Встреча с морем

В литературе без описания красот природы просто не обойтись

Я часто думаю о том, как трудно сочинять и писать в ХХI веке. До нас столько написано и рассказано! И кем? Величайшими, гениальными мастерами слова. Я уж не буду перечислять имена, можно при желании припомнить с десяток и более. Какую ценность для литературы представляет, например, мое описание солнечного заката? Да его видели до меня миллиарды людей и сотни писателей всех времен и народов. Так что же, отказаться от описания закатов и прочих картин природы? Рассказывать о явлениях и событиях только новейших, неведомых предшественникам? Но тогда повествование утратит яркость, лиричность и красочность и станет сухим и сжатым.

Некоторые писатели так и поступают, ибо иные жанры вроде бы исключают лирический элемент, скажем, столь популярные в наше время детективы. Там главное интрига, изображение лиц, в ней задействованных, и развязка, хитроумная и редко угадываемая читателем. Или мемуарная литература... Зато в других жанрах без красот природы просто не обойтись.

Пускай сотни миллионов глаз это видели и тысячи рук запечатлели, я лично вижу это в миллион первый раз и вижу по-своему, как никто другой лицезреть не может. Созданный Богом мир столь разнообразен, что всей мудрости и наблюдательности человеческой не исчерпать его до конца! Каждый в нем может найти что-то свое, особенное, незамеченное другими, и рассказать об этом людям. Поэтому расскажу о своей встрече с морем, вернее морями.

В первый раз я увидел море в пятилетнем возрасте из окна вагона. В этом смутном, мимолетном впечатлении есть какой-то промыслительный элемент, так как море это почти исчезло, от него остались лишь жалкие фрагменты. Это было Аральское море, и я увидел его в 1960 году, когда мы с мамой ехали в Ташкент к ее подруге детства тете Оле. Я помню только долгую остановку поезда, пустынный берег и сверкающую гладь воды под нестерпимо палящим солнцем.

Вторая встреча с морем стала более основательной. Море было Адриатическим и я прожил на его берегу долгих счастливых пятнадцать дней. Все эти две недели я и море были неразлучны, потому что мы жили на маленьком острове и шум волн покрывал все другие звуки и днем и ночью. Под отдаленный грохот прибоя я засыпал и под него же просыпался утром. Я все еще был ребенком, но уже одиннадцатилетним и свои тогдашние впечатления хорошо помню. Тогда я впервые вошел в прозрачную соленую воду и увидел первых морских обитателей: актинию, рака-отшельника и морского ежа, ощутил упругую силу волн и вдохнул ни с чем не сравнимый морской запах, включающий в себя множество элементов, разделить которые в полной мере человеческое обоняние не в состоянии, тут и йод, и гниющие водоросли, и рыба, и солнце и еще многое и многое, хорошо узнаваемое даже на значительном удалении от берега.

С помощью взрослых я очень быстро научился держаться на воде, а вскоре и поплыл. Забегая вперед могу сообщить, что в техническом отношении мое умение плавать осталось на том же уровне. Прибавились только сила и выносливость. Быстро плыть я до сих пор не умею, но медленно передвигаться, равномерно загребая руками и ногами, могу хоть целый день. Позже я научился и нырять, но не глубже 5 метров. Этих умений для меня вполне достаточно, чтобы с удовольствиеам проводить время у воды.

На острове хорошо была видна разница между приливом и отливом. Во всех других местах на морских побережьях, где мне довелось побывать, эта разница так в глаза не бросалась. Моя ученая тетушка довольно доходчиво мне объяснила это природное явление и его связь с фазами луны.

Тогда же я пережил и первый шторм, должно быть, балла в три. Мы плыли на катере из Дубровника на Локрум (так называется наш остров). Нас энергично подбрасывало и порой обдавало холодными брызгами, что приводило в восторг меня и других детей, путешествующих на катере. Я сидел на скамейке или по-морскому «банке», крепко держась за борт, и смотрел на вздымавшиеся валы, воображая себя то Синбадом-Мореходом, то капитаном Куком, то пиратом в одном лице. Катер из-за волнения не смог пристать в обычном месте и пришвартовался на промежуточной пристани, причем мужчины (и я с ними) удерживали нашу посудину у причала с помощью двух канатов, пока сходили женщины и дети.

Я часто приходил на берег и часами смотрел на море. Море мне никогда не надоедало. Цвет воды все время менялся, как выражение лица тонко организованного человека. Временами море было голубым и малоподвижным, почти гладким, как большой пруд, темная глубокая синь концентрировалась внизу, а верхние слои воды соперничали чистотой и прозрачностью с небом. Иногда же оно слегка волновалось, и гребни волн принимали зеленоватый оттенок, сгущавшийся у основания валов, а когда оно громко шумело и начинало бить о берег, валы вспенивались курчавой белизной и швыряли брызги, летевшие на десятки метров вглубь берега. Во время же шторма вода темнела, сорвавши со дна кусочки водорослей и таща пригоршни песка. Шум волн переходил в неистовый рев, а волны ударялись о прибрежные скалы с такой бешеной силой, что вспоминался рассказ о бакенщике, жившем на маяке всего в паре километров от Дубровника на крошечном островке. Однажды во время сильнейшей бури на Адриатике волны достали до его жилища на 15-метровой высоте и хлестали в иллюминатор. Бакенщик сошел с ума от страха.

Третьим морем в моей жизни стало Черное. Туда я попал уже взрослым, отправившись в свадебное путешествие в Одессу. В этом случае море отступило для меня на второй план и я уделил ему меньше внимания, чем в детстве, но отметил для себя некоторые его специфические черты, в частности, значительную опресненность по сравнению с Адриатикой. В Одессе я довольно успешно рыбачил с помощью дотоле неведомого мне «самодура». Это (для непосвященных) короткая толстая леска с множеством крючков, на которые в качестве приманки навязываются тонкие красные ниточки. На конце лески тяжелое свинцовое грузило. Снасть погружается в воду и вытаскивается через 3–4 минуты. За это время на крючки попадается 4–5, а то и больше ставрид, которые, видимо, без ума от красных ниточек. Чудеса, да и только! Другой лакомой добычей были креветки, которые в одно прекрасное утро вдруг заполнили прибрежные воды. Мы ловили их сачками, банками, рубашками и просто руками.

Потом я бывал и на Азовском, Средиземном, Мраморном, Балтийском морях и о каждом мог бы что-то рассказать. Надеюсь, что список этим не ограничится. Я еще не видел ни одного океана, но все равно, детские впечатления от первых встреч со стихией самые трогательные и самые яркие.