Ума лишенные...

Каких только историй не случается с нашим братом-охотником... А жизнь-то, она долгая. Долгая? Да куда уж короче. Только вроде бы школу заканчивал, спортом занимался, в институт поступать собирался, работал, женился, разводился, наукой занимался… А уже пенсия на горизонте маячит, шестой десяток как-никак. И охотился,охотился,охотился... Сменялись и сменяются собаки, появляются новые знакомые, приходится хоронить близких, друзей, знакомых.

Так и рождается летопись жизни. И если отбросить почти все, чем живешь, то приходишь к удивительному выводу. Главное заключается не в деньгах, не в званиях и титулах, не в успешности карьеры. Главное — это отношения между людьми и между людьми и... собаками.

Такой парадоксальный вывод сделал я (да и не только я), переосмысливая прожитое. Собаки... Как же много они значат в нашей жизни. Когда отмечали мое пятидесятилетие, мой друг и тренер по стендовой стрельбе Алексей сказал удивительную фразу — живи, как хочется и как считаешь правильным. Потом, немного помолчав, с грустью в голосе добавил — ведь жить-то осталось две собаки.

Как же надо проникнуться этим, чтобы жизнь свою измерять собаками. Не попугаями, как в известном мультфильме, не верблюдами в караване, не деньгами на счетах, не роскошными виллами, яхтами и машинами, а именно собаками. И почти все радостные события в жизни ассоциируются у меня именно с собаками. А почему? А потому что охотники мы, и этим все сказано.

Напротив меня сонно вздохнул Мушкет. Ему неведомы пока мои переживания, но я чувствую, что и он потихонечку заряжается нашим общим охотничьим безумием. Скоро уже сезон. Каким он будет у нас? За размышлениями потихоньку засыпаю.

Нестерпимо холодно. Прони­зывающий осенний ветер обжигает лицо, лямки тяжелого рюкзака режут плечи.

Мы с Атосом идем по раскисшей, местами уже подмороженной дороге вдоль степной посадки. От автобусной остановки до конечного пункта нашего путешествия по приблизительным подсчетам еще верст десять. На попутный транспорт рассчитывать не приходится. В этот забытый богом угол мало кто ездит даже в хорошую погоду, а уж в такую грязищу и подавно.

Идем мы к Амангельды, или Аману, как называли его в институте. Он работает на заброшенной в степи овцеводческой точке. Связи нет, и он не знает о нашем приезде, а то бы встретил, хотя бы на лошади. Вокруг осеннее степное однообразие. Выцветший ковыль вперемешку с куртинками бурьянов. Даже поля в этом углу не вспахивают: вроде как почва здесь неплодородная совсем, сплошные солончаки.

Атос на длинном брезентовом поводке, привязанном к одной из лямок рюкзака, немного помогает мне при движении. Опасаюсь только, что если кобель причует дичь, то можно и «фейсом об грязь» сработать.

Но к счастью для нас, ничего такого пока не происходит, и медленно, но верно, километр за километром мы движемся, оставляя позади все свои страхи. Лесополоса заканчивается, а вместе с ней и дорога резко уходит вправо. Там, впереди, виднеются пока размытые контуры каких-то деревьев.

Подойдя ближе, вижу высокую плотину, на которой растут ивы и осокори. С одного из них при нашем подходе взлетает огромный орлан-белохвост, уронив на плотину сбитые сильными крыльями ветки. Атос удивленно проводил птицу широко раскрытыми глазами.

С плотины открывается вид на большой пруд. Вся середина его забита утками разных видов, в дальнем конце его белеют несколько лебедей, грациозно выгнувших шеи. Пруд расходится во все стороны большими и маленьким заливчиками и рукавами, пронизывающими степь в разных направлениях метелками шелестящих на ветру тростников.

Минуем плотину, и сразу же, буквально как из-под земли, открывается глазу длинная кошара, вокруг которой стоят стога сена, блеющие и пощипывающие траву овцы, а чуть в отдалении виднеются саманные постройки. Идем туда.

Сразу же за кошарой расположилась разно­образная сельхозтехника. Тут и тракторы, и даже небольшой комбайн. Возле домика стоит небольшой гараж. Он открыт, и из него постоянно доносятся бранные выражения, сказанные с казахским акцентом. Со стороны все это выглядит довольно комично.

В открытую дверь я вижу перепачканного машинным маслом человека, пытающегося подлезть под приподнятый на бревна старенький «ушастый» запорожец. Атос начинает лаять. Из-под машины показывается удивленное лицо моего однокашника: «Никак дохтур-охотник пожаловал?» — совершенно без акцента произносит Аман, вылезая из-под машины.

…Потом было казахское гостеприимство, шурпа, бешбармак, лагман, много «Столичной», оптом закупаемой хозяином при поездках в райцентр. Разговоры, воспоминания о студенческих годах. Оказывается, Амангельды недавно овдовел. Его прежняя жена неожиданно умерла при очередных родах, и все хозяйственные заботы лежат пока на его старшей дочери. «Плохо без бабы, — признается он мне, — дочка скоро школу закончит, учиться в город уедет. Что я делать буду?» В голосе его слышны тоскливые нотки.

Атос, поев вкусного мяса, устроился рядом с диванчиком в ветеринарном пункте и сладко посапывает, во сне подергивая лапами.

«Тут жить будешь? — спрашивает меня хозяин. — А то там у меня дети, к собаке приставать будут. А тут все есть, даже унитаз, ванна и душ.Только горячую воду надо газом греть, а у меня баллон один всего остался, так я его для готовки еды оставил». Я радостно соглашаюсь. Я и так не хотел беспокоить его большую семью из трех карапузов, оставшихся без матери.

К вечеру расходимся. Утром Аман обещает показать мне балки с куропатками и зайцами. На том и засыпаю.

Но утром выяснилось, что у хозяина после лежания под машиной резко разболелась поясница. Поэтому, показав мне направление, в котором следует искать заветные угодья, Аман опять залез под верблюжье одеяло. Допиваю пиалу чая с каймаком и отправляюсь в путь. Атос поскуливает на крыльце, ожидая выхода хозяина. Подошедшая дочка Амана Айгуль удивляется, зачем надо так далеко ехать за какими-то «воробьями», когда у них на ферме есть так много мяса. Ну что же, отмечаю я про себя, практичный подход молодой девушки, которой неведомо слово «страсть».

Выходим. «ТОЗ-57» с раструбами, разложенный на плече, на боку новенький кожаный ягдташ, на другом — двухрядный закрытый патронташ. И душа моя полна ожиданиями новых впечатлений. Атос осторожно обходит овец, недовольно посматривая в их сторону. Они не обращают на собаку совершенно никакого внимания.

Идем по ковыльной степи. Сапоги мои моментально становятся блестящими от прошедшего ночью дождя. Атос челночит по степи, захватывая широкое пространство.Его красивая «рубашка» мелькает то вправо, то влево от моего хода. У нас второе поле подходит к концу, и я уже совсем не руковожу собакой. Кобель сам делает все как надо. Он будто лучше меня понимает охоту.

Проходим километра три, и наконец сбоку я замечаю описанные Аманом балки. Хочу свистнуть собаке, но она уже сама там, как будто прочитала мои мысли.

И вот она, первая стойка. Голова — в небо, лапа — у груди, весь как струна. Снимаю ружье с плеча, вставляю два патрона со спортивной «семеркой». Захожу впереди собаки метров на двадцать. Кобель косит на меня глазом, ожидая приказаний. «Вперед!» — не своим голосом от волнения ору я, и Атос стремительно бросается в точку, куда только что был направлен его нос.

Взрыв охристых перьев, шум и гам разлетающегося выводка, успешный дуплет... Атос подает битых, и пока я перезаряжаю ружье и вторачиваю птиц, успевает задрать лапу на ивовый кустик, растущий вдоль ручья на дне овражка.

Идем дальше, находим разбившейся выводок, охотимся, наполняем сетку и торока ягдташа сытыми осенними куропатками и поворачиваем обратно. За охотой и не заметили, как далеко отмахали от жилья. Пока выходили из балки, собака сработала русака, которого мы тоже подвесили на ягдташ.

Темнеет, идти еще далеко. Заяц с куропатками кажутся налитыми свинцом. Не доверяя своей ориентации в степи, иду за Атосом. Он четко движется в одном направлении. Взошли звезды, показался полумесяц. Степь покрылась блестящим под лунным светом инеем. Ноги в тонких махровых носках от подмороженной резины сапог начинают дубеть. И в это время на фоне степи я замечаю огонек. Двигаюсь в его направлении и через полчаса уже сижу за столом ветеринарного пункта, ем бешбармак и пью водку.

Пересчитав мою добычу, Айгуль покрутила пальцем у виска и сказала: «Вы, охотники, совсем умалишенные. Так ведь и пропасть в степи можно. А все ради каких-то воробьев».

...Просыпаюсь. Мушкет по-прежнему спит. Но, почувствовав мой взгляд, он открывает глаза и внимательно смотрит на меня. Кажется, что он чувствует мое настроение. Ну что же поделаешь с нашей страстью?

Похоже, в этом лопоухом растет еще один умалишенный..