Псовая охота на Руси

Часть V

ОБРЕТЕНИЕ ИСТИНЫ

Начиная с XII в. появляются упоминания о псовой охоте в сохранившихся археографических памятниках. В 1135 г. новгородцы, раздраженные своим тогдашним князем Всеволодом Мстиславичем, писали ему: «Почто ястребов и собак собра?» По прошествии почти полутора веков (1270 г.) новгородцы обратились теперь уже к брату Александра Невского, Ярославу Ярославичу: «Ты, княже, неправду почто чинишь и многи ястребы и соколы держиши? ...А псов держишь много и отнял еси у нас поле заячьими ловцы...».

А вот и еще один летописный рассказ о псовой охоте той поры из апокрифической повести «О зачале Москвы и о князе Даниле Суздальском», включенной в состав позднейших Новгородских летописных сборников: «В лето 6789 (1280 г.) месяца Октября в 29 день... И начали звать князя Данила в поле ездить ради утешения, смотреть зверского уловления (т.е. ловли зверями-псами) заецев. И бысть ему на поле...» Кстати, тот же отрывок говорит и о наличии во времена «князя Данила Суздальского» – сына Александра Невского, будущего князя московского Даниила Александровича, гончих собак: «И злая княгиня Улита... сказала: «Есть у мужа моего пес выжлец...»

Если после прочтения грамоты 1135 г. у читателей могли возникнуть сомнения в породной принадлежности собак, служащих, наравне с ястребами, забавой новгородскому князю, то летописный текст 1270 г. полностью их рассеивает. Пожалуй, даже очень большой скептик не решится отнести собак, способных ловить зайца в чистом поле, к какой-либо иной породе, кроме борзых.

Страстными охотниками были и потомки Даниила Московского – в княжение Димитрия Донского (1377 г.) за р. Пьяной в нижегородских окрестностях, не страшась нападения ордынцев, «князи и бояре старейшие, вельможи и воеводы, ти все поехаша, ловы деюще, утеху себе творящее, мнящееся яко дома».

Начиная с «Духовной грамоты» серпуховского князя Владимира Андреевича (1410 г.) широко употребляется летописцами слово «псарь», впервые встречающееся в летописях 1159 г. Особенно же частые упоминания о псарях относятся к  XV в., а в 1504 г. в «Духовной грамоте» великого князя московского Иоанна Васильевича III упоминается уже и княжеская псарня, располагавшаяся поблизости от Москвы в с. Луцинском на р. Яузе.

Изображения верховых охотников с собаками можно встретить не только на миниатюрах сравнительно позднего Летописного Лицевого Свода и сохранившегося в двух списках XV в. более раннего (предположительно XIII в.) протографа Радзивилловской (Кенигсбергской) летописи, но и на монетах, так называемых «чешуйках» князей Московского и Тверского великих княжеств XIV–XV вв.

Но и в этот раз мы сталкиваемся с уже знакомой проблемой – несмотря на обилие изображений, ни летописи, ни нумизматические памятники по-прежнему не дают нам четкого объективного представления о породах собак, использовавшихся охотниками средневековой Руси. Тут надо учитывать, что в те времена у нас не было письменной традиции освещать какие-либо бытовые подробности. Сказывалось и негативное отношение к собакам и охоте-«лову» православной церкви. «Аще кто не по Бозе живет... ловы творит, с собаками... и всякое дияволе угодие творит... прямо все вкупе будут во аде, а зде прокляты».

Кроме того, не существовало у нас и живописи в ее современном понимании, а лишь подчиненная строгим канонам иконопись, с невозмутимой глубиной верования, благочестивым символизмом и наивностью художественных приемов.

Мастера-изографы вовсе не стремились реально передавать облик изображаемого объекта. Их задачей было не изображение конкретного собора в том или ином городе, не рисунок конкретной лошади или собаки, а лишь обозначение наличия собора, лошади или собаки. Забегая вперед, замечу, что несмотря на многие весьма подробные текстовые описания псовой охоты и русских борзых, их первые графические изображения появились только во второй половине XIX века! Даже в книге «государева стремянного» А.М. Венцеславского «Псовая охота вообще», вышедшей в свет в 1847 г., мы видим копии западных гравюр, представляющих ружейную охоту на лося, выдру и лишь одну с картиной травли зайца европейскими гладкошерстными борзыми.

Поэтому мы вынуждены признать, что реалистичное, более или менее объективное представление об интересующем нас предмете в средние века мы сможем получить лишь из уст посещавших Русь иностранцев, оставивших путевые заметки (например, из знакомых нам «Записок» С. Герберштейна»), или из материалов будущих археологических экспедиций.

Первой ласточкой подобного рода исследований стали проведенные весной – летом 2007 г. раскопки так называемого Подола на юго-восточном склоне Боровицкого холма в Московском Кремле, неподалеку от Замоскворецкой (Беклемишевской) башни. По словам старшего научного сотрудника отдела археологии Музеев Московского Кремля Д.О. Осипова, наряду с двусторонней берестяной грамотой, клобучком и путлищами для ловчих птиц и другими находками (всего более 5000), археологи смогли обнаружить в культурном слое рубежа XV–XVI вв. и левую плечевую кость скелета гончей собаки. Будем надеяться, что в скором времени в ученый обиход будут введены и скелеты русских борзых.

Первой же достоверно известной отечественной рукописной книгой, повествующей о псовой охоте, стал «Охотничей регул принадлежащий да псовой охоты» (далее – «Регул») с авторским посвящением царю Алексею Михайловичу, составленный «рижским немцем стольником Христианом Ольгердовичем сыном фон Лессиным» в 163(?)5 г. и переведенный на русский язык «смоленским шляхтичем Аркадием Станкевичем».

Сразу замечу, что датировка протографа, сделанная на основании двух сохранившихся копий, судя по всему, была выполнена неверно, и вероятнее всего «Регул» следует относить к 1645 или 1675 г. На эту мысль наводят два немаловажных обстоятельства: во-первых, в 1635 г. Алексей Михайлович еще не занял родительского престола, а во-вторых, само появление даты в привычном нам летоисчислении в первой половине XVII в. представляется невероятным. Летоисчисление от Рождества Христова было принято в России лишь при Петре Первом. Ранее же оно производилось от «сотворения мира», т.е. к любой привычной нам дате следовало прибавить еще 5508 лет. Таким образом, 1635 г. автоматически становился 7143, год воцарения Алексея Михайловича (1645) – 7153 и т.д. Кроме того, в допетровской Руси не пользовались арабскими цифрами для обозначения дат и чисел, заменяя их комбинациями символов кириллицы. Все это наводит на мысль, что при одном из многочисленных копирований рукописи «Регула» очередной переписчик не только перевел старинное русское летоисчисление в более привычное ему самому или заказчику, но и ошибся либо с арифметическими расчетами, либо с прочтением старинной датировки в оригинале.

Сравним, 7143 г. (1635) – «ЗРМГ» и 7153 г. (1645) – «ЗРНГ», а допустим, 7183 г. (1675) – «ЗРПГ». Отбрасывая версию появления рукописи в 1635 г. как несостоятельную, мы без труда убедимся, что наиболее схожими по написанию являются именно 7153 и 7183 г., которыми я и предлагаю предположительно датировать «Регул».

С содержанием «Регула» мы можем познакомиться в двух сохранившихся списках конца XVIII столетия.

Один из них, сохранявшийся ранее в архиве графов Паниных, был передан в редакцию «Природы и охоты» основателем и редактором дореволюционного исторического журнала «Русский архив» Петром Ивановичем Бартеневым и опубликован Сабанеевым в № 3–4 за 1886 год. Согласно сообщенной редакцией «Природы и охоты» датировке (сделанной, по всей видимости, самим П.И.Бартеневым), рукопись этого списка (назовем его, как это предлагалось ранее, Панинским) относилась к 1780 г. После публикации в «Природе и охоте» рукопись «Регула» была возвращена в архив Бартенева, из которого впоследствии исчезла. На сегодняшний день ее местонахождение нам неизвестно.

Второй список, сохраняющийся в рукописном отделе Российской национальной библиотеки, дошел до нас в составе конволюта, в котором помимо собственно «Регула» содержится еще один памятник отечественной охотничьей литературы – «Книга о порядочном содержании псовой охоты», подаренный предшественнице РНБ – Императорской Публичной библиотеке в 1860 г. известным археографом и библиофилом А.Мясниковым. В связи с чем вполне уместно дать ему название Мясниковского списка. Датируется Мясниковский список 1782 годом.

Оба списка – и Мясниковский, и Панинский, содержат ряд отличий друг от друга. Помимо орфографических особенностей и незначительных изменений в заглавии в Мясниковском списке присутствует глава 17-я «О сарных ребрах», отсутствующая в Панинском. Глава о болезнях лошадей (40-я) более чем в 1,5 раза полнее; присутствуют незначительные отличия и в текстах других глав. К огромному сожалению, и Мясниковский, и Панинский списки представляют собой очень плохо выполненную малограмотными переписчиками копию не дошедшего до наших дней протографа, с большим числом позднейших вставок, исправлений и добавлений, не только искажающих смысл произведения, но порой и делая отдельные его места сложными для прочтения.

Состоит «Регул» из посвящения царю Алексею Михайловичу и 40 глав текста, рассказывающего об обязанностях ловчего, статях борзых и гончих, порядке ответственности перед владельцем охоты как простых охотников, так и самого ловчего, об умении распознавать достоинства и недостатки собак, принципах собаководства и ветеринарии.

«Регул принадлежащей до псовой охоты» содержит в себе и первое описание псовых борзых, фактически ничем не отличающееся от более поздних аналогичных документов XIX–XX вв., в том числе и от ныне действующих стандартов породы. Описаний никаких других пород борзых собак в «Регуле» не содержится. Автор «Регула», подытоживая свой, накопленный к 63 годам охотничий опыт, пишет: «голова сухая и продлинновата без перелома, щипец ту же длинность имеет; без подуздины; зазор – навыкате; степь или наклон – облая; о соколке неописую; ноги передние – прямые, без поползновения; также и задние; а правило – длинное, в серпе; псовина и лисы – в подобие вихров; длинная псовина висящая какая бы шерсть ни была наподобие кудели... ногти как у передних ног, так и у задних ног – короткие и крутые, чтоб так как башмаком стучать должна, притом же ноги (как) передние, так и задние – сухие; о степи не описываю – облая или шатровая; а доказываю только о ребрах и о черных мясах:  чтобы черные мяса – крутые, отвислые вподрез; если у кобеля – и подборы тонкие внатуге, притом, чтобы отвислые; а если у сучки – примечать черные мяса тем мне кажется лучше, продлинноваты и к тому же и крепкие мочи... Быть крепкому, как в заду, так и в переду широку, между крестцов чтоб четыре пальца свободно укладывались; ребра – низкие, свислые, притом же – плотные; при всех этих примечаниях кобелю должно наперед упасть, а суке должно быть в колодке».

Мало чем отличается (за небольшим исключением) от сегодняшней и терминология, употребляемая автором «Регула»: «У гончей собаки называется хвост – гон или серпало, а рыло называется – чутьем; у борзой называется правилом – хвост, а глаза – зазор, ноги передние называются – лапа (до сустава), а от сустава до колена – цевка, а от колена до степи – мышка, а задние ноги от начала ногтей называются – зацепы, как у задних, так и у передних, а от задних ногтей до сустава называются – пазанок, а от сустава до колена называется – сальце, а от колена кверху – черные мяса; а что под пахом перепонка у кобеля называется это – подборы, а у суки это – помочи; степь называется – это наклон у кобеля, а у суки не наклон, но степь, а у гончей собаки называется не зазор, но глаза».

Завершая рассказ об этом замечательном памятнике русской охотничьей литературы, мне хотелось бы процитировать взятое из текста «Регула» описание идеального настоящего псового охотника: «Похвальный охотник – кобель резов, сам на коне бодр, арапник на руке, нож на бедре, едет – не робеет на любого зверя».

Хочется также отметить, что позднейшие умозаключения А.П. Мазовера о том, что «в первом труде о псовой охоте на Руси, «Регуле принадлежащем до псовой охоты», написанном фон Лессингом (1635 г.), автор говорит, что русские борзые собаки произошли от западных хортов и татарских борзых (вероятнее всего, восточных борзых)», – совершенно беспочвенны, поскольку подобных слов в «Регуле» попросту нет и никогда не было!

Вне всякого сомнения, появление в середине – конце XVII в. произведения, призванного «регулировать» организацию псовых охот, убедительно доказывает нам, что этот вид охоты находился вовсе не в зачаточном первобытном состоянии, а уже достиг к тому времени в пределах Московской Руси широчайшего распространения и расцвета.

Недаром в 1686 г. молодой царь Петр Алексеевич, защищая поля подмосковных землевладельцев от напрасной потравы многочисленными псовыми охотниками и стараясь сохранить в лесах и полях диких зверей, был вынужден выпустить указ со словами: «Около Москвы в ближних местах с людьми своими по полям и в них с псовой охотой чтоб не ездили».