Привет, родственник, — в трубке мягко зазвучал бархатный голос Мальцева, нашего «собачьего родственника», заводчика ирландца Чары, от которой мы взяли щенка. — Как дела?
— Да вот думаю, с кем собраться на охоту. Отца теперь уже нет. Ружье я на себя переписал, патроны зарядил.
— Не грусти, Илюшка. Пока Ромку натаскивай, а с ноября по снегу начнем зверовую коллективную охоту на сохатого. Я приглашаю тебя в команду. Готовь лыжи и пули заряжай. До звонка. — Старинный друг моего отца Леонид Борисович Мальцев, наверное, осознавая некую ответственность за молодого охотника, решил «прибрать меня к рукам».
Отец, пристрастивший меня к охоте, ушел очень рано. Будучи студентом, я еще не вполне оценил полноту потери. Ощущение утраты пришло позже.
По первому снегу мне поступила команда: в пятницу вечерней электричкой на Боковую быть в полной готовности, третий вагон с конца.
Я поднялся в вагон на полустанке. Трудно не распознать в вагоне команду охотников по амуниции и боевому настрою. Легкий гул возбужденных голосов разносится по вагону.
Полчаса пути на лыжах по заснеженной дороге от вокзала, и мы на месте ночлега. К дому подошли уже затемно.
Избушка Мальцева — как автомобиль «Ока»: снаружи меньше, чем внутри. Приземистый сруб венчает крутая крыша. Цветы на шторках в мелких окошках озарены светом. Из высокой трубы рукавом струится дым. Средь высоких сугробов домик, как будто корабль, плывет по белому покрывалу.
Я вошел в уютное теплое помещение. Пара диванов вдоль стен, кровать да стол посередине, рядом с компактной печуркой — весь интерьер помещения. От зольника печки по полу скачут сполохи отраженного пламени. На кровати восседает хозяин с трубкой в зубах и ослепительно улыбается. Трудно представить, как здесь разместится дюжина человек со скарбом. Впрочем, приветливость хозяина не оставляет нам опасений в вопросе размещения.
Не спеша мы распаковались. На столе уже кучкуются закуски, под столом — кое-что. Время нынче непростое: развернутая государством госкомпания против излюбленных народом напитков заставляет проявлять смекалку. Под столом соседствуют и спирт, и самогон, и талонная водка, и что-то иное.
Недавно скворчащая на печке похлебка уже разлита в плошки; огурчики нарезаны; рыбка почищена; вареная картошечка под густой гомон сидящих разнесена вдоль стола. Старт вечеру дан.
Потрескивают в печурке дрова. Хозяин берет в руки гитару. По уютной избушке струится куплет старинного романса Пастернака «Под ракитой, увитой плющом…». Обволакивающее чувство романтической нирваны овладело мной.
...Толчок в плечо разбудил.
— Достали все охотничьи билеты, — скомандовал Мальцев не допускающим возражений голосом. Он заполнил протокол инструктажа, внес данные в бумаги. — Внимание! На номерах не курить, не шуметь и не уходить с места, даже если будет выстрел. Стрелять по ясно видимой цели, не вдоль номеров. Ждать, пока тебя не снимет соседний номер … — строгость инструкций бригадира никак не стыковалась с вчерашней мягкостью. — Помните, что вы расписываетесь не только за свою безопасность, — Мальцев положил шариковую ручку на протокол инструктажа.
Изба наполнилась суетным шорохом сборов, бряцаньем ружей, шуршанием амуниции.
Размытый контур солнца поднимается в матовой дымке рассвета. Ясно. Я взглянул на прибитый к косяку термометр и не поверил своим глазам — минус 37.
Триста метров на лыжах в гору, и мы вышли на лесовозную дорогу. Кажется, мороз обволакивает все: и звуки, и запахи.
Нам повезло, из-за поворота показался пустой, раскачивающий «рогами» лесовоз.
— Подвези нас до «седловинки» километра полтора.
Водитель не заставил себя уговаривать, и мы водрузились на закорки тягача.
Через полкилометра Мальцев спешил загонщиков — меня и Антоныча, дал указание, куда и как двигаться на номера. Тягач скрылся за поворотом.
Я недолго шел по лыжне за Атонычем, затем повернул по вырубу вдоль дороги.
Яркое зимнее солнце ослепило меня в левый глаз. Я поверил пули в стволе и двинулся вдоль выруба. Я прищурил глаза. Вдруг какое-то движение впереди заставило меня сфокусировать взгляд. Впереди, метрах в семидесяти, в кромке придорожной полоски леса стоят два лося.
Я медленно свалил с рук рукавички и поднял стволы. Лучше бы я вчера на грудь не брал: дрожащие руки не позволяли прицелиться наверняка.
«Сожрут меня, черти, вместо лося, если промажу», — подумал я, выдохнул и рванул крючок.
Лось вертанулся и встал ко мне задом, собираясь уходить. Я остановил дыхание и жахнул из второго ствола.
Звери ушли. Я бросил в снег гильзы и пошел к месту стрельбы.
Рикошет первой пули от осины я обнаружил сразу, а вот второго не было. Через несколько метров на следу я обнаружил темные капли — попал! Раненый зверь ушел вправо от номеров, через дорогу.
Я поспешил выйти на дорогу и направился к номерам.
— Ну, где же народ?!
— Чего кричишь? — Из-за елки вышел крайний номер.
— Игорь, собирай всех. Лось ушел за дорогу, в сторону.
Из леса вываливались заиндевевшие, замерзшие, но счастливые охотники, мои выстрелы слышали все.
— Кровь темная — значит, ты ее крепко в брюшину зацепил. Молодец. Далеко она не уйдет, — заключил бригадир.
Мальцев дал команду четверть часа покурить; затем охотники разделились по нескольку человек обходом справа и слева; бригадир пошел по следу.
Уже минут через десять раздался выстрел и крик Мальцева: «Все ко мне!»
Тяжелораненый лось прошел всего полторы сотни метров от дороги и лег. Здесь его Мальцев и застал.
Весело забренчали термоса, из подсумков и сидоров показались ножи. Началась разделка добычи. Невдалеке задымил костерок.
— Хирурги! Мать вашу! — Со спины подошел второй загонщик Алевтин Антоныч. — Молодец, Илюшка, с полем! — Он стряхнул с себя иней.
— Твоя? — Мальцев протянул мне круглую пулю 20-го калибра «спутник» с поясками.
— Моя, подкалиберная. Я ее в контейнер упаковал.
— Странно… Мужики, пуля в брюшине, я входного отверстия я не нахожу. Илюшка! Каким боком к тебе зверь стоял? — Развел руки Мальцев.
— Задом… — Один за другим, подмигивая, и толкая друг друга в бока, охотники загоготали.
— Снайпер, мать твою! Ха-ха-ха!
Раскрасневшиеся, как будто и не было лютого мороза, но довольные, охотники разделали тушу на крупные куски и водрузили на полати — настил жердей над землей в рост. Годные к употреблению внутренности — на сучья. Собаки тоже кушать хотят... Нахмурился закатом короткий декабрьский день.
— Берем только печень. Остальное завтра, — скомандовал бригадир.
Дорога домой уже не казалась долгой. Месяц развернул свою улыбку в цветастом морозном ореоле. Под беззлобные шутки по поводу добытого трофея и анекдоты в тему время в пути прошло незаметно. Кулинар Белкин под возгласы одобрения водрузил на стол с плиты огромную сковороду с жареной печенью; снова забренчала стеклотара.
На следующий день чуть свет Мальцев поднял всех.
— Завтракать, и — на работу. День короткий. — В ноздри квартирантов уже заползал аромат свежезаваренного травяного чая.
Народ засеменил к входной двери. Желтый ледник в сугробе за калиткой стремительно увеличивался.
Грохоча корытами, в клубах пара бригадир выбрался из сарая. Под мышкой он вынес двуручную пилу.
— Зачем нам «Дружба-2», Борисыч? — спросил Леха.
— Погоди, увидишь, — подмигнул Мальцев. — Рюкзаки — к бою! Жены и собаки нас ждут с добычей.
Мороз подгоняет. До места разделки мы добрались быстро. Потроха уже погрызла лиса. Петрович достал топорик и сбросил с полатей мясо. При морозе -34 сущность туши трансформировалась в стекло: топорик откалывал лишь мелкие кусочки и отскакивал.
— Ну что, умники, не подумали о простом? — хохотнул Мальцев и достал из корыта двуручную пилу. — Пилите, Шура, пилите, — процитировал он классика.
Тушу распилили на приемлемые к транспортировке куски и тронулись в обратный путь. Пусть завтра наши домашние терзают себя кулинарным творчеством. Наше дело сделано.
Комментарии (0)