Тетеревиный ток: когда не учел конкуренцию

Светало. И все вокруг — кромка леса, взлохмаченная межа, куцые клочки полевой травы, растрепанные молодыми весенними ветрами, — все с каждой минутой становилось четче и прозрачнее...

Ночь отступала, сдавая зарождающемуся утру пядь за пядью, и в итоге капитулировала.

Луна, потерявшая былую яркость, юркнула за наползающие свинцовые облака.

Осиротелый небосвод в одночасье наполнился меланхоличной тоской и начал орошать землю мелкими колючими слезами, срывающимися редким бисером из бледной выси.

— Вот зараза! — шепотом проговорил охотник и, накинув капюшон, зябко повел плечами.

Он потянулся, насколько позволял полог скрадка, и, почувствовав на замерзшем лице поток тепла, струящийся из горловины ворота, удовлетворенно отметил: не прогадал, одежонка что надо.

Но тут же нахмурился и, посмотрев на тучи, обложившие от горизонта до горизонта все небо, подумал: эка хмарь собирается, не задождило бы; птица-то не особо дождь жалует и без особой нужды под ливень не высунется.

От этих подлых мыслей душу начал точить червь сомнения, и охотник, дабы занять себя, вынул из рюкзака бинокль и начал детально изучать токовище.

Осмотрев кусок поля, он перевел оптику на подлесок, затем на лес и не обнаружил того, что искал. Ток был новый, еще не опробованный и оттого имеющий все шансы оказаться на поверку током ложным. Он был найден вчера утром.

Вслушиваясь в звуки просыпающейся живности, охотник пытался, но никак не мог различить средь хаотичных писков и чириканья размеренного и выразительного «чуф-фышьи».

Он уже собрался было повернуть назад, как вдруг сквозь шум раздобревшей от весенних паводковых вод речки донеслось приглушенное, но вполне отчетливое чуфыканье.

По мере приближения оно все усиливалось, начала угадываться разноголосица, бормотание. Наконец, перевалив через искусственную обваловку, охотник увидел ток. И, как это зачастую бывает, ток также увидел его, но гораздо раньше.

Потревоженные косачи тут же прервали токование, закончили выяснение отношений и, разом взлетев, направились было к подлеску, но перед самой кромкой повернули. Несколько углубившись в поле, они расположились на густой, почти парковой красоты шарообразной иве.

Почувствовав, что их не преследуют, тетерева успокоились и даже начали обживать новое пространство, перемещаясь с одной ветки на другую, но в итоге, то ли из-за близкого присутствия человека, то ли не выдержав тесного соседства с соперниками, начали один за одним улетать, растворяясь за темной стеной леса.

Когда последний скрылся в чаще, охотник вышел из-за куцых, ненадежных в плане маскировки кустов и открыто зашагал по полю в направлении предполагаемого тока.

Обойдя несколько раз намеченный клочок земли, он по помету и набродам на земле выбрал наиболее исхоженный участок и, отойдя на уверенный выстрел, начал обустраивать себе позицию.

— Нет, точно неложный. Да и погода не особенно плоха, бывала и хуже, — подумал охотник и еще раз осмотрел крайние деревья в поисках того, что могло быть причиной отсутствия птиц.

Перемещая оптику со стройной ели на раскидистую сосну, с высокой осины на низкорослую ольху, он то и дело натыкался на ленты маскировочной сети и в конце концов пришел к мысли, что, возможно, причина именно в скрадке.

Поставил только вчера. Не выдержал положенных двух-трех дней. Вот птица и насторожилась на новый объект. Осторожничает. Не летит.

Размышляя так, охотник аккуратно поправил край маскировочной сети, распушил вплетенные в нее пучки прошлогодней травы... Да нет, скрадок что надо.

Засидка и впрямь удалась. Она настолько органично вписывалась в окружающий ландшафт, что со стороны выглядела как большой клок прошлогодней травы.

При детальном рассмотрении, конечно, было видно, что несгибаемый бурьян — это всего лишь маскировочная сеть с вплетенными снопами сухой травы, а растущие по бокам кусты — воткнутый в землю хворост, да и тальнику густоты добавляла не природная раскидистость, а тривиальный сухостой, который редким частоколом закрыл все ненужные бреши. Но все эти нюансы были видны лишь с близкого расстояния.

— Нет, засидка ни при чем, — заключил охотник и только хотел поправить вичку, перекрывшую бойницу, как вдруг прямо над его головой захлопали крылья.

Случись ему услышать этот звук в полной темноте, то и тогда бы он безошибочно определил, что это не сорока и не сойка, а тот, кого он уже давно поджидает.

Медленно охотник повернул голову и осторожно начал переводить взгляд по стволу березы, растущей рядом с его скрадком: в ветвях кроны, не обращая никакого внимания на выросший за ночь травяной бурьян, расположился молодой тетерев.

— Прилетел артист! Ишь фрак какой нарядный, синевой отливает, и фалды, хоть и небольшие, но чисто серпы, — любуясь птицей, подумал охотник и тут же перевел взор на токовище, куда вот-вот должен был явиться главный солист — «распевающий», чтобы начать действо.

И тот не заставил себя ждать. Спланировав с высокой осины вниз, он первым выступил на сцену.

Следом за ним почти сразу слетел второй, а потом единым гуртом и вся остальная труппа высыпала на поле. Последним на токовище вылетел тот молодой косач, что сидел в кроне березы. Судя по всему, это был его дебют, и он не спешил явить себя собратьям, решив сперва оценить обстановку.

Тем временем страсти накалялись. Токовик, используя свое право, первым опустил крылья плужками вниз и распушил свой богатый хвост. Встряхнув нарядное оперение, он вызывающе подал корпус вперед, раздул шею и, быстро перебирая лапами, сделал рывок к центру, затем описал круг и остановился.

Развернувшись в сторону засидки, он приподнялся, «нахмурил» ярко-алые брови и, будто вызывая того робкого косачишку, сидящего на березе, издал громкое «чуф-фыш». Затем снова вернулся к центру и опять огласил ток угрожающим чуфыканьем.

Следом за ним, втягиваясь в начинающееся состязание, клич подхватили остальные. Постепенно к угрожающим кличам добавилось недовольное бормотание, и предрассветный воздух наполнился шумными трелями токующих косачей.

Не удержался и молодой тетерев. Увлекаемый нарастающей песнью и не менее громким зовом крови, он призрел опасность и, вспорхнув с березы, бесшумно спланировал на ток.

Оказавшись среди соплеменников, косачишка приободрился, распушил еще далекий до богатства хвост, раздул шею и глухо забормотал.

Потом, пародируя остальных, начал то описывать круги, то пускаться в преследование соперников.

Однажды, набравшись смелости, он попытался даже атаковать одного из своих соплеменников, но тот контратакой дал ему отпор и вытеснил на окраину токовища, больше новичок не отваживался на активные действия.

В целом ток пока проходил в мирной атмосфере и более напоминал полонез, нежели ристалище.

Но так долго продолжаться не могло, и в итоге одна из сторон, подстрекаемая разгоряченной кровью токовика, пошла на открытое столкновение. Описывая очередной круг, «распевающий» случайно вышел на контркурс своего визави и, подпрыгнув, яростно столкнулся с ним килем.

Удар был сильным, но атакованная сторона слабость не проявила, и оппоненты пошли на второй круг, затем на третий, после чего, взяв передышку, снова заходили кругами, угрожающе расставляя крылья и бормоча.

Эта краткая стычка, словно некий импульс, задала новый ритм, и весь ток тут же изменил модель состязания, добавив в него динамики.

Чаще зазвучало над полем угрожающее чуфыканье, громче захлопали крылья столкнувшихся птиц, ярче в свете пасмурного утра засияли их темно-синие кирасы и развевающиеся
в воздухе хвосты.

Ничто уже не напоминало танцев, и токовище в одночасье превратилось в ристалище, в незримых границах которого закипели настоящие рыцарские страсти.

То и дело на «арене» возникали спонтанные бои, перерастающие в отдельные самостоятельные поединки. Порой создавалось впечатление, что косачи и сами-то не имеют представления, куда они во время схватки смещаются.

Но спокойное лицо охотника говорило об обратном. Человек явно знал, где птицы в конце концов окажутся, и ждал их именно в этом месте.

Наблюдая панораму битвы, охотник, время от времени смещая бинокль ближе к себе, высматривал на поле неприметные, установленные им зашкуренные тычки-маркеры.

Отыскав среди травы эти указатели гарантированного выстрела, он прикидывал расстояние до крайних птиц и, отмечая всякий раз неуклонное сокращение дистанции, удовлетворенно кивал головой.

Когда при очередной сверке расстояние сократилось до пяти метров, охотник взял лежащую у него на коленях вертикалку и, плавно положив ее на раздвоенную ветку тальника, выдвинул ствол в бойницу.

После этого аккуратно сдвинул флажок предохранителя, вжал приклад в плечо и начал без суеты выцеливать намеченную птицу.

У охотника, наблюдавшего за током, было достаточно времени, чтобы оценить ситуацию и исключить тех косачей, по которым он стрелять точно не будет.

Первым и вторым в этот список попали (из-за своих лидерских, влияющих на весь ток качеств) токовик и его главный оппонент.

Третьим к ним присоединился неоднократно забегающий за тычки-маркеры тот самый незадачливый косачишка, отобранный за низкий гастрономический толк и подкупающую бестолковость.

Остальные же птицы с учетом указания в разрешении «одна особь за сезон» могли быть добыты. Оставалось сделать выбор.

И охотник его сделал. Выцелив ближнего, ставшего в профиль к нему тетерева, он, прежде чем спустить курок, подумал: «Славно подготовился. Все предусмотрел. И с погодой подгадал, и одежку подобрал что надо, и с токовищем не промахнулся, и со скрадком не оскоромился. Даже вешки выставил по месту. Так что все по-честному, а не случайно».

Охотник упер щеку в приклад, выцелил черный бок тетерева и уже тронул ледяную сталь спускового крючка, как вдруг птица дернулась и в очередной раз вспорхнула.

Этот перелет был настолько привычен, что охотник даже не повел вслед за птицей стволом ружья, зная, что та тут же сядет и, может, даже ближе, чем была. Однако она не села.

Хуже того, одновременно с ней скопом взлетел весь ток и, описав короткую дугу над самой землей, понесся в темнеющую стену леса.

Озадаченно осматривая в мгновение ока опустевшее поле, охотник около минуты просидел в скрадке. Затем точно зная, что птицы сегодня уже не вернутся, откинул полог и выбрался наружу.

Размяв затекшие ноги, он достал бинокль и начал скрупулезно изучать токовище, затем обрамляющий его подлесок и сам лес, за стеной которого скрылись перепуганные косачи.

Он не торопился и, детально осматривая каждый куст, каждую группу деревьев, стремился отыскать среди них силуэт или тень того, кто мог появлением своим вызвать такой переполох. Но все было тщетно, и оптика выхватывала знакомый и вполне безопасный пейзаж.

Все вокруг, казалось, источает мир, спокойствие и какую-то чрезвычайную, почти давящую тишину.

— Нет, что-то тут не так, — думал охотник. — Вся живность притихла, будто перед сильной грозой или перед...

Задрав голову, он посмотрел вверх и в голос выдохнул:

— Перед небесной угрозой.

Вверху, среди пелены серых обложных туч, почти сливаясь с ними цветом, бесшумно парил тот, кто одним лишь своим появлением внушил панический страх бойким и храбрым косачам, обратив их в бегство.

Описав несколько кругов над пустым токовищем, ястреб-тетеревятник, как и человек внизу, осознав свое фиаско, издал пронзительный клич.

Зацепившись крыльями за восходящий поток, он, паря по спирали, начал подниматься все выше и выше и, уменьшившись наконец до размеров обычного безобидного воробья, полетел навстречу восходящему солнцу.

Отследив это превращение, охотник, криво улыбнулся, покачал головой, пригрозил хищной птице кулаком и без злобы в голосе крикнул:

— Все учел. Все предусмотрел. А о тебе, конкуренте, даже и не вспомнил.