Изображение Глухариные тока безжалостно уничтожаются
Изображение Глухариные тока безжалостно уничтожаются

Глухариные тока безжалостно уничтожаются

В 80-х годах прошлого столетия регулярно выезжал я на осенне-зимний сезон на полтора-два месяца в Архангельскую тайгу на охоту. Обиходив 3–4 избушки на случай остановки в них на ночлег, чувствовал я себя уверенно, так как не надо было торопиться с возвратом в главную. Народу в лесу не было, а если кто и посещал один из «приютов», то все оставлял в полном порядке – неписаные законы леса еще работали.

Это в середине 90-х-годов наступило гадкое время, когда, придя в избушку, можно было не обнаружить двери, рам, нар, из которых с удовольствием разжигали костер, чтоб сварить еду и вскипятить чай.

Подросла молодежь, воспитанная на отсутствии традиций, да и некоторые старики не уступали ей по пакостливости, выпуская на свободу «пар», годами распиравший мелкую душонку.

Моей лайке Кене азы охоты на глухаря были преподаны по полной норме, и оставалось только их развивать и закреплять.

Разумеется, 10-месячное обитание в квартире негативно сказывалось на ее работе, но через некоторое время все вставало на свои места.

Глухарь в округе водился в изобилии.

Естественно, места зимних стаций располагались мозаично, их надо было искать и запоминать. Некоторые сосны были общипаны птицей до такой степени, что резко выделялись среди своих здоровых соседей. Что заставляло глухаря ощипывать одну сосну?

Вероятно, какие-то индивидуальные вкусовые качества, больше и объяснить-то нечем. Около моей главной избы стояла огромная сосна-вековуха, но стройная и высокая. Ствол около метра в диаметре, мощная крона, метров под двадцать высотой.

В пределах видимости на полуострове, огибаемом рекой, росло еще несколько таких же сосен. Я потом понял, что во время береговых рубок в 50-х годах они были оставлены на осеменение, так как весь полуостров густо зарос 30–40-летним сосняком.

Каждое утро близстоящую сосну посещал глухарь, но я его не стрелял, любуясь им через приоткрытую дверь. Вылетала на улицу собака, и начиналась первая в этот день азартная работа!

Это повторялось часто, и, по-моему, они уже привыкли друг к другу: глухарь лениво «кыркал» на собаку, которая сначала агрессивно, а потом все более вежливо, сидя, полаивала на непрошеного ровесника каменного века.

Но надо было разжигать костер, колоть дрова, и глухарь улетал за реку. Чтобы собака не ушла за ним, предусмотрительно брал ее на поводок. Эти моменты очень скрашивали лесную жизнь в одиночестве.

Охотничьи тропы от избушки звездообразно расходились по сторонам. Были тропы по кругу, были тупиковые. Белки в те времена было достаточно, куницы тоже. Я ходил проверять капканы на путиках, попутно добывая то белок, то рябчиков, то глухарей.

Первого добытого утреннего глухаря я обычно привязывал к дереву, чтоб не таскать лишних 5 кг в рюкзаке, и забирал на обратном пути. Мяса, тушенки ни в городе, ни в поселке купить было невозможно, и я долго прилаживался к глухарятине, которая часто бывала очень жесткой.

Потом нашел решение: мелко рубил и солил в ведре 2–3 штуки, как раз получалось ведро с верхом, да и собаке много перепадало.

Готовил так: закладывал промытое мясо в кастрюлю и три раза доводил до кипения, каждый раз сливая воду. После этого глухарь отлично уваривался, причем исчезал привкус кислятины и хвои.

Собака искала глухарей с завидным упорством: и по набродам, и в местах ночевок, причуивала по ветру, на слух. Подеревившегося глухаря облаивала (после утренней разминки!) аккуратно, и надо было лишь осторожно подойти на выстрел.

Переместившегося глухаря молча отслеживала до очередного подеревления, но облаивала уже грубее, и тот был более осторожен. Патроны я применял собственного снаряжения, дробь от №3 до №1, в зависимости от расстояния до птицы.

Естественно, большое значение я придавал пыжам, от них значительно зависит скорость полета дроби.

Самые дальние выстрелы были патронами, запыжеванными древесными опилками с применением для дроби кольца Элея (кольцо из папкового подкалиберного патрона). Случалось, что шумового глухаря из-под собаки метров за 20–25 брал семеркой, притом чисто, без подранка. Очевидно, болевой шок делал свое дело.

В округе было много болот с длинными и узкими островами леса – идеальные места для обитания и гнездования. Тока, притом очень богатые, были на этих же островах, но попасть на них весной очень трудно: и далеко, и погода часто меняется, и через реку нет постоянной переправы.

Я наладил сидушку на роликах, скользящих по тросу, и два года ею пользовался. Но трос оказался кому-то нужней, и пришлось мне валить через реку подходящие елки в качестве переправы. Вода в реке осенью могла за сутки подняться на метр, броды становились недоступными.

Встреч с глухарем в зависимости от маршрута могло быть и десять, и две. Собака старательно их все отрабатывала, но добывал я их только по надобности. В последние годы лес стали рубить очень активно и агрессивно.

Тока глухариные безжалостно уничтожаются недумающими добытчиками.

И какое счастье, что острова на болотах не пытаются рубить, хоть там останется дивное творение природы в своей первозданности.

Что еще почитать