Как я ружья и собак лечил

Осень 1957 года. Благодатная для охотника пора в верховьях реки Уды Иркутской области, где я в те годы работал. Предгорье Саян.

В ту осень собрались мы с лесником Григорьевым белковать по реке Ибсит, что впадала в Уду.

Букет – моя годовалая лайка, пока еще себя ничем не проявил, полное безразличие к белке. Пришлось мне на время взять у соседа молодого, но уже работающего по белке кобеля Черню. У напарника обе лайки были зверовыми, поэтому он также взял у приятеля лайку.

Заезжали на двух лошадях. Вьюки были небольшими, поскольку собирались дней на 10–12.

Выехали рано утром. За день нужно было сделать 25 км.

Лесовозная дорога, тропа через сосновый бор с высоченным багульником. К середине дня добрались до урочища под названием Плиты, которое раскинулось по левому берегу реки Уды.

Ну вот и очень крутой спуск с горы к Плитам. Спешились.

– Подожди минутку, – обратился я к своему спутнику.

Надо сказать, натерпелся я страху при спуске с горы. Временами казалось, лошади должны сыграть через голову. Когда спустились, не выдержал и перекрестил Григорьева.

– Ты что же, мать твою раскрути, надумал здесь спускаться? Плитская падь-то вот она, рядом.

– Так ведь круг был бы километра в три.

– Зато никакого риска.

При подходе к устью Ибсита нас приветливо встретил добротный кордон лесника Брюханова. Место, пожалуй, еще красивее. По ту сторону речушки Ибсит – луг, огороженный естественной преградой из высоченной скалы и реки Уды. Благодатное место для скотины и лошадей, переправляемых по узенькому мостику через бурный порожистый Ибсит. За скалой начинались кедрачи.

По эту сторону Ибсита пологий склон, поросший сосной и лиственницей. А около дома высоченные ели, усыпанные шишками.

На кордоне была только жена лесника. Брюханов же со Стратовичем охотились в кедрачах в урочище Озерки. Расстояние от кордона – день ходьбы.

Решили охотиться около кордона. На одно зимовье в Озерках 4 человека было бы многовато, да и были бы мы незваными гостями.

На другой день разбрелись в разные стороны. Вера моя в молодого Букета оправдалась. Не прошел и полкилометра, слышу лай Букета, к нему присоединился и Черня. После выстрела Черня схватил белку и наутек. Я закричал на Букета: «Что стоишь, усь его!» Не успел я мигнуть, как Букет сгреб Черню и отобрал белку. Радости моей не было предела.

Иду дальше. Слышу снова лай моего Букета. Ну пошло дело! А Черню до конца дня больше не видел.

Вечером на кордоне выяснилось – мы потеряли двух собак. Григорьев устроил трепку своей лайке за то, что она начала жрать белку. В этот же день, как выяснилось потом, обе собаки вернулись к своим хозяевам в село Порог. Следом за ними вернулся и мой напарник. Без собаки белковать не будешь.

На третий день охоты решил навестить охотников в Озерках, а главной целью было посмотреть, что за кедрачи были в этой орехо-промысловой зоне.

Во второй половине дня решил передохнуть и подкрепиться. В сосняке нашел добрую колодину. Ружье и паняга у ног. Погода лучше не придумаешь – тихо, снега еще нет, настроение прекрасное. Подлетели две гаечки-пухлячки со своим веселым ци-ци-кэ, а вон и поползень по стволу сосны вверх ногами – твуть-твуть. И вдруг чиханье, да какое-то интересное – чих-н, чих-н. Выходит, я не один?

– Эй, друже, подходи, покурим.

В ответ молчок и снова, уже в отдалении – чих-н, чих-н.

– Ну будь здоров. Не хочешь общаться, хрен с тобой.

В этот же вечер узнал, что это была кабарга. У ног моих улегся Букет, и он был не против подкрепиться сухариками.
При подходе к зимовью, а светлого времени оставалось часа 2, слышу вопли. Это Стратович охаживал розгами свою собаку.

– Привет.

– Привет.

Видишь, сволочь, что делает. Зашел в тайгу с двумя лайками, одну пришлось прикончить. Стоит только повернуть в сторону зимовья, и привет собакам. Бросают искать белок и дерут к зимовью. И этот молодой кобель перенял от нее эту привычку. Вот учу, да толку мало.

Да еще ружье бить перестало. Ударишь белку так, она падает подранком, а то и совсем уходит, затаится – ничем не выкуришь.

– Дайте я посмотрю ваше ружьишко.

– Смотри.

В руках у меня добрая берданка 28-го калибра. Похоже, она забыла, что такое шомпол. Задаю вопрос:

– А когда ее, родимую, в последний раз чистил?

Стратович с удивлением:

– А это зачем?

– Чайник есть?

– Есть.

Вешаем на костер. Проливаю кипятком ствол. Сделал деревянный шомпол, намотал на него тряпку и поверх тонкую проволоку. Благо дело, кусок ее в зимовье нашелся (наверное, притащили для капканов). Как и ожидал, ствол берданки был засвинцован.

– Ну вот, теперь ваша берданка будет бить, как прежде.

Посмотрел еще раз на огонек костра – ствол чистый, раковины есть и, на удивление, не так много.

Утром просыпаюсь, выхожу из зимовья.

У порога споткнулся о берданку, завернутую в мешок и положенную на землю поперек дверного проема.

Шаманят что-то мои старички, подумал я.

Поблагодарив за ночлег, собрался в обратный путь. На предложение поохотиться в этих кедрачах наотрез отказался.
– Вас, мужики, двое, да рядом Монастыршин. Он ведь не только принятый кедровый орех охраняет.

На обратном пути познакомился. Букет загнал соболя и тут же на его лай подвалил черный кобель Монастыршина, следом и он сам.

– Это, паря, мой кобель загнал соболя.

– Нет, друг, я лай своего кобеля хорошо знаю, сначала лаял он.

В ответ Монастыршин со шкодливой улыбкой стал мне доказывать, что соболя загнала именно его лайка.

– Ну что же, забирай, видимо, ты забыл, что такое порядочность. Но предупреждаю: по тропе вниз, куда я направляюсь не ходить! И если еще раз твой кобель подвалит на лай моего, я его дюже хорошо полечу.

На том и расстались. Накануне я слышал о паскудной привычке этого кобеля подваливать на чужой лай. Минут через 10 на лай Букета по белке снова подвалил этот компанейский кобель. Удачно угостил его по боку орясиной. С истошным воплем укатил, больше я его не видел, видимо, понял науку.

К вечеру, вернувшись на кордон, познакомился с охотником Окладниковым.

Мужик был в полном расстройстве. Его мелкашка ТОЗ-16 перестала бить. Будучи отменным стрелком, стал бесподобно мазать. Решил в середине сезона бросить охоту. Охотился он вверх по Уде в Уптинской таежке, там тоже были кедрачи.

На мой вопрос, чистит ли он свою винтовку, ответ был – да.

– А патроны брал у заготовителя перед охотой?

– Да, перед охотой.

Из своих 10 пачек, что я также брал у заготовителя, добрую половину пришлось выкинуть. Срок давности у них истек.
Наутро я попросил разрешения попробовать его мелкашку (местные звали ее тозовкой) с его патронами. Результат был никудышный. Вытащил свои патроны и шишки с ели стали падать одна за другой. Остатки его патронов высыпал в Ибсит.

За моей стрельбой наблюдал из окна Окладников. Вышел.

– Неужели стала бить? Дайте я.

Я ему открыл свежую пачку своих патронов. Он подряд сбил 3 шишки.

– Ни хрена себе! Это че, паря лешего, ружье-то вылечилось.

Я попросил его показать мне все его патроны. С его согласия отделил все с истекшим сроком хранения и выбросил их также в Ибсит. Добавил ему пару пачек своих патронов.

– Ну, паря, спасибо. Вертаюсь я в зимовье.

На этом и расстались. После выхода из тайги звонит мне из Кирей-Муксута наш объездчик Волков с просьбой полечить его тулку 20-го калибра, выпуска 1953 года.

– Иван Федорович, я не понял юмора, как это вылечить?

– Ну так же, как у Стратовича и Окладникова, да и у Монастыршина собаку вылечил.

Я не выдержал и расхохотался. В ответ на следующий день Волков прикатил ко мне со своей тулкой, опять с просьбой:

– Ну полечи, пожалуйста, ну ни хрена не бьет.

– И не будет, Иван Федорович. Тулки 53 года, как правило, отличаются отвратительным боем. На моей родине в Казани говорили: бьют на 20 метров с подбегом.

Ну и рассказал ему, как лечил ружья. Не поверил. Уехал с обидой.