Но никто не пожелал заметить, что там без внимания осталось охотничье-промысловое хозяйство страны.
Статья первая
При этом я вспоминал имена крупных и высококвалифицированных специалистов в этой отрасли, таких как С.М. Тарасов, Ю.И. Смирняков, А.В. Сицко и других, которые бы дали дельные замечания и советы по данному документу.
Но как говорится, «одних уж нет, а те далече», или не пожелали взяться за перо.Мне пришлось побывать в восьми промхозах с различными целями. Три года занимался учетом сайгаков методами аэрофотосъемки и другими в Астраханской области и Калмыкии, попытками отлова боровой птицы в Мурманской области, инспектированием Косланского промхоза в Коми АССР. Принимал участие в промысле диких северных оленей, лосей, сайгаков, отлове боровой дичи, бобров на Таймыре, Архангельской и Мурманской областях, Тевризском коопзверопромхозе в Омской области. Знаком с работой бывшего Анивского госпромхоза на Сахалине. Приходилось присутствовать на балансовых комиссиях управлений охотничье-промыслового хозяйства Главохоты РСФСР, где заслушивались годовые отчеты их начальников. Как я полагаю, подобная география дает мне право обсуждать эту проблему.
Составители проекта закона как будто не знают, что в России имеется любительская и промысловая охота, что есть охотники-любители, а есть охотники-промысловики, а еще полупромысловики или сезонники. Есть любительские охотничьи хозяйства, а есть, а точнее были, охотничье-промысловые. Цели и задачи этих хозяйств резко отличаются друг от друга.
Для охотника-любителя основная цель пребывания в угодьях – это разносторонний и своеобразный отдых.
Современные охотничьи хозяйства подстраиваются под это, превращая охотничьи базы в дома отдыха в лесу у водоема с ресторанным сервисом, играми, саунами, банями и балалайками. Охота для господ облегчена до предела. Да и охотой-то это назвать трудно, ибо это стрельба по прикормленному зверю на площадке с расстояния 20–40 метров из утепленной вышки. Цена всех этих услуг соответствующая и доходит до 50 тысяч рублей за зверя, а то и больше. Так что охотник-любитель за охоту платит и она для него не заработок, а, как правило, убыток, расходы. Что ж, за отдых надо платить. Однако основная масса простых охотников-любителей пользоваться в полной мере услугами такого хозяйства не в состоянии. Для промысловика охота это – работа, форма заработка, чтобы прокормить семью.
Охота не должна быть ему в убыток, иначе такому человеку просто не на что будет жить. Есть у промысловика желание или нет, а надо идти проверять путик, стрелять белок или соболей, возиться в ледяной воде с ондатрой, тропить лосей или бить с лодки оленей. А потом еще разделывать туши зверей, снимать шкурки, обезжиривать, сажать на правилки, сушить и так далее. А еще кормить собак, готовить еду себе, чинить моторы, капканы и другую снасть, топить печь, сушить одежду, готовить дрова и т.д. При обильной добыче ложиться отдыхать приходится заполночь. Как мы видим, заботы у охотников-любителей и охотников-промысловиков разные. У одного душу потешить, а у другого – семью накормить.
Это две ветви одного охотничьего хозяйства, имеющего разные цели и задачи, что должно быть четко отражено в охотничьем законодательстве. В современном проекте охотничьего закона словосочетания «промысловая охота», «охотник-промысловик» не встречаются, как будто в России исчез охотничий промысел, а вместе с ним – и человек, его осуществляющий. Однако это далеко не так. Другой вопрос, в каком состоянии оно находится. Можно ответить – в плачевном. Промысловое хозяйство в России разрушено. Существовавшие ранее коопзверопромхозы и госпромхозы перестали существовать. Охотничий промысел ведется на варварской дореволюционной основе по схеме: охотник-одиночка – скупщик пушнины – оптовый скупщик. Еще существующие пушно-меховые базы закупают по договорам 25-30% пушнины, которую они имели при советской власти. Но и это их устраивает и на жизнь хватает, как сказал мне года два назад директор Московского пушно-мехового холодильника.
Прежде созданные промхозы были комплексными, и в большинстве их пушнина занимала 8-15% от общей стоимости производимой товарной продукции. И дело было не только в низких закупочных ценах на пушнину. Эти хозяйства особо на нее и не рассчитывали. Промхозы получали (добывали, собирали) помимо пушнины и мяса дичи, дикие ягоды, грибы, кедровые орехи, рыбу, дикорастущие съедобные и лекарственные растения, мед. Некоторые занимались звероводством, народными промыслами, лесозаготовками в различной форме (веники, метла, жерди и т.д.).
Определенную роль играли экспортные товары так называемой тибетской медицины (медвежья желчь, кабарожья струя, половые органы оленей, панты и др.) Полученная продукция в значительной степени перерабатывалась на местах и поставлялась в торговлю в готовом виде.
Эти предприятия имели склады хранения, пункты переработки сырья (грибоварки, ореховые сушилки, цеха дообработки кожевенного и мехового сырья), собственный водный и сухопутный транспорт вплоть до танкеров, различные по емкости и назначению холодильники, постоянные штаты охотников, технологов и администраторов. Охотустроенные территории вплоть до бригадных и индивидуальных оборудованных участков, на которых велся охотничий и рыболовный промысел. Показательны в этом отношении были Таймырский, Мурманский, Астраханский и Камчатский промхозы. Вернуться на путь дикого собирательства и практически нерегулируемого охотничьего промысла в ХХI веке совершенно недопустимо.
Отметим, что многие промхозы были далеко неодинаковы по природным ресурсам, эффективности и другим причинам. Некоторые промхозы были образованы за счет развалившихся колхозов, как, например, в Коми АССР, где мне пришлось инспектировать Косланский госпромхоз, созданный подобным образом. В деятельности таких хозяйств были оставлены планы по поставкам государству молока, картофеля, зерновых культур, поголовью свиней и коров. Райком категорически не соглашался снять эти показатели из отчета этой организации, несмотря на изменение формы ведения хозяйства.
В результате не получили ни сельскохозяйственной, ни охотничье-промысловой продукции. Естественно, что ничего, кроме компрометации охотничьего промысла такие преобразования не давали. Ведение промыслового хозяйства оправдывает себя только в комплексном виде. Но комплексность должна быть совместимой по составу производимой продукции. Добыча и заготовка возобновимых природных ресурсов в естественных условиях не совместима с ведением сельского хозяйства в промышленных масштабах. У них разные задачи, объекты и место приложения труда. Получаемая ими продукция резко отличается по составу, ассортименту и качеству. Малочисленность населения в охотничье-промысловых районах также не способствует этому.
Необходимость комплексного ведения промыслового хозяйства вызывается непостоянством урожая отдельных видов возобновимых природных ресурсов. Урожаи колеблются от обилия до полного их отсутствия. Причем четкая цикличность в этих явлениях не просматривается. Примеры тому периодические урожаи и неурожаи кедровых орехов, лесных ягод, белки, песца, боровой дичи, проходной рыбы, зайца-беляка. Зависимость экономики промхозов от неуправляемых природно-климатических явлений в отдельные годы бывает весьма значительна. Однако никогда не случается так, чтобы одновременно отсутствовал урожай всех видов пушных зверей, дичи и растительных ресурсов. Всегда промхоз мог на чем-то «отыграться» и не быть полностью убыточным.
Идея создания охотничье-промысловых хозяйств в том виде, в котором они существовали до конца ХХ века, была осуществлена более полувека назад в системе потребительской кооперации. Естественно, что этой системой были освоены в первую очередь наиболее пригодные для этих целей территории богатые пушным зверем, кедровниками, ягодниками и другими возобновляемыми природными ресурсами, имеющими удовлетворительные пути сообщения. Госпромхозы создавались позже, и значительная их часть по качеству и доступности угодий уступала коопзверопромхозам. Эффективность создания большинства промхозов была очевидной.
Комментарии (1)
Олег Соколов
Закон для коррупции и растления.
Охотники из депутатов думы осчастливили нас новым законом об охоте. Без нас нас женили. На себя примеряли, на нас не смотрели. Мода такая у власти пошла – жаловать нам роль бессловесного быдла.
Защитить угодья, как и всю землю, от выжигания не хотят, не могут, не умеют. Да они даже и не понимают всей пагубности весенних палов. Не понимают они, что реальной силой, могущей остановить выжигание России, могли бы стать мы, охотники. Каждый коллектив на своём участке.
Только охота у нас и у них совсем разная. Им адреналин от убийства нужен, а нам мясо. Им убить радостно, а нам вырастить. Мы знаем разницу в стоимости домашнего и дикого зверя, они этого не чувствуют. Удивляет их уверенность в правоте своей патологии, их решимость всех сделать неразборчивыми потребителями удовольствий, приносящими доход паразитам. Они не приемлют понятия, что не меньшее удовольствие можно получить не потребляя (убивая), а отдавая (заботясь о звере).
Есть присказка – умный к жизни приспосабливается, а дурак жизнь к себе приспосабливает. К жизни приспосабливаться – это брать от жизни, хапать больще других, больше, чем тебе нужно. И в этом счастье, на зависти основанное. Только фальшивое оно.
Совсем другое положение у «дураков». Им не до хапанья, своё надо тратить в надежде потом от жизни отдачу получить. Только у власти сейчас умные приспособленцы, и не могли они шанс упустить хапнуть на халяву. Денег им всё мало, вот и додумались распродавать наши угодья. Продадут, без надежды на доход для государства, но с необъятными перспективами для чиновников.
Сколько-то предпринимателей попытаются охотой зарабатывать деньги. Только их менталитет не позволит им довольствоваться нашими пятаками, а такой-же наш не позволит нам нести эти пятаки за вчера ещё халявную дичину. Ведь все мы халявщики, отучены работать, а хотим сразу и много. А чтобы надеяться на своих богатых, да иностранцев, надо обладать детским оптимизмом. У нас были фермеры, где они сейчас? Со своими мелкими деньгами оказались никому не нужны и их съели перекупщики-приёмщики. А в охоте по другому? Охотничьи СМИ навязали мнение, что заграничные охотники навалятся скопом на нашего, пока ещё несуществующего зверя, и нас озолотят. Чиновники от охоты, как акулы, почуяли запах пока ещё несуществующих денег, потеряли самообладание и пошли на таран. Нас вышвырнули из охоты совсем и ждут богатых, чтобы их доить. Они понимают, что если их надежды на богатых не оправдаются, то ажиотажная делёжка угодий в любом случае с лихвой окупит их «заботы об охоте».
Предприниматели в охоте, как в своё время фермеры, послужат ширмой на время делёжки, а потом, как фермеры, канут в лету. И мы, опытнейшие воры-браконьеры, в этом им поможем. А угодья, окончательно разорённые и выжженные, сами упадут нам под ноги. Вот только не помешают-ли чиновники и тогда нам их поднять?
Не по старому закону, а по воле чиновников от охоты мы все стали халявщиками (для зверя ничего не делаем, редкую биотехнию для чиновников), хапугами (если сразу не убъёшь, то убъёт следующий, поэтому хапай, не раздумывай), ворами (друг у друга) и браконьерами (дело чести, доблести и геройства). Поэтому убиваются на вертолётах, поэтому и я без стеснения говорю – более 20 лет браконьерничал, как и все другие. В оправдание скажу – начинал в 1970г, когда зверя было в десятки раз больше, и бросил браконьерство, когда увидел, что зверю грозит полное уничтожение. Когда понял, что люди (и охотники, и чиновники) не намерены спасать охотфауну.
А что предлагает новый закон в нравственном плане? Нам, 4 млн охотников там места нет. Поэтому все наши моральные качества таким положением возводятся в степень нашей озлобленности. Только непонятно, почему власть опасную для себя степень не желает видеть?
С другой стороны новый закон будет выращивать убийц. Убивать, если ты не голоден, за что? Разве зверя много? Разве они лишние в природе? Их всего-то единицы процентов от оптимальной численности. Неистощительное природопользование предусматривает убивать именно лишних и получать за счёт этого максимум продукции. Разве они вредят жизни? Убивать только за то, что охотничьи классики бесились с жиру и красочно описали их убийство? Нет. Классики только указали возможный путь извращения, а воспользовались этим люди, жаждущие халявных денег. Наркотизируют острым ощущением от убийства, с прицелом на богатых. Бедным надо мясо, а не острое ощущение, и это затрудняет их наркотизацию. Потому мы и получаем пинка под зад. А богатые будут платить за своё извращение. Вот только для многих этого ощущения окажется недостаточно, потребуется что-то острее. На чём они остановятся? Если это не волнует нашу временную власть, то должно же волновать общество.
Классиков извиняет другое время, мы с тех пор размножились в несколько раз и не оставляем места соседям по планете. Ещё и бить их ради порочного интереса хотим. Каждого зверя надо когда-то убивать, не оставлять же его воронам. Но делать убийство смыслом охоты, развлечением, воспитывать из охотников маньяков, делать их врагами для зверя – это вредительство для охоты, для природы, для жизни. Разве у нас своей головы нет? Или нам закон не писан? Или для нас закон - слова классиков?
Я, опытный браконьер, убивший около сотни кабанов и косуль, ответственно заявляю – забота о звере более эмоциональна, даёт не менее острое и, в отличие от убийства, долговременное ощущение. Только в наших реалиях это подавляется хапугами и это оскорбляет. Время у нас не для заботливых.
Кстати о классиках – в 19 веке Черкасов советовал: «Бей лосиху, телята без матки никуда не уйдут, потом убьёшь». Редкий браконьер на такое пойдёт.
При совремённой численности охотфауны охота незаконна, за исключением волков, лисиц, дроздов, аистов (обоснование по запросу), ну и прочих ворон, сорок, кошек. Если у тебя болезнь – убивать, так бей тех, чья численность нарушает жизнь. Волков развелось без счёта и где «правильные» охотники? И ведь не охота, а сплошная романтика, с пользой для жизни.
В новом законе присутствуют словеса о неистощительном природопользовании. В старом тоже были. И где та природа теперь? Мы будем воровать. Чиновники считают, что природа им богом дана, за заслуги перед «отечеством» и предпочтут обойти меркантильный вопрос об оплате. На какие же шиши природа будет восстанавливаться и сохраняться, если не дать возможности каждому охотнику, каждому человеку заботиться о природе вокруг себя. Будут, конечно, оазисы, но в пустыне. Для чиновников достаточно, а для природы? Этот закон меняет сохранение природы на её разбазаривание. Он меняет возможные миллиардные государственные доходы (с наших пятаков) на миллионные «доходы» чиновников. У нас порочный принцип отбора чиновников. Каждый назначается служить вышестоящему. За верную службу ему дозволяется воровать. Главное – деньги, природу можно купить на Канарах, в Рублёвке, в лесочке у водоёма – каждому по чину.
Мы предлагаем другой вариант закона – разделить угодья по добровольным коллективам. В любых рамках, под любым контролем. Но под принципом – что потопаешь, то и полопаешь. Чиновник от охоты по этому поводу выразился так: «Охотники нравственно не готовы к участкам». Это демагогия. Так можно сказать, что взяточники, воры, бандиты нравственно не готовы сидеть в тюрьме. Участок – это самоограничение. Это моментальное полное исключение халявы, хапужничества, воровства. Это полное исключение хищного браконьерства, а в дальнейшем, при разумном подходе, исключение всякого браконьерства вообще.
Участок – это полная свобода для желающих заботиться об охотфауне. Это добровольное согласие на принуждение, на привыкание к такой заботе. Давно пора приучать нас работать, а свободу воров ограничивать. А тут наоборот, единый билет ввели, воруй по всей России и следи, чтобы забота о звере где не проявилась.
Никто другой не должен охотиться в участке, но и коллектив не должен выходить за пределы участка, в своём районе. Снижается воспроизводство, повесь ружья, займись воспроизводством до нужной численности. Такой вариант публиковался лет 30 назад в журнале «ОиОХ». Наш коллектив повторил это в 1991-94г.г. Результаты превзошли ожидания. «Вам слишком хорошо» - говорили завистники. По итоговой проверке охотовед оценил участок, как «ещё один воспроизводственный».
Халява, хапужничество, воровство были невозможны сразу, по договорённости. Браконьерство осталось до урегулирования вопроса с лицензиями и их ценой. Но какое браконьерство? Объявляли работу и на работе договаривались о дне браконьерской охоты. Зверь был родным и убивали, как от души отрывали, в отличие от романтиков по новому закону. По настоящему запрещалось бить самку, делать подранков, браконьерничать вне ядра коллектива. В единственном куске хвойного леса оговорили запрет на охоту с собаками. И всё это коллектив легко обеспечивал. Интересно было видеть, как охотники из хапуг в один момент превратились в друзей зверя. Пассивных, редко охотящихся, на работу не звали, в браконьерство не посвящали. Они были довольны отсутствием варягов и иногда сами придумывали сделать что-то полезное. Все были заинтересованы в охране участка, даже население нам в этом помогало. Это было воспитание, в отличие от нового закона.
Районный председатель договор не продлил, т.к. опасался, что при расширении этого опыта его команда разбежится по участкам и не посчитает нужным обеспечивать его переизбрание. Да и наша, по его мнению, излишняя самостоятельность уменьшает нашу зависимость от него. Зависимость от себя, от своего старания нетерпима для власти.
По старому закону у нас, в районе, дело шло к победе участков, закон этому способствовал, оставалось победить беззаконие чиновников. И мы были в шаге от победы. Новый закон беззаконие чиновников, с сопутствующей коррупцией и растлением охотников, возводит в ранг закона. Теперь мы должны бороться не с нарушителями – чиновниками, а с преступным законом или с породившей его властью. Задача несравнимо усложняется, но наша нравственность, охота и природа того стоят.
Соколов Олег Николаевич 181310 Псков Остров Елины
Тел. 8 911 384 70 10 sokolovoleg2014@yandex.ru