пропала – девка порчена попала...»

Всякий раз, беря в руки балалайку, не забывал Марк Тимофеевич и покрывать голову шляпой. Откуда у него повелась эта самая шляпа, дедка вроде бы никому не рассказывал, только совсем собравшись отходить, отдавать душу Богу, незабвенный Марк Тимофеевич, будучи еще в здравом уме, распорядился положить рядом с ним в гроб, в домовину, и эту шляпу, и балалайку... Вот так, при шляпе и балалайке и похоронили нашего дедку Марка.

А похоронили его почти в тот самый день, который заранее был указан нам самим дедкой...

Это и есть часть последней, второй истории из жизни Марка Тимофеевича, оставленной им для нас.

Как и загадывал, пережил дедка Марк зиму, дождался весны, встал потихонечку с постели, подправил свои снасти, а там и половил своего последнего леща, помог бабе Лизе засолить рыбу в кадушке, спокойно лег обратно в постель и отошел...

Марка Тимофеевича похоронили и помянули, а на следующий день после поминок решили его сыновья навестить прежнее дедкино таежное озерко и помянуть старика еще и там. Вот для таких поминок на берегу озера дедки Марка пригласили и меня.

Где именно в тайге это озерко, до этих поминок я и не знал и даже не догадывался... Сначала шли по лесной дороге, затем тропа, дальше свернули с тропы и пошли напрямик через тайгу по редким и давно заплывшим смолой зарубкам на сосновых стволах. И вот наконец таежный водоем, оставленный нам в наследство дедкой Марком.

Уже перед самым озером сын дедки Марка Володя вдруг остановился, полез в еловую чащу и вскоре вернулся обратно на тропу, держа в руках длинное, ладное весло...

Это весло, судя по всему, было сработано давным-давно, а о том, кому оно принадлежало, можно было безошибочно судить по инициалам «КМТ», нанесенным крупными буквами на лопатке весла.

Вот, вооружившись этим длинным веслом, и отправился наш проводник Владимир Маркович  Калинин путешествовать на плоту по оставленным ему в наследство владениям отца.

На крайнем бревне плота, который занял Володя, тоже были нанесены, скорей всего топориком, уже знакомые фамильные инициалы – «КМТ».

Здесь же, рядом с плотом дедки Марка, был причален к берегу и еще один плот, побольше, потяжелей. Он-то и достался мне и моему сынишке... Такого удобного весла, которым можно было не только подгребать, но и отталкиваться ото дна как шестом, у нас, увы, не было и мы управлялись со своим транспортным средством с помощью длинного шеста.

Мы отплыли совсем недалеко от причала и остановили свой плот метрах в пятнадцати от правого, темного по утру берега... Такие берега у наших таежных озер, куда солнце заглядывает только к полудню, именуются утренними, ибо здесь-то и вершатся по утру главные охоты местных щук. И идут эти охоты до тех пор, пока солнце не засвечивает  такой утренний берег – тогда наохотившиеся щуки убираются здесь в самые глухие свои укрытия и либо ждут следующего утра, либо к вечеру перебираются  к противоположному берегу, который был засвечен солнцем с раннего утра, а теперь вот расстался наконец с дневным светилом. Именно здесь, у вечернего берега и вершат щуки наших таежных озер свои охоты перед тем как отойти ко сну.

Остановив плот, я взял в руки удочку полегче и попробовал сманить на кусочек червя какую-нибудь небольшую рыбешку, пригодную для того, чтобы с ее помощью вызвать на переговоры одну из местных щук... Небольшую плотвичку-сорожку вскоре поймал и передал сынишке, чтобы тот насторожил самоловную снасть.

Снасть у моего Сережки вроде бы и напоминала по своему устройству широко известную жерлицу: те же крепкий шнур, металлический поводок, надежный крючок – только у моего сынишки эта самая снасть-самоловка собиралась почему-то не на традиционную рогульку-рогатку, как у жерлицы, а просто наматывалась на чурачок-пенек, отпиленный от сухого стволика сосенки или елки.

Получив от меня живца, он тут же пристроил его к своему крючку, опустил в воду возле самого плота и начал потихоньку спускать леску со своего «пенька»... И вот тут, не дав рыболову-рационализатору как положено настроить самоловку, из-под нашего плота стрелой вырвалась щука и сжала челюстями сорожку.

Мой сын, несмотря на еще малый возраст, был уже опытным рыболовом и, конечно, не стал тут удерживать щуку на месте, а отдал ей шнур, чтобы эта отважная охотница, как и положено ей после удачной атаки, проскочила с добычей в зубах дальше, а там остановилась, огляделась и, перевернув поудобней пойманную рыбешку, стала ее заглатывать. Вот тут-то, выждав положенное время, Сережка резко подсек, а следом, поняв, что щука у него на крючке и вряд ли куда-нибудь теперь уйдет, наконец проявил характер и стал диктовать рыбине свои условия... В конце концов очень даже приличная щука оказалась у нас на плоту.

Разобравшись с добычей сынишки, снова взялся за свою легкую удочку, поймал еще одну рыбку-живца, посадил его на крючок солидной, живцовой удочки и отправил эту снасть в небольшой коридорчик среди зарослей кувшинки.

Поплавок встал, насторожился, затем немного походил вслед за живцом, а там вдруг косо пошел в сторону травы и почти  разом исчез. Как и мой сынишка, немного переждал, дал щуке разобраться с добычей, а там подсек и тут же почувствовал, что на противоположном конце снасти находится очень даже упорный противник.

К сожалению, этот «противник» успел забраться в подводные джунгли и там как-то отделался от крючка, и мне долго пришлось вызволять из этих зарослей свою леску, накрученную хитрющей рыбиной на траву.

Потом мы достали из озера еще пару щук, не таких уж и мелких, а дальше заметили, что на берегу у нашего причала, куда уже успел вернуться плот Владимира Марковича, дымится костерок... Значит, и нам пора к людям, к костру.

Второе свидание с озером дедки Марка состоялось у меня уже к концу августа, когда по воде с ночи стал расходиться густой, почти осенний туман. Вот и теперь почти все озеро было затянуто таким  седоватым, слепым дымом...

Все было на месте: и дедкино весло, спрятанное в непролазном  ельнике, и плоты, далеко затащенные на берег, чтобы не напитывались водой, не тяжелели и снова были готовы отправиться в путь по воде. Все было почти, как в первый раз, только для этого свидания с озером я взял с собой не удочки, а спиннинг. И теперь, собрав снасть, прямо с причала отправил в озеро, в туман свою любимую вращающуюся блесенку «Анюту», выбитую из латунной полоски и оснащенную тройником с красными шерстинками.

Я поплавал на плоту по утреннему озеру, поймал с пяток приличных окуней, а к ним и пару щучек. Домой вернулся довольный, умиротворенный, порадовался вместе с бабой Лизой пойманной рыбе, поспорил с ней, не желавшей просто так принимать у меня подарки, и стал мечтать  о том, чтобы попасть на озеро дедки Марка по весне, на самый нерест щуки – и не для того, чтобы добывать тогда рыбу, открыто явившуюся на свой весенний праздник, а просто посмотреть, не обижая озеро, проверить рассказы Владимира Марковича о том, что здесь, во владениях его отца обитают, мол, не щуки, а самые настоящие крокодилы...

Но так сложилось, что Москва в тот год не отпустила меня от себя пораньше, потому и прибыл я в нашу деревушку уже после того, как отыграли свои весенние игры у нас не только щуки, но и плотва, и окуни, и лещи.

Уже по дороге к озеру почувствовал я впереди самую настоящую беду – на дороге, куда раньше не забирался никакой моторизованный отряд, хорошо были видны оставленные здесь и пораньше и попозже следы мотоциклетных колес.
И догадка подтвердилась – на берегу  дедкиного озера, к березе, стоящей у самой воды, были грубо пристроены колы-вешалы для сетей... Вот, значит, как – прознали дорогу к озеру и нагрянули сюда всей бандой.

А как прознали?.. Я никому дорогу сюда не показывал – тайну щедрого озера никому не открывал. Да и сыновья дедки Марка не могли так поступить.

А затем вспомнил, что вместе с нами тогда на озеро ходил еще и внук дедки Марка, и проживавший как раз в том лесорубном поселке, где и собирались всякий раз в свои разбойные походы ватаги неуемных рыбачков... Значит, племянник и рассказал  все об озере.

Увы, следы недавнего нашествия были повсюду: и широченная черная рана кострища вместо аккуратного пятнышка-следка от нашего скромного костерка, и пустые консервные банки – разбойные рыбачки, что вели здесь свой промысел-добычу, уху на берегу не варили, они врывались сюда, проверяли снасти, собирали рыбу и тут же в обратную дорогу – варить уху было некогда, вот и пользовались консервами...

Не затащили, как положено, лихие добытчики и плоты на берег, и теперь бревна плотов, напитавшие в себя воду, плохо держали на себе человека.

Кое-как выбравшись на воду, я проверил известные мне щучьи засады и ни одной щучки так и не вызвал к себе на переговоры. Не отыскал я и здешних окуней. Озеро будто вымерло, лишний раз подтвердив горькую истину для таких вот небольших таежных водоемов: позверствуют, изведут на нересте щук, окуней – и все, замерла в озере всякая жизнь...
К концу лета еще раз навестил озеро дедки Марка и снова ни щуки, ни окуня здесь не отыскал. Только раз ткнулся в мою блесенку щуренок-сирота, размером с карандаш...

Прошел год, второй, третий... И тут навестил меня мой добрый друг-товарищ, неплохой писатель -  лирик, мечтатель. Знакомил я его с нашими благословенными местами, рассказал и об озере дедки Марка, посетовал, что озеро это разорили, загубили наши местные маклаки. Думал, что мой друг-товарищ погорюет тут вместе со мной и уж, по крайней мере, никак не изъявит желания посетить оскорбленный людьми водоем. Но товарищ мой вдруг встрепенулся  и попросил показать ему многострадальное таежное озеро.

И вот мы на берегу. Плоты на месте – как  затянул я их на берег года три тому назад, так они и встретили нас сегодня. И никаких чужих следов нигде вроде бы нет – забыли совсем озеро или просто оставили в покое...

У моего друга-товарища с собой спиннинг, у меня тоже спиннинг, но еще и короткая удочка с зимней блесной – так, на всякий случай.

Расходятся в разные стороны наши плоты. Я еще в движении, а мой друг-товарищ, слышу, уже наладил свою снасть и послал блесну в озеро... Еще, еще раз падает блесна в озеро – плеск, плеск по воде, а тут вдруг и затрещал тормоз катушки. Поворачиваюсь на знакомый звук и вижу: подхватывает мой друг-товарищ подсачком очень даже приличную рыбину...

– Кто у тебя?

– Окунь! Да какой хороший!

Вот тебе и на – живет, значит, наше озеро, оживает!

А там и у меня на блесну-крошку попался неплохой окунек. За ним еще и еще.

Но откуда здесь вдруг рыба? Как попала сюда? Ведь развестись здесь, набрать вот эти триста пятьдесят граммов за два-три года вы бы никак не смогли – ведь вам при таком весе уже лет с десяток от роду – это совсем точно...

И тут вспомнил я совсем хилый по летнему времени ручей-протоку, что выходил из этого озера и  скоро встречался с нашей речкой Корбой. Ну, а если есть ход к Корбе, то и обратная дорога в это озеро всегда открыта.

А Корба наша идет к своему Корбозеру, озеру очень рыбному. И с нашим Пелусозером река Корба связана протокой. Ну что мешало тому же окуню подняться по весне вверх по речке, а там и заглянуть в дедкино озеро...