Еще совсем недавно, чтобы попасть в эту заповедную страну, не нужно было прикладывать никаких сколь-нибудь значительных усилий. Встав с постели затемно и миновав в рассветных сумерках околицу, любой желающий мог очутиться в местах, где время замедляет свой ход и заботы житейские теряют свою свинцовую значимость, душа становится легче перышка, готовая в ликовании лететь навстречу новому дню.
Солнце расцвечивает яркую голубизну розовыми всполохами, золотит туман, пробуждая все ото сна. По обочинам дороги васильки и цикорий, дальше рожь, еще дальше во мгле угадываются закрайки леса, а за ними... небо. Оно с туманом опустилось на землю, уровняв человека с богами. Звуки растворяются во влажной тишине, напоенной медовым ароматом донника.
Преодолев заросший крапивой малинник и подлесок, состоящий в основном из орешника, наконец, оказываешься в лесу. Под сводами деревьев освещение еще чуднее, чем снаружи. Все нереально и неконкретно. Лишь мхи да лишайники яркими пятнами разбросаны по пастельному фону. С земли с шумом поднимается рябчик, но его черед еще не пришел – охота закрыта, нынче время грибов.
Не задерживаясь на входе, сквозь буреломы и через распадки знакомыми с детства потаенными тропами направляешься к заветным полянам, где крепыши-белые соседствуют с разного вида подберезовиками и красюками – им по праву отдано начало дня. В наших краях это самые желанные трофеи для любого истинного грибника. Устные предания об особо крупных и ядреных экземплярах призваны не один год будоражить воображение родственников и знакомых. Черный груздь в компании со свинушками, собранными на склонах оврагов, пойдут на засолку. Туда же последуют и молодые упругие опята. Остальная грибная всякая всячина хороша на сковороде с лучком и картошечкой. Ближе к полудню тяжело груженый выходишь на лесной большак, чтобы присоединиться к нескончаемой веренице грибников, отправляющихся до дому. От мала до велика устало-счастливые, упоенные свободой, лесом и радостью самой мирной на земле охоты. Такое положение вещей сохранялось до конца сентября, пока не заканчивался основной сезон грибов и орехов.
Открытие охоты ружейной многие дожидались, коротая время за рыбной ловлей на многочисленных прудах и речушках, коими изобилует наш край. Нынешнее поколение с полным недоверием относится к рассказам о том, что в Махорке, маленькой речке-переплюевке, в бочажке, прямо напротив сельмага, ловились плотва и караси-сковородники, чуть дальше, на плотине, увесистый окунь и карп, встречалась щука до 10 кг весом. Выйдешь, бывало, после хорошего летнего ливня на заливной луг возле нашего дома и в лужах у ручья, что впадает в ту самую Махорку, легко насобираешь окуней и бычков в ладошку величиной, бабушке на жарево.
О весенней ловле налима на Талице и говорить не приходится. Сразу после ледохода я лично поймал там на донку экземплярчик, который, будучи уложенным по окружности в тазу, свою голову собственным же хвостом укрывал. Тому свидетели имеются. В жару по траве и осоке на прудах лазили прямо босиком, закатав повыше штанины. Заброды имелись не у всех, да и не нужны они особо были – битого стекла тогда почти что не встречалось. За разбитую где ни попадя бутылку можно было покрыть себя несмываемым позором или даже схлопотать от дядечки по шеям. Посему мир воды оставался тих, спокоен и не загажен.
С приходом августа из спортивных отделов магазинов исчезали дробь, порох и все остальные товары, так или иначе имеющие отношение к ружейной охоте. Время сборов и приготовлений, волнующее и захватывающее не менее самого процесса, тянулось неимоверно долго и неизменно внезапно заканчивалось. Оно и сейчас мало изменилось. Изменилось другое. Теперь большинство членов охотничьего братства минует стороной мою некогда изобиловавшую дичью страну, отправляясь все дальше от ее границ. Но вот в те годы...
Осень, перевалив через пору белых рос и летучей паутины, уже стала по ночам прихватывать лужи тончайшим хрусталем льда, полностью оголила кроны кленов и берез. В лесу еще встречаются поддубовики, зимние опята и свинушки, но их трудно отыскать из-за пестроты подстилки. Только поздние ярко-красные сыроежки отовсюду видны одинаково хорошо. В пасмурные дни картина волшебная: мягкий золотистый свет в мерцании исходит от опавшей листвы, окрашивая все вокруг в мягкие полутона. Не слыхать птиц. Лишь иногда с озабоченным чириканьем налетает стайка воробьев или с недовольным крэканьем удаляется сойка.
Бурьян на просеках поник, и они стали вполне проходимы. Повсюду видны следы лося и кабана. Последнего расплодилось так много, что некоторые особи выходят, неизвестно за какой надобностью, прямо к человеческому жилью. Настоящее охотничье эльдорадо. Рябчик, вальдшнеп, тетерев, даже глухарь... Список далеко не полный. Если на открытии поднимали менее двадцати уток с водоема – уже озабочивались: неужто утка перевелась? Не перевидели за выход ни одного зайца – ЧП. А нынче что?
Из вонючего, пыльного и суетливого города пришел белый человек с неуемной жаждой призрачного успеха и наживы. Посулив своим менее удачливым соплеменникам пресловутые шесть соток в личное пользование, он стал с неутомимой энергией кромсать и делить природные богатства. Те тоже старались не отставать, хапали по два-три земельных участка, не смущаясь от того, что находятся они на лесных просеках, в поймах рек, на берегах прудов. Дачная лихорадка мутным потоком неслась по округе, сметая все на своем пути. Округлялись чиновничьи ряшки. Аборигены слабо сопротивлялись, но рано или поздно сдавались под сладкие обещания местных администраций. Отрезвление наступило, как всегда, слишком поздно. «Люди, не стройте дачи в лесу!» – этот призыв, написанный краской, и по сей день можно увидеть на деревянных высоковольтных столбах вдоль дороги. Одинокий призыв пожилого человека не затронул душевных струн новоявленных собственников. Бриллиантовый туман застил глаза.
Когда, что называется, «наелись», оказалось, что содержать все захваченное не хватает никаких сил. Половину забросили. Где раньше был лес, тихие пруды, поля, сочной зелени луга, теперь сетчатые заборы, свалки, бурьян и так называемые дачи, в большинстве походящие на сельские нужники, тянутся на сотни верст. Неужто нельзя было подойти к нужному, в целом, дачному строительству с умом и по-хозяйски?
В центре Нью-Йорка есть остров Манхэттен. Его название в переводе с местного индейского наречия означает «нас обманули». Был в 1626 году продан за бусы и другие украшения на сумму 24 доллара белым поселенцам-голландцам. Вот и мы, как индейцы, тоже обменяли свои богатства настоящие на стеклянные бусы и пластиковые бутылки. Скоро, чтобы попасть в лес, будем ходить к местному барину шапку ломать.
Да, чуть не забыл: когда-то прекрасная заповедная страна, о которой речь веду, называлась Подмосковьем. Было там всего вдоволь и всем хватало. Теперь они побратимы с далеким американским островом – объединила их судьба.
И напоследок. Знаете, отчего так трогательно грустит Пан на одноименной картине Врубеля? Оттого, что люди в основной своей массе перестали улавливать чарующие звуки его волшебной флейты. Не зовет она их, не манит. Перестал человек отождествлять себя с великой Природой. А небо никогда не опустится на землю там, где ржавый забор охраняет помойку.
Комментарии (0)