Нежданный глухарь

B канун Нового года неожиданно представилась возможность догулять пару недель, не использованных во время летнего отпуска. Такая везуха выпадает нечасто в жизни, поэтому решил отправиться в тайгу к своему давнишнему другу – соболятнику Петровичу.

Как говорится, если уж повезло, то во многом и сразу. Совершенно неожиданно жена приятно удивила: «Поехал бы куда-нибудь на охоту, что ли, а то издергаешься сам за эти две недели и нам покоя не будет». И, не поверив своим ушам, я, влюблено и долго смотрел на нее. За тридцать лет совместной жизни услышать такое – рехнуться можно. Всегда было обратное: «Вон мужики путные на курортах с семьями отдыхают, а у тебя только охота на уме. Как мальчишка, и когда за ум возьмешься?»

Что и говорить собрался я быстро. С утра созвонился с вертолетчиками (они доставляли в ту сторону лесорубов), благодарно чмокнул в щеку обалдевшую жену и вечером был уже у Петровича в избушке. За длинную зимнюю ночь, лежа на нарах, мы переговорили обо всем, а к утру Петрович предложил:

– Завтра у меня банный день по плану, а ты сгоняй на Сосновую гриву, глухарь там постоянно держится, глядишь, к новогоднему столу петуха домой принесешь. Это тебе не магазинный индюк.

Хотелось мне пойти на капканы с Петровичем, и все мои доводы о том, что не смогу я взять глухаря, поскольку даже в глаза его не видал, решительно не произвели никакого впечатления на моего собеседника. Он тут же резонно возразил:

– Знаю, книжек умных начитался и скис. Про глухаря много чего понаписано, и надо сказать, полезное есть, но есть, мягко говоря, и вымысел. Ты же знаешь, как иногда охотники преподносят ситуацию, выдавая желаемое за действительность. Нет, не врут, а именно приукрашивают ситуацию. Без этого тоже нельзя. Я когда своего первого соболя поймал, то так преподнес сие действие, что самому понравилось. А для чего думаешь? Да чтоб жена на следующий сезон не упиралась. А то дудки тебе, а не тайга. Вот так-то.

Очень осторожная и скрытная птица, не спорю, но взять ее всегда можно, если с умом. На всю жизнь запомнишь эту охоту. Стрелок ты не плохой, вот и попробуй, а то когда еще придется. Думаешь, я соболя сразу ловить начал или меня учил кто? Нет. Вначале присматривался, примечал, а уж когда раскусил его, то дело пошло на лад, а понаписано про него в книжках побольше, чем про глухаря. Запомни, редко какой охотник раскроет свой секрет полностью, об изюминке умолчит.

В общем, раззадорил меня Петрович, да так, что остаток ночи мне снились порхающие по сосновым веткам огромные глухари. Утром, часам к десяти, я с продолжительными передышками поднялся на гору, с которой и открылась мне Сосновая грива. Свое название она получила не случайно. Вокруг насколько хватало глаз высились горы, покрытые с основания еловым лесом, перемешанным березами и осинами, а вот на этой сопке, на пологом склоне ее, от водораздела и до самой вершины, шириной около ста метров грядой тянулся сосновый лес. Эти глухие места, по словам Петровича, когда-то населяли староверы, они-то и насадили на одной из сопок сосну, промышляя ловушками таежную птицу и зверя. Так это или нет, но вот она, Сосновая грива во всей красе предстала передо мной, и я как завороженный некоторое время стоял, любовался ею и думал: «Скольких же трудов стоило людям принести в такую глухомань саженцы, посадить их, а потом и сохранить для потомков».

Уже вначале сосняка, вокруг деревьев, всюду виднелись накроха хвои, сбитая кухта и множество набродов крупных птиц. Я приготовил ружье и, прислушиваясь внимательно, посматривал по сторонам. Но кроме старых набродов да легкого шуршания ветра в макушках сосен, ничего не видел и не слышал. Тем не менее все же старался как можно осторожнее продвигаться вдоль гривы.

Вдруг где-то в гуще деревьев раздался характерный шум снявшейся с дерева птицы и, судя по звуку, довольно крупной. Изготовившись к стрельбе, я мгновение замер, и только голову моя поворачивал в разные стороны. Через пару минут молча снялась очередная птица, потом еще и еще и все вне поля зрения. Я готов был сорваться с места и бежать в гущу сосняка и в то же время что-то удерживало меня от ребячества.

Не помню, сколько простоял на месте, глупо озираясь по сторонам, как за спиной услышал нарастающий шум летящей птицы. И вот слева от меня метрах в сорока стремительно планирует вдоль склона крупная птица. Успеваю сделать из своей вертикальной ижевки прицельный боковой, а затем и угонный выстрелы. Глухарь, не меняя направления и не обронив ни единого перышка, вскоре скрылся из глаз. Выстрелы вспугнули еще несколько птиц. Я обалдело вертел головой в разные стороны и на чем свет костерил себя за бездарные выстрелы. Постепенно успокаиваясь, закурил и побрел в рощу сосняка, питая слабую надежду на удачу. Птиц больше не было. Устав, я прекратил бессмысленное хождение и развернул лыжи в сторону ручья, где проходил путик Петровича.

Вечером за ужином я во всех подробностях рассказал Петровичу о своей неудаче.

– Теперь скажи, какой дробью стрелял, как он летел после выстрела и куда направился? – уточнял Петрович.

– То есть, как летел? – не понял я.

– Крылья, говорю, как держал? Махал ими или планировал горбом и куда скрылся?

Направления он не менял и крыльями больше не махал, а плавно скользил вниз под гору и скрылся за кустами, а стрелял я вторым номером.

– Ну, что я тебе скажу, – задумчиво обронил охотник. Во-первых, второй номер для глухаря маловат, нужно было нулевочкой, а во-вторых, думаю, лежит твой петух где-то в снегу, и если соболишка за ночь не наткнется, то утром мы его, голубчика, отыщем сами. Завтра я с тобой пойду, может, стрельнуть удастся, а заодно и ловушки посмотрим.

Утром попили чай и потемну вышли в тайгу. Петровичу шестьдесят с лишком, но ходит он на подбитых камусом лыжах, на зависть мне, без устали. Идет спокойно, без остановок, войлочная куртка покрылась куржаком от испарины, а как колком управляет – загляденье. Я на таких же лыжах едва поспеваю за ним. На гору задыхаюсь и обливаюсь потом, а под гору часто падаю. Подшучивает надо мной Петрович:

– Это дурь городская из тебя выходит. Дня через три все пройдет, и будешь ломать сопки, как молодой лось.

На последнем подъеме перед Сосновой гривой он отправил меня на подшумку в обход сосняка, а сам остался у крайних деревьев. Минут через двадцать ходьбы по глубокому снегу сосны заметно поредели, а внизу, где протекал ручей, стеной стоял мощный пихтач. Развернувшись в обратную сторону и уже не таясь, двинулся в самый центр гривы. Глухари, похоже, кормились и вспугнутые мной невидимками уносились вверх по склону. Я слышал шум взлетающих птиц да хлопанье крыльев. Выстрелов не слышал, а когда подошел к Петровичу, то на снегу лежал краснобровый красавец петух.

– Они прямехонько вылетели на меня, штук шесть – объяснил Петрович. – Больше не стал стрелять, мне этого мяса на пару недель хватит, а потроха и перья в саймы пойдут. Теперь пойдем твоего петуха искать.

Осмотрев внимательно место, с которого я стрелял, ни слова не говоря, он обогнул кусты, скрывающие противоположный склон горы, поднес бинокль к глазам и тут же передал его мне.

– Видишь темное отверстие в снегу под кустом боярышника? Там твой петух и лежит.

Я недоверчиво взглянул на него и все же покатил под гору. Петрович оказался прав. Пробив плотную корку снега, здоровущий глухарь лежал у основания кустов. Закоченевшего, я выхватил его из снега и с радостным воплем высоко поднял зад головой.

– Теперь можно и в обратный путь двигать, – удовлетворенно сказал Петрович, – а там и на кровях по рюмочке, другой, если не возражаешь. И хитро подмигнул мне. Я не возражал.

К сожалению, никогда больше не довелось мне сходить на глухарей: нелепый случай оборвал жизнь Петровича следующей зимой.

Но эту последнюю охоту я действительно запомнил на всю жизнь.