Дед подбрасывал в костер дровишки и тихо смолил папироску. Тем временем в котелке закипал чаек, а в углях доходила картошечка. Тепло у костра, светло и уютно! Ужин был простым, но необыкновенно вкусным. Языки пламени нашего очага озаряли теплым свечением стволы окружающих нас сосен.
Сидя на еловом лапнике, покрытом плащ-палаткой, я спиной почувствовал прохладу от очередного потока ветра, застегнул молнию куртки до конца, затянул шнурки капюшона и спросил:
— Дед, а тебе не холодно?
Выпустив изо рта дым от махорки, дед с улыбкой ответил:
— Да нет, внучок, на мне ж фуфайка, она греет! Это не ваша одежка на синтепоне искусственном, да и универсальная она, всегда выручает. Это и одежка в холодные деньки, и подушка под голову в избе, и подкладка на ночлег, если в лесу заночевать придется, и коня опять же согреть можно в зимнюю стужу, а иногда она и жизнь спасет.
— Как это — жизнь спасет? — с удивлением спросил я.
— Да, да, случалось всякое, — с глубоким вдохом ответил дед.
— Расскажи, дед!
— Да нечего особо рассказывать… Подростком чуть не сожрали волки меня посреди поля, вот такая фуфаечка и спасла меня от них.
Я ж с самого детства, как только мог уверенно держать ружьишко в руках, ходил с отцом на охоту. Лет с шести ходил, кажись-наверно, ну, может, позже чуток. Стрелять, конечно, отец не давал, не дорос еще, но после удачной охоты в награду мне доставалось занятие не менее интересное: до блеска вычистить стволы от «дымаря» да и маслицем пройтись сверху, чтоб ржавка не цеплялась. И я с важным видом, будто сам добыл пару косачей, тщательно гонял шомпол по стволам, время от времени понюхивая стреляные латунные гильзы, лежащие рядом.
Отец мой, фронтовик, всегда говорил, что ружье требует ухода и уважения, тогда и на охоте не подведет. Учил он меня многому: как зверя искать, где и в какое время дня он любит находиться, как заночевать в лесу и не замерзнуть, как след различать, где чейный. Но одно правило я запомнил крепко. Отец как-то сказал: «Имей в виду, Володя! Если идешь охотиться на зверя, будь готов и сам стать добычей, потому как зверь тоже жить хочет, будет защищаться и может сам в этот момент охоту вести». Его слова глубоко засели в памяти, но до одного момента я их не понимал. Ну дак вот, время шло.
Я стал уже подростком лет пятнадцати, и к этому времени не только начищал отцовское ружье, но и заслужил одобрение самому охотиться. Как-то раз отец вернулся из райцентра, держа за пазухой какую-то коробку, около метра в длину, обернутую в бумагу и перевязанную льняной веревкой.
— Володька, подойди-ка!
Я вышел к нему навстречу, и он протянул мне коробку.
— Держи, охотник, пользуйся!
Я удивленно смотрел на отца.
— Ну чего ж ты? Открывай подарок-то!
Разворачивая упаковку, я уловил легкий запах оружейного масла. Моему счастью не было предела. В коробке лежала совсем новенькая, разобранная одностволка и книжка с надписью «Паспорт одноствольного охотничьего ружья ИЖ-5 16-го калибра».
— Спасибо, пап! — обняв, я поблагодарил отца за подарок и с тех пор охотился только со своей «ижевкой».
Той осенью это и произошло. Накрутив пару-тройку патронов, я собирался в засидку добыть у стогов сена оставленных на зиму в поле зайчишек. Совсем недалече были стога, от них в темноте виднелись окна домов, от силы пара верст была. И тут, как в помощь, припорошило грязную землю снежком, и на улице посветлело. Глазу-то лучше русака видно на снегу. Оделся лёгенько. Чего тут! Туда-обратно налегке добежать по-молодецки. Отец уже у калитки окликнул:
— Сынок, фуфайту-то возьми, не замерзнешь, дак хоть подстелишь под себя, чтобы на холодном брюхом не лежать, — и, скинув ее с плеча, протянул мне.
Взял. А куда деваться? Не спорить же. Дошел быстренько. Забрался на самую верхушку стога, постелил, как отец сказал, теплую одежу и улегся. Зарядил самокрут и жду. Луна освещала все вокруг, и поле было как на ладони. Поддувал ветерок, моментами даже было зябко. Приложив к лицу руки в руковицах, подогревал их паром. Лежишь-то без движения, то нога затечет, то рука. Ушастые далеко слышат в ночи-то. Нельзя шибко ерзать — спугнешь. С течением времени я начал уж было прикемаривать. Тишину оборвал волчий вой. Я открыл глаза, прислушался. Да нет, показалось…
К полночи ветер набрал обороты и нагнал туч. Стало темнее. На поле началась возня. Зайчишки, как я и предполагал, вышли на кормежку. Подпустил одного на верный выстрел, и он был успешно добыт — первый трофей из нового ружья. Остальные разбежались и скрылись в заросшем чапыжником логу, только запах дымного пороха еще недолго стоял в воздухе. Упитанный был косой!
Подобрав свой трофей, я залез обратно на верхушку стога. И вдруг ночную тишину оборвал волчий вой. Ничего себе! Значит, тогда не показалось мне, волки где-то рядом рыщут. В испуге-то я и рванул, скользя по стогу вниз, да так, что оставшаяся пара патронов вывалилась из кармана брюк и провалилась вглубь стога. Накинул на себя отцовскую фуфайку, чтобы удобно было бежать, схватил ружье в одну руку, зайца за уши в другую и бегом в сторону дома.
Почувствовав за спиной преследование, я остановился и со всего размаху кинул свой трофей в сторону трех черных, движущихся на меня фигур, чтобы хоть как-то выиграть время и увеличить разрыв между нами. В голове был страх и мелькали мысли, что делать дальше. Патронов нет, после выстрела я от радости забыл зарядиться заново, да и растерял остатки патронов. Ноги после долгого лежания быстро забились и заплетались от усталости, а до дома еще было немало. Вспомнил, как отец однажды говорил, что волки очень боятся огня и не подходят к нему; так на них и флажки красные в окладе действуют, когда охотят «серое племя».
Нащупав в кармане отцовской одежи мешочек с махоркой и коробок заветных спичек, я сразу принял решение: буду пробовать. Другого варианта в тот момент просто не было. Рванув ткань в месте, где чуть был надорван рукав, я дергал дрожащими руками и поджигал кусок за куском плотную вату, горящую так же ярко, как факел в ночи. Я обжигал пальцы, а отцовская фуфайка на глазах «худела». В какой-то момент я почувствовал облегчение, оттого что погоня закончилась.
Значит, сработало! Не поворачиваясь спиной, я допятился до окраины деревни. Зайдя домой, с облегчением выдохнул весь тот кошмар, который со мной произошел. Перед родителями стоял сын в вонючих лохмотьях, в прожженной одежде, а в его трясущихся руках был зажат коробок, в котором осталась последняя спичка…
Взор деда был направлен на пламя костра. После рассказа он еще долго смотрел вглубь огненной пляски, еще раз проживая события той казавшейся чуть ли не последней охоты…