Я много лет редко имел с тайменями дело, да, признаться, не изменял своей изначальной и непреходящей любви к карасю. Но однажды посчастливилось две недели попутешествовать по горно-таежному Хору на лодке-водомете до самых его истоков и по верхнему притоку Сукпаю. И оказался мой спутник Виктор асом-спиннингистом, и был он к тайменю так же неравнодушен, как я к карасю. И за те две недели я впервые хорошо узнал, где и как живет летом «водяной тигр» да как его ловят умельцы.
Чаще всего мы останавливались у глубоких омутов под крутоярами, особенно на резких речных поворотах, где вода могуче рыдала, бесилась и стонала, проносясь совсем рядом со спокойной многометровой глубиной, в которой угадывалась чернота камней, топляков и коряг. Не проходили мимо и угрюмых старых заломов: в ямах возле них не доставали дна самые длинные шесты. И тут Виктор священнодействовал. И наблюдал я всю его технику лова, и здоровенные трофеи удивленно рассматривал, и фотографировал. Но ярче всего запомнились три события. Вот послушайте.
Подкрутил было он свою блесну почти к самому борту и увидели мы, как за нею впритык плывет, лениво пошевеливая хвостом и плавниками, некое подобие красноперой акулы. Блесну она не взяла, но постояла у лодки несколько мгновений, строго озирая нас, и с величайшим спокойствием неспешно погрузилась под вековой залом. Растаяла в глубине, как призрак…
Того «крокодила» Виктор не поймал: времени для этого не оказалось. Но расскажу о другом въевшемся в память событии. Бросал как-то мой таймешатник блесну на сливе шумного мелкого переката в глубокий тихий плес под скалою, где хищник любит промышлять. Было раннее утро. А по речному простору резвились таймени, ловко поедая разнорыбицу. И так красиво и сильно резвились! Выпрыгивали из воды то пологой дугой, то «свечкой»! Заметил я, как один из этих охотников перекусил пополам выскочившего из воды коня-губаря и не стал подбирать половинки. А три других водоворотили круги и могуче били хвостами. Всякая иная рыба шарахалась, стаи разбрызгивались и панически разбегались…
И один из тех резвившихся тайменей подцепился на блесну и ну выделывать курбеты! То в глубину тянул, то вдруг наперерез мощной струе летел на перекат! Там, на мели, он и сорвался. Почувствовал свободу, смастерил «свечку», потом помчался поверху этаким глиссером — чуть ли не на брюхе, оголив лоб и темя, оставляя за собою высокие волны и пенный след. Но вот зарылся в воду, а след за ним все равно тянулся…
И вдруг начал он по своему курсу выпрыгивать, выделывая головокружительные виражи… И так все это посреди дикого таежного мира было красиво и сильно. Но успокоился мой спутник и снова захотел руки и душу усладить. Двух подсек и ловко оборол, потратив на вываживание каждого по четверти часа.
Не впервые я видел, а все же искренне любовался тяжелой, сильной рыбой, облаченной в роскошное серебро мундира, ее совершеннейшими обводами. Взвесил я их обоих и промерил: оба имели по 103 сантиметра, только один потянул 13 кило, другой же оказался на пару килограммов легче.
И еще раз удивил меня Виктор. Повечеряли мы уже в темноте, пора бы в палатку на сон, а он берет спиннинг и цепляет вместо блесны бархатистый чурбачок с мощными тройниками с одной стороны и с другой. А мне объясняет, словно я не знаю: «Искусственная мышь. Пенопласт обтянут шкурками с беличьих лапок. Кусочек свинца снизу для устойчивости. Плывет наверху вроде какой зверюшки. Ленок хватает, таймень. Пошли-ка к перекату, помышкуем, попытаем удачи».
Ночь была безлунной. Угольно-черное небо ярко мерцало звездами… По шуму катушки и шлепку «мыша» о воду догадывался я о забросах средней дальности и умеренной силы. Тянул рыбак обманку не спеша, и вблизи было видно, что она и в самом деле очень походит на переправляющуюся через речку крупную полевку или бельчонка. Один заброс впустую, другой. Но сразу после третьего шлепка в темноте сильно всплеснуло, затрещала катушка и мой рыбак азартно вскрикнул: «Есть! Тяжело идет!» Но то был ленок килограмма на четыре. И еще три таких же подцепились чуть ли не один за другим. А потом падение в воду «мыша» сопроводилось таким мощным всплеском, что услышал я торопливо сказанное: «Таймень хвостом ударил!» И тут же застрекотало, засвистело, зашумело в воде и на берегу. Друг мой забегал, замесил сапогами гальку, закланялся, «заиграл» спиннингом, то гнущимся в дугу то вытягивающимся в одну линию с леской, со свистом режущей воду.
«Приготовь багорик! Посвети!» — принимал я возбужденные команды и тоже суетился. А катушка ревела тормозом, натужно скрипела при подмотке. То и дело она вырывалась из пальцев и разбила их в кровь. Трижды таймень подходил почти к самому берегу и показывал свою тушу, но стоило мне занести багорик, как он рвался в темень и глубину. Борьба кипела не менее получаса, но победа стоила труда, эмоций и пораненных рук. Рыба оказалась длиной 110 сантиметров при 18 килограммах.
Но, право же, надобно хотя бы кратко познакомиться с жизненными устоями героя этого рассказа. Это стопроцентный хищник и совершеннейший охотник. Зверюшку с удовольствием поймает и проглотит, птицу. Но главное для него — рыба. Всякая. От пескарей и гольянов до кеты и горбуши. Заглатывает добычу длиною в треть собственных размеров. Рядовой таймень метровой длины запросто отправляет в нутро вполне приличных, с позиций рыбака, карасей, сазанчиков, щук-травянок и сомиков. Сига и ленка, с которыми живет бок о бок.
Икру он откладывает в верховьях горно-таежных рек, а после нереста, изрядно отощав, с чувством исполненного долга сплывает по течению до глубоких плесов, ям и омутов, соседствующих со стремительными потоками и шумными перекатами, где «отаборивается» на весь теплый период года и всецело отдается королевским охотам, как бы демонстрируя всем речным обитателям отменный аппетит в очень здоровом теле.
Днями этот властелин горных рек обычно отстаивается в глубоком темном месте. Дремлет, однако не упустит возможности проглотить неосторожно приблизившуюся рыбку. В полную силу и страсть жирует на зорях.
А теми днями в отложенной икре творятся таинственные превращения. В строго определенное время вылупляются личинки, потом они превращаются в мальков и начинают кормиться всякой беспозвоночной мелкотой. Десятисантиметровый годовичок обликом уже очень похож на родителей, ко второму году он удваивает свой вес, а еще через два-три года уже во всем взрослый. В это время в нем около полуметра. И всю жизнь он будет расти, ежегодно удлиняясь в среднем на дециметр. В десятилетнем — около метра, в двенадцатилетнем — 120 сантиметров и 20-24 килограмма благородной массы.
С годами он набирается житейского опыта и мастерства. Оставаясь все так же отважным, он приобретает осторожность и предусмотрительность. Простота нравов его величеству чужда. Всю жизнь он стремится к светлым, холодным струям, напитанным кислородом, и нет для него места краше горной реки. Всякие карасиные неудоби этой рыбе совершенно не подходят — как важному генералу сельская хата.
С похолоданием и началом образования льда таймени покидают горные реки, неспешно сплывая в их спокойные и глубокие низовья, и в немалом числе зимуют в таких могучих водотоках, как Амур и его главные притоки. Зимуют спокойно и степенно, не теряя бодрости и аппетита, выращивая в себе живую материю для очередного продления себя в потомстве. И ждут не дождутся весеннего потепления, чтобы сразу после ледохода уплыть в милые тайменьему сердцу бешеные потоки посреди затаеженных гор.
Комментарии (0)