Охота в Колымском крае

Из книги В.И. Йохельсона «Очерк зверопромышленности и торговли мехами в Колымском округе». Пб., 1898 г.

 

Лук

 Лук – военное и охотничье оружие в крае до прихода русских – в настоящее время употребляется детьми для забавы и подростками для промысла главным образом птиц. Настоящие охотники, ламуты и юкагиры, уже перешли к исключительному почти употреблению «дьявольского лука» – ружья.

 

 Интересно, что у самой, можно сказать, культурной народности округа – у якутов, лук в большем употреблении, чем у первобытных обитателей края, оттого, вероятно, что охота является у них не главным промыслом, а ружье слишком дорогая вещь для бедного якута. Большая часть бедных якутов северо-западной части округа промышляет еще луком. Но и богатый якут, имеющий ружье, берет с собою обыкновенно на охоту и лук, как запасное оружие. Тундренные тунгусы и юкагиры тоже еще употребляют лук, и в других глухих местах встречаются охотники, не имеющие ружья и бьющие белку и оленя луком. Обыкновенный лук, в отличие от «поставушного», еще называют роганным, потому что дуга «лучного дерева» оканчивается с обеих сторон выгибами в виде рожков. Лук бывает простой и двоедеревный. Первый имеет одно «лучное дерево» из креня, то есть  более крепкой и смолистой стороны кривого ствола лиственницы (стороны, обращенной к югу), у второго «лучное дерево» двойное, склеенное из полос березы и креня, причем вогнутая сторона вдоль обклеена жилами оленя, а спинка – берестой. Тетива обыкновенно делается из лосиной кожи. Натягивают лук конканной стороной к себе. Стрелы до прихода якутов и русских были исключительно костяные или каменные, теперь же – главным образом железные, хотя, за неимением железа, делают стрелы из кости; особенно употребительны тупые костяные стрелы на белку, во избежание порчи шкурки.

Ружье  


Ружье лет 30–40 тому назад имел еще редкий охотник, потому что оно продавалось торговцами необыкновенно дорого; но постепенно ружье все больше и больше стало входить в употребление. Главным образом употребляются кремневые винтовки с тяжелым кованным и резным дулом и чрезвычайно малым отверстием. Пульки для такого ружья не больше горошины. Люди состоятельные имеют ружья двух калибров – одно с более крупным отверстием; пульки его величиной с картечь, и употребляется оно на крупных зверей. Винтовка, которая в Якутске стоит 8–10 руб., а в Иркутске 5–6 руб., здесь продается от 25 до 100 руб. За ружье дают нередко 300–400 белок или до 30 оленей. По большей части эти ружья очень плохие: иногда при третьем или четвертом выстреле выходит плена, отчего выстрел начинает косить, ствол часто дает трещины, замок скоро ломается. Поэтому старое, испытанное, хорошее ружье ценится там дорого. Цена простой кремневой винтовки доходит до 150 руб. Кремневое ружье в употреблении у ламутов, тунгусов, юкагиров, отчасти у якутов, у тундренных, олойских и омолонских чукоч и по Колыме у русских, занимающихся звероловством как промыслом. На Колыме, впрочем, у охотников-дилетантов, чиновников, торговцев, богатых казаков и некоторых мещан в большом ходу дробовики для охоты на птиц во время весеннего и осеннего перелета. 

 Дробовики почти все пистонные. И многие из них переделаны из старых кремневых ружей. С другой стороны, нередко бывает, что доморощенный слесарь превращает пистонное ружье в кремневое, ввинчивая самодельный казенник и приделав кремневый замок. Американский винчестер стал входить в употребление в последние годы. Чаще всего он встречается у Чаунских чукоч, у Анюйских реже.

 Ежегодно на Анюйскую ярмарку привозят носовые торговцы-чукчи 5–6 ружей, променивая их преимущественно на пряговых оленей. На р.Колыме винчестер имеется у 3–4 лиц. Приобретение зарядов для винчестера не представляет особого затруднения, так как на Анюйскую ярмарку ежегодно они привозятся носовыми чукчами, но употребление винчестера имеет свои неудобства. При малейшей порче ружье становится негодным, так как местные кузнецы не в состоянии чинить их сложного стального механизма. Зато ламутские и юкагирские кузнецы умеют исправлять почти каждую порчу своей винтовки.

Они вычищают плену, вырезывают и привинчивают казенник, закаляют и наваривают огниво, вырезывают из железа недостающие шурупы и гайки, а ствол, расколовшийся у замка, попросту срезывают, укорачивая ружье, отчего дальнобойность его обыкновенно мало ухудшается. На устье Омолона я у одного юкагира видел ружье с укороченным до четверти аршина дулом, которым он ходит, однако, на промысел. Только пружину замка не всякий кузнец умеет делать. Привозные замки продаются по 3 руб. Ламуты и юкагиры стреляют довольно недурно; хотя очень часты плохие стрелки.

 Инородец-промышленник не стреляет дичи влет и не бьет бегущего зверя, но зато с удивительным терпением скрадывает птицу и гонит или выслеживает зверя, выжидая, пока дичь или животное не остановится или не сядет. Кроме того, инородец не может стрелять без подпорки – ружье, для прицела, должно покоиться на сошке или дереве. Идеал стрельбы заключается не только в том, чтобы не портить шкурки и чтобы рана была смертельна, но также в знании, какие, например, заряд и расстояние нужны, чтобы пуля, попав в голову белки, не пролетела насквозь и чтобы свинец таким образом не пропал. Говорят, что есть такие стрелки.  


Употребление допотопной кремневой винтовки теперь является как бы анахронизмом, но для бедного охотника этого заброшенного угла она – самое лучшее оружие. Дробовиком на хищного зверя идти довольно рискованно, затем он требует большого заряда и не годится для промысла белки, шкурку которой портят дробью, также – для промысла оленя. Ружье с пистонным замком неудобно потому, что привозные пистоны были бы весьма дороги, а в глухих местах охотник часто оставался бы без пистонов. Вообще доставка купцами в округ вещей подвержена различным случайностям, иной раз самых необходимых предметов не оказывается в привозе. То же самое с пулями в патронах для усовершенствованных ружей. Кроме того, последние для инородца совершенно уже недоступны.

 Кремневое же ружье доступнее, оно годно для всех видов местной охоты, пульки для него льет сам охотник, а порох насыпает на полку замка, который весь виден наружу. Но многие охотники не в силах приобресть и кремневого ружья. У большинства ружья никуда не годные, а некоторые стреляют с поломанными замками, без пружин, место которых занимает приспособленный челак самострела.  

Обладание ружьем составляет для промышленника только половину дела; другая половина – это наличность пороху и свинцу, добывание которых не всегда доступно бродячему инородцу. Хотя в казне (в Среднеколымске) порох продается, в зависимости от расценки, по 1 р.20 к. – 1 р.40 к. пара, т.е. 1 ф. пороху и 2 ф. свинцу, но для покупки охотнику неоткуда взять наличных денег; пороху же и свинцу, выдаваемых рядовым князцам в долг, не хватает охотникам рода на весь год. Мелкий же продавец берет за пару не меньше 3 р. или 20 белок. Бывает, что охотник приобретает пару за 40 белок или за большую еще цену. Из пары у ламутов и юкагиров выходит 100–150 зарядов, причем свинцу еще остается.  


Интересно, что иногда в Нижнеколымском районе ружье употребляется «поставушно», т.е. ставится на звериной тропе, подобно самострелу. К собачке приделывают привод, оканчивающийся тонким волосяным, протянутым через тропу шнурком (симо). «Поставушное» ружье настораживается на оленя и лося. Для того чтобы порох на полке не отсырел от атмосферных осадков, замковую часть прикрывают сверху кориной в виде навеса.  


Теперь для бродячего инородца ружье составляет главное богатство; оно заменяет ему скот якута и оленя оленевода, и ружье доставляет охотнику мясо диких оленей для еды и шкурки белок для обмена и податей.  


Так как чукчи, среди всех обитателей округа, выделяются как неохотники, то, до детального описания звериных промыслов, необходимо охарактеризовать чукоч как промышленников. У оленного чукчи нет ни привычки к охоте, ни времени для нее, так как стадо требует постоянного ухода и забот. Пастей, срубов или самострела он не умеет ни делать, ни настораживать. Разумеется, если у чукчи есть ружье, то и он не упустит случая подстрелить лисицу или росомаху. Иные молодые люди, когда есть свободное время, «белкуют», но убивают 10–12 белок за зиму. Лисиц чукчи травят собаками, но промышленники собак приобретают у ламутов или тунгусов; их собственные собаки мало пригодны для охоты, а дрессировать их они не умеют. Вообще к охоте и промыслу тяготеют бедные и малооленные люди, богачи не интересуются охотой. Белку, лисиц или песцов, приносимых чукчам на Анюйскую ярмарку и в Среднеколымск, они приобретают от ламутов или тунгусов в обмен на «едемных»* оленей. Обедневшие чукчи на западной, так называемой Коньковой тундре, начали принимать деятельное участие в добывании песца и норника, и тунгусы горько жалуются на их соперничество.

Собаки


В округе встречаются две породы собак: так называемая тунгусская лайка, остромордая собачка бродячих оленеводов, и полярная ездовая. Первая, специально охотничья собака, уже достаточно описана различными авторами и ее в округе мало. Скажу поэтому несколько слов о второй. Ездовая собака составляет рабочий скот не только безоленных кочевников и «сидячих» речных жителей, русских и обрусевших инородцев, но и большей части скотоводов-якутов. За исключением юго-западной части округа, в каждой якутской юрте найдете 4–5 собачек, на которых возят дрова, лед и производят другие хозяйственные работы. Ростом полярная собака невелика. Вышина ее в плечах 50–60 см. Бывает и несколько выше, но многие ездовые собаки, в особенности у якутов, поражают вас своим малым ростом. Маленький рост рабочих собак можно, впрочем, объяснить теми же причинами, почему у наших крестьян маленькие лошади: на 5–6-месячных щенках, которых почти не кормят, бедные люди уже возят дрова и воду. У состоятельных хозяев собаки, пользующиеся лучшим уходом, всегда рослее.  

 


По наружному виду местная ездовая собака со своими стоячими ушами, косым разрезом глаз, густой шерстью, широкой и относительно большой головой, острой мордой и опущенным (когда она не в духе, устала или когда ест) пушистым хвостом весьма походит на волка. Но есть между ними мохнатые собаки с несколько притупленным носом, ничем по виду не отличающиеся от наших шпицев.

 

 Малорослые же собачки с длинной мордой и острым носом настолько похожи на лисиц, что только по цвету шерсти и круглым зрачкам можно их отличить от последних. Сходство это еще более увеличивается, если попадается собака с желтой окраской меха. Вообще тип колымской ездовой собаки не однообразен, и она очевидно составляет помесь камчатско-эскимосской собаки с другой, пришлой породой.  


Преобладающий цвет колымской собаки серый, серо-желтый и пестрый. Совершенно белых собак нет, но встречаются белые собаки с серыми пятнами. На тундре, главным образом к западу от Колымы, черная окраска является преобладающей. Большинство собак, виденных мной в устье Индигирки и Яны, – черные. Обыкновенно у них черный цвет не сплошной. Белые пятна пестрят ноги, шею, грудь или голову. Ноги ездовой собаки сравнительно коротки и толсты; грудь, которой тянут нарту, прекрасно развита; шея толста и коротка. Морда необыкновенно хитрая с меланхолическим или угрюмым выражением.  


Протяжный лай ездовой собаки скорее похож на волчий вой, чем на лай наших собак. Иные из полярных собак не любят утомлять себя воспроизведением громких звуков, ограничиваясь визгом. Другие вовсе не любят разговоров, делая свое дело молча, точно немые. Только в темное время круглой полярной ночи, когда таинственно мерцает северное сияние, полярная собака приходит в возбужденное состояние. Стоит только одной собаке подняться, стряхнуть с себя снег и затянуть жалобный вой, как все 200–300 собак селения спешат откликнуться на поданный сигнал, и дикий концерт, который длится больше часа, моментально оглашает окрестность, наводя уныние, тоску и страх на непривычного человека.  


Описанная ездовая собака является в одно и то же время и «промышленной». У всех этих собак довольно хорошо развито обоняние, но еще лучше – слух и зрение. Почти круглый год они на привязи, но предоставленные сами себе, они отлично умеют находить себе пищу в виде мышей, куропаток, уточек и других птиц и мелких зверей. В обществе они загрызают оленя, корову, а голодные нападают на лошадь. В Нижнеколымском районе, где лошади имеются только у одного-двух хозяев, бывали случаи, что ездовые собаки загрызали ослабевших от бескормицы лошадей. В упряжи, во время езды, ездовые собаки опасны для попадающегося им навстречу человека, которого вообще боятся. При охоте на птиц они не только помогают охотнику, но и мешают, разгоняя как лесную, так и болотную птицу.

 

 Впрочем, самый промысел птиц, для которого собак не употребляют, носит там совершенно иной характер, чем у нас. Вообще этих собак никто охоте не учит. Хорошая промышленная собака является самобытным талантом. Собственно говоря, всякая из местных собак умеет отыскивать след зверя и преследовать его, но не у каждой хватает азарта и смелости, чтобы довести преследование до конца. Большинство собак боится лося, а тем более медведя, и при встрече с ними обращаются в бегство.

 

 Многие собаки, догоняя лисицу или песца, боятся вступить с ними в единоборство. Поэтому там различают «промышленных» собак, «лающих» на белку, «берущих» лисицу, песца, волка и «не выдающих» хозяина при встрече с лосем и медведем. Особенно ценится последняя собака. Редко встречается универсальная собака, годная для всякого промысла. В обществе пример застрельщика заражает и трусливых собак. Ездовая собака знает и боится своего хозяина, т.е. человека, который ее плохо кормит, жестоко бьет и редко ласкает, но привязанность ее не особенно глубокая, она весьма скоро мирится и привыкает к новому хозяину, исполняющему обязанности старого.  


К чести собаководов следует сказать, что и между ними встречаются сторонники школы воспитания и управления добрым словом и лаской. Но вся жизнь ездовой собаки складывается так, что не трудно объяснить ее угрюмый вид, необыкновенную трусливость и раболепное заискивание перед человеком и способность в то же время вдруг, неожиданно, обнаруживать дикость натуры ее не прирученного еще прародителя. Самцы лишены возможности наслаждаться семейным счастьем: чтобы они были смирнее в езде и не скоро теряли «тела» (т.е. худали), их выкладывают в раннем возрасте. Чтобы они были всегда под руками, не тратили даром энергии и не наделали каких-либо бед, их держат на привязи в течение 9 месяцев. Ездовая собака дает прекрасный пример, до какой степени может дойти терпение живого существа. Зимой она по целым суткам может лежать без движения, свернувшись калачиком. Ложе под ней, согретое ее телом и дыханием, обращается в ледяную миску, а сверху снег закрывает ее белым одеялом или ветер треплет ее шубу. Поэтому она так оживляется и поднимает радостный вой, когда ее впрягают в нарту, но тут человек ее гонит до изнеможения. Полярная собака необыкновенно нервна, она вздрагивает при малейшей неожиданности и подвержена довольно странным заболеваниям. Весной, после зимней работы и недоеданий, ежегодно почти начинается падеж собак. В каждом поселке собаководов можно видеть тяжелую картину мучительной агонии и валяющиеся трупы этого умнейшего и преданнейшего человеку животного. За 1–2 недели до смерти собака лишается аппетита, глаза воспаляются, голова начинает трястись, тело подергивается и задние ноги парализуются – очевидно, от поражения позвоночника. В некоторые годы многие хозяева или даже целые поселки лишаются всех своих собак. (На рисунке) мы имеем ездовую собаку с устья р.Омолона. Она была мной взята еще щенком и после долгих странствований привезена в Петербург. До пароходных и железнодорожных сообщений она сделала пешком около 7000 верст, а 750 верст (между устьем Индигирки и Яны) она шла в упряжи. Теперь судьба ее устроилась лучше, чем она могла быть на ее родине.  


Закончив описания снарядов, перейдем к охоте.  Я начну с вида, совершенно исчезнувшего из округа, – соболя, чтобы затем перейти к промышляемым ныне пушным зверям, в порядке их важности для меховой торговли – важности, определяемой размерами вывоза.

Соболь


Соболь, согласно рассказам стариков, промышлявших его еще в молодости, встречался не повсеместно в округе. Область его распространения ограничивалась верхним течением Колымы и ее притоков до реки Ясачной, и несколько к северу Ясачной, всем правым гористым берегом Колымы и районами течений рек Омолона и Анюев (Малого и Большого), т.е. теми местами, на которых растет кедровый сланец или лиственничный лес и где водится белка. Если верить словам стариков-промышленников, соболь, в летнее время, любил лакомиться пищей своей жертвы – кедровыми орешками.  

 


Время окончательного исчезновения из округа соболя, согласно сведениям, собранным в различных районах, надо отнести к началу 60-х годов. В Нижнеколымске, 60 лет тому назад, купчиха Сухомясова еще продала купцу Барамыгину партию в 40 сороков соболей, а старые юкагиры и ламуты (60–70 лет) Верхнеколымского района рассказывали мне, что, когда они стали «промышляющими людьми», соболь еще был, но что в один год он вдруг пропал; ни одного следа не стало видно. У якутов, живущих по левому берегу Колымы, стало быть вне района бывшего распространения соболя, тоже еще живет память о соболином промысле. С наступлением зимы якуты, занимающиеся звероловством, отправлялись «на камень», т.е. на правую сторону Колымы, проводили там 5–6 недель, ночуя под открытым небом, и возвращались с богатой добычей.  


Оставляя вопросы о причинах исчезновения соболя, я приведу несколько сравнительных цифр по торговле соболями в Колымском округе за различные периоды. По некоторым данным, в конце XVII столетия Среднеколымская ярмарка давала казне 90 сороков соболей «десятины», – значит, официально продавалось на ярмарке 36000 соболей; но известно, что контрабандным путем тогда провозили мехов больше, чем по законной дороге.  


В начале этого столетия хороший промышленник еще добывал 30 соболей в год, а теперь во всем округе ни одного собольего следа не находят, несмотря на то что белка по-прежнему водится в тех же районах.
Охота за соболем не была из легких. Этот маленький хищник – чрезвычайно верткий и проворный зверек. Все служило ему убежищем – ущелье скалы, дупло дерева, трещина в земле, куча хворосту и т.д. Он проваливался куда-то на глазах преследующего его промышленника, и собака не всегда его догоняла. Только на более или менее открытом месте или при глубоком снеге он спасался на дерево, а там его настигала стрела охотника. На время соболиного промысла огнестрельное оружие было еще большою редкостью в округе.  


В то время, когда соболь был еще «так густ, как белка», его промышляли главным образом ламуты и юкагиры. С водворением в округе якутов и они начинают брать долю в выгодном промысле. Якуты на своих конях предпринимали для этой цели далекие поездки, заганивали лошадей, но промысел достаточно вознаграждал труды и потери. Наконец, и русские промышленники не отставали от инородцев в деле истребления соболя.  


Что касается до цен на собольи меха, то не стану тут повторять известных рассказов и общих мест об условиях обмена котлов и топоров на соболей в первое время после завоевания края. Но и тут среди инородцев сохранились предания, как они за самые жалкие предметы ввоза отдавали десятки соболей. «Нам, – рассказывал мне старик-ламут, – русские дают одну вещь, а мы отдаем все, что у нас напромышлено. Мы не жалеем мехов; мы опять идем в лес и добываем».  


В XVII столетии цена соболя в Колымском округе, в переводе на деньги, равнялась 50–60 коп. Очевидно, рынок сообразовывался с казенной оценкой шкурок при приеме их в ясак. В начале этого столетия соболь принимался за 3 руб., по справочным ценам 30-х годов, цена его доходила до 5 руб., потом она поднялась до 10 и 15 руб. С последней ценой соболь исчез. 

  

 

 

 

 

 

Что еще почитать