По следу шатуна

Наверное, в большинстве случаев все охотничьи истории начинаются с короткого, но в обязательном порядке присутствующего в них слова «вдруг»

Три года назад. Февраль. Охотничий сезон почти позади, осталось полмесяца до сдачи путевок. В понедельник на работе в куртке вдруг звенит мобильник – звонит старый приятель по охоте и рыбалке Сашка, раньше вместе со мной увлекавшийся лайками, охотой с ними на зверя, но впоследствии, в связи с переездом в городскую квартиру, забросивший это занятие. Несмотря на то, что живем с ним в одном небольшом городишке, не виделись уже лет пять.

Разговор короткий: «Есть дело, надо бы встретиться, поговорить». – «Заезжай! Вечером буду дома». В назначенное время слышу, как у дома лает на цепи кобель. Убираю собаку и провожу гостей в дом. С Сашкой еще один знакомый по некогда совместным охотам – приятель Толик. Оба, как и большинство мужиков, зараженных страстью охоты и рыбалки, работают по сменам – сутки через трое. После того, как не виделись столько лет, шучу над их уже явно просматривающимися ниже груди «трудовыми мозолями». Так, подшучивая и смеясь, садимся за стол.

– Слушай, тут такое дело, – начинает Сашка. – Позавчера ехали с рыбалки, по «пятой ветке», там медведь вышел на дорогу, прошел километров семь и ушел в старые делянки недалеко от болота. Я, конечно, следы подзамял и засыпал. Может, не найдет никто. У тебя-то сука берлоги ищет, – констатирует дальше Сашка, очевидно, вспоминая совместные охоты. – Может, сгоняем в выходные, мы как раз тоже не работаем.

Мысленно представляю место перехода медведя через дорогу, обрисованное Сашкой. Это почти на границе Ленинградской и Вологодской областей. До него километров 160.

– Сука ищет, – соглашаюсь с вескими Сашкиными доводами, – только она повязана, уже на втором месяце. Если только поискать с кобелем, который сидит на цепи. Медведь из-под него еще не бит, но на притравке я с ним был. Хваток не делает, но зверя не боится, облаивает в упор. Бумага-то есть? – спрашиваю про лицензию.

– Так вот у Толика, выпросили у охотоведа в конце сентября, так и не отстреляли. Хотели сдавать, а сейчас вроде опять есть надежда. Решили заехать к тебе. Может, поможешь?

Ехать особым желанием не горю, но у меня старый приятель, тоже лаечник, когда-то вместе работали в Ленинградской охотинспекции, он давно просит: «Если будет берлога – позови на охоту». Случаи для этого уже были, но, увы, в последнее время не везло. Все попытки обойти зверя заканчивались тем, что он поднимался или уходил. Да и как всегда в таких случаях – у поднятого где-то медведя на хвосте уже бывают преследователи. Но данное когда-то обещание и дурная привычка держать слово берут верх, и я соглашаюсь.

Перед предстоящей поездкой два дня дует ветер, поземкой переметает дороги. Вечером, непосредственно перед выездом, решая, что взять из оружия, вспомнил, как однажды при окладе столкнули легшего уже по снегу медведя. Под
утро, в ночь с пятницы на субботу, написав к имеющейся лицензии новый список охотников и проверив все документы, перегружаем из «Жигулей» в мой УАЗ рюкзаки приятелей, сажаем собаку и трогаемся в путь. У Толика, на которого выписана лицензия, температура. На место приехали на самом рассвете. Посреди дороги просматриваются следы «Бурана». Как потом выяснилось, мои предположения о том, что у медведя «уже сидят на хвосте», оправдались.

Медведь успел отметиться в соседствующей с районом Ленинградской области, и «бурановский» след тянулся аж оттуда. Но предпринятые Сашкой усилия по сокрытию следов и последующие метели сделали свое дело. Доехав до срубленной елочки, которой было закрыто место схода зверя с дороги, убедились, что тропить его будем все же мы, и облегченно вздохнули. Толик чувствует себя плохо. Решаем, что лучше, если он вернется назад на машине километров десять. Там мы видели расположенную у самой дороги в выпиленной делянке будку, из которой торчала труба. Значит, есть и печка.

Пила, топор в машине есть, чай, аптечка, котелок, спальник – все на месте. Плохо, что здесь нет мобильной связи.
Договариваемся, что если до 10 часов вечера нас не будет, Толик приезжает к месту, откуда мы ушли, а если медведь далеко не ушел и мы его обойдем, то, может быть, придем и сами. Забираю у Толика лицензию. Собираем и заряжаем оружие, кладем в рюкзак все необходимое. Ноги в лыжи и отправляемся в путь. Впереди болото. Медведь обошел его краем, заросшим ельником. Местность – преимущественно верховые болота, поросшие редким чахлым сосняком и зажатые между горушками, с выпиленным лесом, гарями и ветровалами, насквозь проросшими молодняком березы, ели, сосны и осины. Ходить по тем и другим осенью, как говорится, черт ногу сломит. Идти сейчас по почти метровому, подсевшему в оттепель снегу – терпимо. Следы позанесло, но они видны.

Выпущенный из машины кобель носится по болоту и к следам почти недельной давности пока интереса не проявляет. Да и пусть пока поносится. На болоте наст значительно крепче, чем на делянке, и собака почти не проваливается. На поводок возьму там, где медведь начнет двоить, троить, делать скидки – прибегать к различным хитростям, чтобы запутать следы, перед тем как вновь залечь в берлогу. Быстро проходим километров 5–6, но попыток зверя подыскать себе новое место для берлоги пока не наблюдаю. В одном месте медведь сделал небольшую петлю и долго лежал в кустах ивняка на краю болота. Ясно: слушал, нет ли преследования. Значит, уже гоняли тебя, дружок. Лежка крупная, почему-то грязная. Это уже настораживает. След крупный. Шаг неширокий. Прошли еще километров пять. Вновь за все время не вижу у медведя ни одной попытки подыскать себе место для берлоги. И вдруг замечаю: на краю небольшого заболоченного озерка, из которого вытекает ручей, зверь вырыл и сожрал остатки какой-то дохлой утки. Сожрал!!!

Дожидаюсь отставшего Сашку.

– Ну, что, Саша, поздравляю тебя, за шатуном идем.

– Откуда знаешь?

– Да вот, смотри! Жрет.

– Да ну? Что будем делать?

– Что делать? Давай пройдем еще, а там посмотрим.

И началось. Сразу метров через триста по краю заболоченного ручья медведь начал рыть коренья. Кормежка. Вывернуты и сожраны коренья кувшинок, камыша, осоки. Кормится как кабан. Но почему-то все время лежа. Неподалеку в ельнике грязные лежки. Держался здесь 2–3 дня. Ведущие дальше следы уже видны отчетливее. Кобель начал к ним принюхиваться и временами уходит по ним далеко. В местах, поросших более редким лесом, можно увидеть его мелькающую огненно-рыжую шкуру. Поэтому начинаю срезать, двигаясь в том направлении, где мелькает кобель. После первой обнаруженной нами кормежки медведь прошел вдоль ручья еще километра три, еще раз кормился и ушел через болото, на противоположном конце которого еле видны горушки, поросшие лесом. Кобель ушел по медвежьему следу.

Поджидаю отставшего Сашку. Садимся пить чай из термоса. Перекусываем и решаем, что пора возвращаться обратно.
Дальнейшее тропление может быть бесконечным, а уже вторая половина дня. И хоть впереди еще один выходной, ночевать мокрым от ходьбы в лесу, когда тебе уже под полтинник и постоянно болит простуженная вечными охотами спина, – перспектива не очень радужная. Ждем кобеля. Минут через двадцать мое терпение кончается, и больше для того, чтобы согреться, прохожу по болоту километра полтора и начинаю громко звать собаку. И вдруг слышу – лает.

Оглядываюсь назад, чтобы позвать Сашку. Вижу: он уже недалеко. Оказывается, пока я шел и скрипел лыжами, он, сидя на месте, давно уже услышал собаку и шлепал за мной. Оба ускоряемся. Бегу на лай, хотя по его звуку понимаю, что собака лает не на зверя. И как в таких случаях говорят, действительно, облом по полной программе.

Кобель нашел кормящихся на соснах глухарей и облаял их. Глухари сорвались еще далеко, едва заметив меня. Зная, что кобель все равно не отстанет и найдет их еще раз, бреду в ту сторону, куда ушла собака. Ветер в нашу сторону, кричать почти бесполезно. Поэтому приближаюсь вплотную к лесу и огибаю его небольшой выступ. Открывшаяся за мысом картина в общий пейзаж нового почти ничего не вносит. Впереди, примерно в километре, на горушке явно видно, что выпиливается свежая делянка. Смотрю в оптику. Точно, в делянке просматривается стоящий у штабеля леса красный трелевочник. После недолгих переговоров решаем проверить, нет ли в делянке места для ночлега. Обычно современные лесозаготовители привозят в лес и ставят будки для обогрева рабочих. Тогда, в случае удачи, может быть разрешена наша проблема с ночлегом. Добираемся до горушки, снимаем лыжи и пешком идем по тракторным следам. И здесь нам везет – первый раз за этот день.

Не доходя до трактора, вновь встречаем следы медведя. Видно, как он подходил к трактору, метрах в тридцати от него, топтался у потухшего костра, где, судя по остаткам скорлупы от яиц и целлофановым пакетам, перекусывали рабочие. В одну сторону следами набита солидная тропа. Отправляю Сашку по уходящей из делянки накатанной дороге, а сам начинаю осматривать делянку, продвигаясь вдоль медвежьих следов. В углу делянки медвежьи следы попадаются все чаще и местами выглядят свежее. У аккуратно сложенного штабеля из осин нахожу яму, из которой медведем вытащена и тут же сожрана лосиная шкура.

Теперь ясно, почему медведь покинул приглянувшийся ему вначале для кормежки ручей. Медвежий нос не обманешь, такое он чувствует не за один километр. После проведенного расследования уже в сумерках выхожу на расчищенную поляну среди делянки, поросшей молодым лесом. На ней лежат штабеля раскряжеванного леса, стоит «фишка» на базе автомобиля «Урал» и два металлических вагончика. В одном из них находятся, судя по всему, ГСМ и запасные части, другой предназначен для проживания людей. Но людей – никого. Медвежьи следы повсюду, даже на крылечке вагона. Металлическая дверь закрыта на замок, поцарапана, причем не снизу, а вверху. Окно разбито вовнутрь. Снаружи валяются щепки от рамы, кастрюльки и сковорода.

Сашка все пытается открыть замок, а я, доверяя его слесарным навыкам, не вмешиваюсь в этот процесс, опять хожу по медвежьим следам. Наибольшее их количество у помойки, выбранной медведем подчистую. «Все ясно, дружок, значит, тебе понравилось, ты понял, что здесь вкуснее, чем в болоте. Нашел и сожрал лосиную шкуру, затем опять решил задержаться – у вагончиков нашлась небольшая помойка. Но то и другое быстро закончилось, ты начал проявлять признаки разбоя. Понятно – здесь ты, дружок, здесь, далеко не должен уйти. И это радует».

Сашка наконец психанул и при помощи изъятой из машины кувалды справился с замком. Найденной промасленной фуфайкой и проволокой заделываем выдавленное медведем окно, и с наступлением темноты в вагончике уже довольно тепло от разгоревшейся печки. Вытащив из рюкзака захваченные продукты, перекусили сами и покормили привязанного кобеля. За чаем делимся впечатлениями и вспоминаем известные нам истории о шатунах. Сашка – человек местный, рассказывает, что лет двадцать назад в деревню Тимошино в начале зимы начал заглядывать крупный медведь.

Началось с того, что он утащил из сеней одного из домов, расположенного на окраине деревни, тушу заколотой домашней свиньи. Затем, вероятно, распробовав вкус свинины, начал разбойничать.

Ночью, придя к сараям, он разбивал окно, через которое из хлева выбрасывают навоз, просовывал туда лапы, выворачивал наружу бревна и, забравшись в хлев, давил и уносил свинью. Причем находившихся в соседних стойлах коров и другую скотину не трогал. «Наверное, – продолжал Сашка, – когда есть выбор, и у медведя губа не дура». Набеги совершались с той периодичностью, насколько хватало добытой тушки, и проводились то с одного, то с другого края деревни. По всему угадывалось, что медведь постоянно держится рядом с деревней, по звукам определяя и зная, что в ней происходит. И как подобает бывалому и солидному зверю, перед очередным набегом не раз обходит деревню, вынюхивая, где его сторожат, и, выявив брешь в обороне, быстро совершает очередное нападение. «Как только появлялись вызванные из города охотники, – продолжал свой рассказ Сашка, – и раздавался знакомый рев «Бурана», медведь быстро ретировался в лес, благо в то время он еще был».

Но сколько веревочке ни виться, придет и ей конец. Местный охотник Серега, несмотря на строгие запреты руководителей охотобщества, не захотел расставаться со своей откормленной свиньей и ночью, проснувшись от ее истошного визга, выскочил на крыльцо с заряженным ружьем. Всадил медведю пулю в торчащую из расширенного им проема окна задницу. Дико взревев и бросив уже задавленную им свинью, тот скрылся в лесу, где по утру тихонечко, чтобы не будоражить местную законопослушную общественность, и был благополучно добит. При разделке выяснилось, что при охоте с «лабаза» неудачным выстрелом у него была перебита нижняя челюсть, выбиты коренные зубы. Медведь отлежался, челюсть срослась, но жира для зимовки он не набрал и пришел жировать в деревню.

Наступает очередь моего рассказа. Мне, как и Сашке, самому не приходилось участвовать в охоте на шатуна, но некоторое время я работал в московской фирме, занимающейся проведением охот для иностранцев, и побывал в различных краях нашей необъятной Родины. В Хабаровском крае слышал историю, как медведь в тайге задавил двух геологов. После отстрела этого шатуна оказалось, что зверь был тоже травмирован. С шеи отстрелянного медведя сняли оборванную петлю из перекрученного и разлохмаченного троса.

За окном потихонечку завывал ветер. Но от тепла печки и наших тел постепенно нагрелись имеющиеся на кроватях матрасы, и, уставшие от многокилометровой ходьбы, мы незаметно для себя уснули. Проснулся от истошного рева кобеля и сразу понял все. На ощупь схватив маленький диодный фонарик и стоящую в углу заряженную комбинашку, пинаю ногой дверь и выскакиваю из вагончика. В лицо ударяет метель. У вагончика рвется привязанный кобель.

Свечу фонарем в том направлении, куда он рвется. Метрах в тридцати, среди поросли молодняка, два зеленых глаза.

Одной рукой вскидываю ружье, другой продолжаю светить. Не успеваю поймать в оптику вновь мелькнувшее отражение глаз, как над ухом грохочет Сашкин выстрел. От неожиданности приседаю. Звенит в обоих ушах. Кобель рывком разгибает карабин поводка и, освободившись от привязи, исчезает. Уже метрах в ста пятидесяти слышен его удаляющийся бас. Последними словами матерю Сашку за выстрел у моей головы. Заскакиваем вновь в вагончик, снимаем с гвоздей повешенные для просушки одежду и обувь и, только полностью одевшись, освещая себя еле «дышащим» фонариком, идем в делянку осмотреть результаты Сашкиной стрельбы. Хотя, конечно, судя по тому, что собака сразу ушла далеко и сейчас ее лай еле слышен, можно и не смотреть. Так и есть: прошли по свежему следу метров сто – сто пятьдесят – крови нигде не обнаружили. Спустя минут двадцать прибежал с высунутым языком кобель.

Вновь привязываем собаку и заходим в вагончик. На часах еще только второй час ночи. Кое-как, периодически поглядывая на часы, прокрутились с боку на бок до рассвета. Еще в темноте завтракаем остатками съестного запаса и отправляемся в путь. Прошедшая ночью метель к рассвету утихла, оставив после себя пятисантиметровое покрывало из белейшего снега. Идем по делянке в том направлении, куда ночью кобель угнал медведя. Оказывается, у него здесь в разных направлениях набиты тропы, и он ушел по одной из них. Идем, выбирая места пореже. В ушах звенит до сих пор, поэтому иду злой на Сашку. Зачем стрелял? Теперь зверь уйдет черт знает куда. Хотя, конечно, кто его знает, может, и правильно. И даже без всякого «может», в таких случаях увидел – стреляй. Только вот, конечно же, он видел, как и я, только глаза. Делянка кончилась.

Пересекли небольшое болотце, впереди опять горушки и опять делянки. Медвежья тропа старая, набитая, следы примело, но кобель ушел туда. Кобелю надо доверять. По его поведению видно, что после стрельбы у него появился к зверю уже другой интерес. Теперь вся надежда на него. По ровно выстланному снежному покрывалу болота идти легко, лыжи мягко и бесшумно скользят. Радует, что вышли на чистое место и не шумим лыжами по кустам. До делянки остается метров пятьдесят, и вдруг кобель заорал. Басом. Все – зверь. Машу рукой отставшему Сашке, показывая направление – дуй по следу. Сам бегу болотом по краю делянки. За виднеющимся метрах в двухстах краем вплотную к болоту подступает полоса соснового леса. Пойдет только туда. Точно – лай продвигается в эту сторону. Заскакиваю в лес, бросаю лыжи, чтобы не создавать лишнего шума. Лай в мою сторону, метрах в семидесяти.

Запрыгиваю на ствол упавшей сосны и, пробежав по ней, остаюсь у вывернутого корневища. Так повыше и просматривается подальше. Собака замолчала. И вдруг вижу – есть. Мелькает делянкой, идет скачками к лесу. Видна только голова и хребет. Вскидываю ружье, ловлю в оптику. Между лесом и делянкой просвет метра три. Выскочил.

Упреждение вплотную перед его грудью. Выстрел. Шлепок экспансивной пулей, как по деревянной бочке. Опрокинулся на бок. Мелькнул в воздухе лапами и мгновенно исчез в елочках. Дальше заломился с треском. Еще один признак того, что попал однозначно. В лесу, метрах в ста пятидесяти, характерный предсмертный выдох зверя. Еще через мгновение лай кобеля. На месте. Все. Спрыгиваю со ствола и иду за брошенными лыжами. Через пару минут стою уже у того места, где зверя настиг выстрел. После попадания упал набок и по инерции проехал юзом до елочек. Падением пробил снег до земли, но поднялся. В образовавшейся от падения снежной яме когтями выдраны мох и земля.

Дальше по следу, почти сразу за елочками, кровь. Темная, крупными брызгами. Направление сразу изменил. Дальше почти на след не смотрю. Иду на лай кобеля к стоящему в сосняке молодому ельнику. На всякий случай подхожу осторожно. Лежит головой в мою сторону, развернувшись по следу, на правом боку. Левая лапа вытянута вперед, видно, как крутился на месте, загребая и хватая снег. Пытаюсь успокоить и отгоняю кобеля. Где-то орет Сашка.

Откликаюсь ему. И через некоторое время он выходит на мой голос. Без лыж, тоже бросил. Поздравляет. Рассматриваем зверя. Медведь крупный, но очень худой, сквозь шкуру просматриваются ребра и бугры могучих мышц. Шерсть – почти одна ость без набранного подшерстка, с прилипшей к ней грязью и даже в сосульках. Впервые вижу такое на медведе.

Отдаю Сашке свои лыжи, чтобы он сходил за брошенным рюкзаком, в котором топор и термос с чаем. Усаживаюсь передохнуть на ствол небольшой поваленной сосны, в той стороне, куда ушел Сашка, вдруг ясно слышу какие-то голоса.

Отдышавшийся кобель вдруг исчезает в их направлении, и через некоторое время слышны уже не только голоса, но и звуки собачьей драки.

Еще через пару минут по Сашкиной лыжне появляются четыре хорошо экипированных незнакомых охотника и две собаки, которых поочередно, несмотря на попытки хозяев отстоять честь своих собак, втаптывает в снег мой кобель. Подходят, знакомимся. В процессе разговора выясняется, что делянку, в которой стоят приютившие нас ночью вагончики, пилят они. Сами из Новгорода. Один из работников, охотник, сообразил, что начавший посещать их медведь из делянки быстро не уйдет. Но самим им лучше оттуда ретироваться и провести дальнейшую охоту вместе с хозяином, на которого они работают, зная, что среди прочих его увлечений охота и рыбалка не на последнем месте. Валера, так звали хозяина, постарался не упустить такой случай и, бросив все дела, собрал охотничью бригаду, захватил знакомого егеря с собаками и рванул на джипе в Вологодскую область. День ушел у них на сборы.

Этого дня хватило, чтобы нам с Сашкой дойти до их вагончиков. И переночевав, опередить в охоте на два часа. Ну что ж, наверное, так было уготовано судьбой. Правда, неизвестно, взяли бы они этого зверя и сработали бы их собаки, но, судя по всему, ребята в охоте не новички. Как положено, поздравили. Предложили коньячку. У Валеры оказался фотоаппарат и видеокамера. Поочередно пофотографировались, поснимали на видеокамеру. Сами предложили помочь вытащить зверя из елочек на чистое место и разделать его. Всей группой подходим к медведю, переворачиваем его и встаем как вкопанные. Вот она, разгадка. У медведя по самое плечо нет правой передней лапы. Заросла она недавно, вероятнее всего зверь лишился ее прошедшей осенью. Очевидно, она была перебита из мощного карабина, а затем загнила и отвалилась.

Снятая медвежья шкура оказалась солидной для обитающего в наших местах медведя, примерно 2,40х2,50, но трофейной ценности из-за скудного подшерстка не представляла. И поэтому, услышав предложенную цену, мы с Сашкой не стали долго торговаться и благоразумно избавились от назревающих лишних проблем – тащить шкуру пару десятков километров или, что еще хуже, оставлять в делянке и потом вновь приезжать.

Нужно отдать должное нашим новым знакомым: они, сделав солидный круг через Ленинградскую область, подбросили нас до нашего УАЗика и позже выслали обещанные фотографии. Они до сих пор вызывают приятные воспоминания о такой редкой и неповторимой охоте на шатуна.