Изображение Зимняя история
Изображение Зимняя история

Зимняя история

Сегодня принес из леса елку. Промерзшая, в снежных комьях, колючая. Подвесил ее за крючок на балке, протянул гирлянду фонариков, и забегали огоньки разноцветные, вытянулась красавица, задышала. Дом наполнился хвойным запахом. Завтра Новый год! А сейчас спать…

Снежинка появилась откуда-то из черноты...

Медленно кружась и вливаясь в хоровод таких же замороженных кристаллов, она приближалась к моему лицу.

Сквозь покрытые инеем ресницы я следил за ней.

Времени не существовало...

Пытаясь как-то ускорить ее падение, похлопал ресницами. Снежинка, вдруг резко увеличив скорость, спикировала мне на лицо, пробив ледяную муть, обожгла зрачок, расплавилась и, скатившись слезой вдоль носа, замерзла.

Она не осталась во мне, как ледяной осколок в сердце Кая, а пробудила мой застывший организм.

Пробежал мороженой варежкой по глазам, разлепил их — появилась резкость. Сознание возвращалось... Пошевелился. Попробовал повернуть голову — взгляд уперся в покрытый серыми чешуйками ствол ели.

Побарахтался в снегу, перевернулся на бок и, как гусеница, извиваясь, заставил себя сесть, прислонившись спиной к дереву. Голова болела. Зубами стащил варежку, провел ладонью по лбу, содрав красные льдинки.

Откуда кровь? Резко зажгло в животе, отдалось в висках, затошнило. Прихватил горсть снега и бросил в рот. Снег холодом растекся по горлу. Сколько же я здесь кувыркаюсь? И вообще где я?

Огляделся. Широкая борозда в полуметровом снегу уходила вниз по склону. Река! Позгибал ноги, размял руки — заледенелая насквозь одежда поддалась не сразу. С трудом поставил себя на ноги.

Голова кружилась, опять почувствовал резь в желудке. Как же жрать-то хочется! Попробовал двигаться. Получилось. Еле переставляя непослушные столбы ног, подошел на край обрыва, облокотился на небольшую осинку и посмотрел вниз...

Изображение Зимний день короткий, а путик длинный. Фото: shutterstock
Зимний день короткий, а путик длинный. Фото: shutterstock 

Перед порогом незамерзшая вода, на льду темнеющая полынья, не схваченная морозом. На кромке виднеется мое ружье, ИЖ-17 32- го калибра. Чуть дальше лыжа и полоска резинового крепления. Сложилась картина произошедшего. Бежал от избушки по реке, проверял капканы, поставленные на норку и куницу. Тропа набитая, плотная.

Охотничьи лыжи надевать не стал, бежал на легких узких, с креплениями под валенки. Ниже порога лыжня пересекала реку и плавно поднималась на берег. Здесь путик поворачивал на старую дорогу, которая выходила на трассу Пудож — Колодозеро в районе деревни Колово. Оставалось преодолеть одиннадцать километров и проверить тройку капканов.

На кромке льда заметил следы трапезы выдры: крупная чешуя, кровь на снегу. Стало интересно, кого она поймала на обед. Сошел с лыжни, и в метре от воды правая нога провалилась, проломив тонкий лед.

Вторая нога и лыжа остались на льду, а я боком завалился в образовавшуюся дыру. Глубина была небольшая, но, чтобы выбраться из воды, пришлось изрядно побарахтаться. Скинул с плеча ружье, сбросил кое-как валенок с левой ноги, которая оставалась наверху, и освободил вторую от сломавшейся лыжи.

Выбрался на лед и перекатился на тропу. Из сухого оставались валенок и шерстяная шапка. Мои следы вели к зарослям прибрежного кустарника. Здесь была вытоптана в снегу площадка и лежала куча сухих, прогоревших мелких веток — значит, жег костер. Полез вверх с топором, чтобы срубить сухостойную елку и, по всей видимости, ее надрубил и потащил на себя, чтобы сломать деревце.

Здесь мокрый валенок соскользнул по склону, и я лбом поймал пень... Темнота и провал в памяти... Сколько я пролежал в снегу, непонятно, но по борозде определил, что выбрался наверх и пытался ползти по лыжне. Спасло меня то, что мороз был небольшой, градусов десять.

***
Произошло это где-то на рассвете, часа через два, после того как я вышел из избушки. Сейчас надо было попытаться еще раз развести костер и обсушиться. Съехал на спине вниз, к срубленной елке. Подобрал топор, валявшийся в снегу, и обухом насшибал сухих сучьев. Намельчил их, сложил шалашиком. Рюкзак валялся рядом.

Наклонившись над ним, заметил, что вокруг разбросаны спички, размокшие от снега. Открыл клапан и нащупал коробок. Потряс его над ухом. В нем негромко зашуршало. Есть! Сдвинул беленькую картонку… К одному краю прилипли три спичины. Теперь надо думать, как их употребить с наименьшими потерями.

Вспомнилось, что кому-то пришлось зажигать костер одной спичкой. Он поступил мудро: расколол спичку надвое, и получилось уже две. Ему удалось разжечь костер второй половинкой.

Изображение Утром я позавтракал, умылся колючим снегом и побрел дальше. Фото: shutterstock
Утром я позавтракал, умылся колючим снегом и побрел дальше. Фото: shutterstock 

Осмотрел спичины. Пальцы рук не слушались, согревал их дыханием. Спички были толстые — уже хорошо. Выбрал прямослойную и аккуратно ножом стал расщеплять маленький деревянный брусочек. Он лопнул, развалившись на две половинки, головка на одной была чуть больше. Ничего, попробую.

Две спички оставались в запасе. Встал перед костром на колени. Одну полуспичину зажал губами, а вторую поднес трясущимися пальцами к коробку и чиркнул. Загорелась! Аккуратно подсунул ее к щепочкам. Задымилось! Пламя никак не хотело перекидываться на ветки, дошло до живого — боли я не чувствовал.

Это потом уже обнаружил белое пятно на пальце от сильного ожога. И тут огонек вспыхнул зеленым, выбросил бело-красный язык и заметался среди палочек, сучочков, облизал их и затрещал, заструил в небо почти невидимый дым.

Стал тихонько добавлять веток, затем лучин покрупнее, и вот уже костер обдал жаром и просил еще топлива. Разрубал елку и подкладывал в огонь. Я не согрелся, но тело, ноги, руки приобрели подвижность. Мне пришлось собрать вокруг весь сушняк, затем срубить несколько сухих елей, ольшин, и только после этого я смог встать у полыхающего пламени, вытянув над ним руки…

Одежда запари́ла. Расстегнул куртку, открыв доступ тепла к телу, поворачивался боками, стараясь вобрать в себя трепет пламени, удушливый, но такой желанный дым. Черные валенки зарыжели пятнами, запахло горелой шерстью.

По рукам к кончикам пальцев побежали колючки. Еще несколько раз подтаскивал дрова. Снопы искр рвались вверх, сникали и опускались черными точками на белый снег. Снял куртку, обсушил, стащил свитер, рубаху и, боясь сквозняка, накинул куртку на плечи. Высушив их, стал заниматься брюками, носками и валенком.

Еще раз попытался осмыслить случившееся. Ударился головой о пень (хоть глаза на месте) и потерял сознание… Однако не был обездвижен, а продолжал предпринимать попытки выбраться из создавшейся ситуации, выполняя вполне целенаправленные действия.

***
Такое случилось со мной второй раз. Первый — давно, когда учился во втором классе. Был сентябрь, пятница. По пятницам в поселке работала общественная баня. Мы с отцом вернулись раньше, а мама пришла позже и стала разбирать белье.

Поискала что-то и попросила меня съездить на велосипеде посмотреть забытые в женском отделении банные принадлежности. Я с готовностью сел на велосипед и помчался в баню. Впереди меня по улице ехал мужчина, пристроился за ним, стараясь не отставать. Дорога перешла в булыжную мостовую.

Колеса затряслись по камням, и тут я заметил, что велосипедист швырнул окурок, который, стукнувшись о землю, рассыпался искрами. Неосознанно, пытаясь затушить его, крутанул рулем, чтобы проехать колесом. Оно встало поперек, и я полетел с велосипеда на мостовую.

Был проблеск сознания, когда я разговаривал с банщицей. Она все спрашивала, почему у меня такое грязное лицо, и умывала меня. Принесла мамин сверток… Дальше не помнил. Проснулся утром дома, как будто и не случилось ничего. Мама даже ничего не заметила, а сказала, что я привез ее вещи, поужинал и лег спать. И вот опять…

Изображение Огонь для человека в лесу первый друг: и обогреет, и накормит, и утешит. Фото: shutterstock
Огонь для человека в лесу первый друг: и обогреет, и накормит, и утешит. Фото: shutterstock 

***
Обсушился, проверил рюкзак, в котором лежала добыча — шкурки двух норок и куницы. В кармашке обнаружил замызганный серый кусок мятного пряника. Запихнул топор в рюкзак, повесил за спину ружье и выбрался наверх. Прикинул время по светлому пятну солнца на сером небе — часа два после обеда.

Прошел по проторенной мною борозде метров двадцать и встал на лыжный след. До дороги примерно с километр и там до деревни десяток. Заторопился. Несколько шагов, и нога провалилась в снег — лыжня не держала. Испугался. Так все ноги можно изломать. Пришлось лезть рядом по целине.

Через полчаса после борьбы со снегом взмок, обессилел и повалился отдохнуть. В глазах мельтешили разноцветные круги, в висках стучало, в груди бухал десяток сердец. Пожрать бы!

Поискал глазами, протянул руку и, ухватив зеленый побег ветки ели, притянул его к лицу. Отгрыз кончики и стал их разжевывать. Жестко, кисло. Оборвал еще несколько веточек — нет, не еда. Поднялся на ноги и стал пробиваться дальше.

Пожалел, что не взял с собой оставшуюся лыжу, пришлось доставать топор и вырубить себе посох. Пошел ровнее. На небольшой возвышенности удалось пройти около ста метров по лыжне, здесь продувало ветром, снег был плотнее и держал мой вес.

Но потом дорога сбежала вниз, в болото, и муки продолжились. Так, кувыркаясь в снегу, я медленно продвигался по путику. Чуть в стороне увидел нетронутую приманку и настороженный капкан на куницу. Подходить не стал.

Попался наброд лосей, глубокие полосы пересекли заросшую дорогу, сломав лыжню. Набежало слюной, проглотил горлом сухой ком. Встречались заячьи кормежки — утоптанные площадки с торчащими из снега обгрызенными побегами и наторенные в снегу тропы. Вокруг были разбросаны заячьи орешки. В одном месте в лыжню ткнулся след рыси.

Он был уже промороженный. По погоде определялся как трехдневный. Прошла рысь около полукилометра и прилегла, притаилась. На тропе была видна ледяная корочка. Мелкими шажками рысь двинулась вперед и неожиданно прыгнула в сторону — следы уходили в ельник метрах в двадцати от дороги. Вот в чем дело, опять заячья жировка!

Решила кошка поохотиться на зайку. Не стерпел, прошел по следам рыси. Стал разбираться. Рысь несколько раз останавливалась, садилась, вслушивалась. И вдруг я увидел разбросанный снег, следы борьбы, борозды от когтей, капли крови и клочки белой заячьей шерсти.

Рысь напала на зайца сверху, спрыгнув с нижней толстой ветки дерева. Подкараулила. Видно было, что она здесь и пировала, но остатков я не обнаружил.

В сторону уходил потаск. Зверь широко расставлял ноги, а между ними на снегу просматривался след волочения. В нескольких метрах от места охоты на снегу был виден бугор. Следы рыси спокойно уходили в лес. Подошел и валенком поддел снег. На поверхность вывалилась замерзшая тушка зайца. Здоровенный беляк! Кошка съела только голову — излюбленное лакомство.

Теперь живем! Уселся на рюкзак, прислонившись к дереву. Оббил на зайце снег, достал нож и срезал шкуру с передней части. Сострогал тонкую полоску мяса с лопатки и положил на язык… Организм отозвался спазмом. Разжевывал, глотал, отрезал еще и наслаждался сладкой заячьей строганиной. Эх, соли бы щепотку! Усыпил голод, отдохнул и потащился дальше.

Неожиданный порыв ветра, стряхнув хлопья снега с деревьев, нагнал низких туч. Потемнело, пробросило мелким снегом. До трассы оставалось не меньше восьми километров. На Новый год, домой в Пудож, я уже не успевал. Решил заночевать у костра. Пропитание есть, дров хватает, перекантуюсь как-нибудь. Света еще хватало.

Облюбовал место около упавшей гнилой сосны. Расчистил площадку под ночлег. Нарубил сучьев, нащипал лучин. С ели насобирал тончайших сухих веточек и растер между ладонями. Наладил под стволом костровище.

Для страховки надрубил и содрал с березки кору и, нарвав мелких завитков, положил их на еловую труху. Для розжига решил использовать целую спичку. Занялось, задымило, обдало дегтярным запахом, подложил веток крупнее, и полетели вверх оранжевые искры.

Обиходил зайца. Снял остатки шкуры, выпотрошил и обмыл снегом. Срубил нетолстый стволик осинки, обстрогал и насадил на него тушку. Долго вертел над огнем, окунал горячее мясо в снег, опять томил, парил.

Пока готовил, напробовался, наелся, по телу разлилась усталость... Гнилой ствол тлел, сильно не разгорался, давая достаточно тепла. Наломал елового лапника, соорудил постель и улегся, подставив огню спину...

Изображение Фото: shutterstock
Фото: shutterstock 

***
Проснулся от озноба. Часа три проспал. Гнилушка перегорела пополам, костер притух. Туч не было, вызвездило, здорово подморозило. Сзади, среди деревьев, путалось блеклое северное сияние, вспыхивая бледно-зеленым светом. Прямо над просекой дороги, на двенадцать часов, висела далекая Полярная звезда.

Умирающий месяц подглядывал за мной с верхушки ели… Заорал в небо: «С Новым годом, Валентин!» «Спасибо!» — ответил про себя. Встал, сложил вдвое перегоревший ствол, пошевелил под ним, подновил пламя и лег досыпать. Наступило первое января 1972 года…

Утром позавтракал зайчатиной, умылся колючим снегом и побрел кувыркаться дальше, в сторону деревни Колово. Вынул из капкана еще одну куницу, обдирать не стал, а сунул ее в рюкзак.

На трассу вывалился обессиленный где-то уже далеко после обеда. Меня подобрал лесовоз, торопившийся на нижний склад с хлыстами в Пудож. Машина долго тормозила на глянцевой накатанной дороге, остановилась. Шофер наклонился и открыл мне дверку.

— Залезай, Дед Мороз!

Вскарабкался на ступеньку, запрыгнул на сиденье.

— С Новым годом! Вроде первое число, праздник. Работаете?
— С Новым годом! Да нет. Не работаем. Машину надо отогнать в Пудож, завтра работать нечем.

Шофер оглядел меня, поморщился.

— Ну и воняет от тебя, парень! — и засмеялся.

Машина с надрывом тронулась и затряслась по дороге.

***
Огоньки бегали по елке, синенькие, зелененькие, желтенькие, вниз, вверх, подмигивали. Завтра будем наряжать. Уже 2022-й! Сколько их было-то, новых годов-то!? А сколько еще будет!

Что еще почитать