Исходя из сложившихся в последние полвека реалий, американскую норку следовало бы поставить на первое место: «европейка» почти начисто проиграла «американке» в борьбе за выживание.
Учитывая исчезновение аборигенного вида на большей части исконного ареала и продолжающееся сокращение его численности как в России, так и в Европе, можно прогнозировать, что полное выпадение его из природы лишь вопрос времени. В девяти из десяти случаев винить в этом принято американскую норку.
Для рядового охотника, промышлявшего капканным промыслом, норка всегда была просто норкой. На моей памяти мало кто различал европейскую и американскую. Ловили и сдавали всех подряд, не особо вникая в особенности морфологии и экологии. Тем более что зверьки обоих видов занимали одни и те же биотопы, обретаясь по большим и малым рекам, захламленным ручьям и берегам озер, и одинаково хорошо шли в капкан на одну и ту же приманку.
Ну а то, что некоторые были крупнее, с более густым мехом и белым пятном только на нижней губе, так это в лучшем случае списывали на вариативность окраса, а чаще просто не придавали тому значения и радовались более высокой закупочной цене на шкурку. А между тем в природе незаметно, на протяжении десятилетий происходил процесс, приведший аборигенный европейский вид на грань исчезновения.
Американская норка очень пластичный вид. Она успешно приживается в антропогенных ландшафтах, при благоприятных условиях встречаясь даже в городах. Основу ее рациона составляет мелкая речная рыба: окуни, плотва, караси, небольшие щуки, вьюны и другие. При недостатке или недоступности рыбы, а также при ситуативном избытке другой добычи спектр питания хищника расширяется, и он переходит на мышевидных грызунов, землероек, травяных и остромордых лягушек и птиц, добывая даже таких относительно крупных, как кряква. Подобно другим куньим, «американка» склонна делать запасы на черный день, складируя их в норах, которых у нее несколько.
Нативной (естественной) частью ареала американской норки, как можно догадаться из названия, является Северная Америка. Инвазионная же часть в Евразии сформировалась как следствие преднамеренной интродукции человеком и сегодня значительно превышает исконный ареал.
В период процветания зверосовхозов ускользнувшие клеточные норки в большинстве случаев без проблем приживались в природе. Так сформировались новые разрозненные ядра первичных поселений на северо-западе СССР, на юге Сибири и на востоке. Внутри уже заселенных регионов с каждым годом американская норка осваивала прилегающие пространства, и площадь ареала росла.
Продолжалось и постепенное освоение новых удаленных районов. Как правило, сначала это были заходы отдельных зверьков, а впоследствии происходило устойчивое заселение территорий. В начале нынешнего века наибольшая численность «американки» отмечалась в Карелии и Томской области, а сам вид заселил практически всю европейскую часть Евразии. Благодаря широкому географическому разбросу мест выпуска и большому числу выпущенных или сбежавших клеточных зверей, американская норка более чем за полвека сумела сформировать обширнейшую новую — инвазионную — часть ареала в Евразии. И в большинстве мест она полностью заместила европейский вид, заняв его экологическую нишу.
Существует с десяток гипотез, объясняющих это замещение. Чаще всего можно услышать мнение, что американская норка как более крупный и агрессивный вид выдавила «европейку» в конкурентной борьбе за места обитания и пищевые ресурсы. Безусловно, в этом есть значительная, если не решающая, доля правды. Однако, по мнению ряда исследователей, факторов, сокративших численность европейской норки до критического уровня, было значительно больше. Не всегда они были напрямую связаны с американской, но сработали комплексно.
Один из них — человеческий, а именно избыточный промысел «европейки» в период искусственного вселения «американки» и предшествовавший ему, что снизило сопротивляемость автохтона незваному гостю на уровне вида. В последующие десятилетия развитый пушной промысел несколько сдерживал рост популяции американской норки при продолжавшемся сокращении европейской.
В теории это могло дать призрачный шанс «европейке» хотя бы на стабилизацию численности: объектом промысла служила в основном американская норка в силу ее многочисленности. Но, видимо, к тому моменту европейский вид уже прошел точку невозврата, а падение цен на пушнину на стыке тысячелетий и, как следствие, стагнация промысловой охоты до того, худо ли, бедно ли сдерживавшей экспансию американки, усугубили ситуацию.
Другой фактор исчезновения «европейки» — поведенческий и физиологический. Дело в том, что европейская и американская норки не дают жизнеспособного потомства. При этом самки европейской норки спариваются с самцами американской. То есть между этими видами отсутствует барьер в виде эффективной поведенческой репродуктивной изоляции. Самки «европейки» беременеют и временно выбывают из процесса размножения. Однако затем происходит резорбция эмбрионов — их распад и ассимиляция в теле матки. Учитывая постоянно сокращавшуюся на протяжении десятилетий численность аборигенного вида, подобная временная биологическая «стерилизация» самок могла сыграть отрицательную роль.
Среди прочих факторов выделяют следующие: убийство самцами американской норки самок «европейки» во время гона при попытках спаривания, общий стресс при контактах с американской норкой и болезни, характерные для интродуцента, к которым европейская норка оказалась восприимчивой.
Упоминают и другие причины, в которых американский вид не фигурирует, но которые в совокупности могли повлиять на снижение численности «европейки». Это заражение гельминтами, нарушение поведенческих реакций в период брачного периода, повышенная агрессивность европейских норок, снижение жизнеспособности молодняка в условиях изоляции и низкой плотности популяций, вытеснение норки лесным хорем из околоводных биотопов, скрещивание с ним и «растворение» в популяциях этого вида. Наконец, говорят об общем ухудшении мест обитаний как следствии человеческой деятельности: мелиорации, вырубки лесов и загрязнения водоемов.
Эпопея, главными героями которой выступают американская и европейская норки, в значительной мере уникальна для материковых млекопитающих в современной истории. Вряд ли кто мог предположить в первой половине XX века, что интродукция чужака повлечет столь масштабные негативные последствия для местного вида. Ведь американская норка была лишь «одной из», кем в СССР обогатили европейскую териофауну в прошлом столетии. И единственной, кто оказал столь катастрофическое воздействие. Ведь в тот же период производилась интродукция ондатры из Северной Америки и енотовидной собаки в европейскую часть с Дальнего Востока. Нельзя не упомянуть енота-полоскуна и канадского бобра. Эти два североамериканских вида появились в СССР в 1940 году и в начале 1950-х.
Правда, инвазионная часть их ареалов в нашей стране ограничена всего несколькими относительно небольшими регионами. Енот был интродуцирован искусственно, но, будучи животным теплолюбивым, прижился лишь на Кавказе и в Предкавказье, в частности в Дагестане. Его дальнейшее распространение на какие-либо значительные пространства маловероятно даже в условиях изменения климата в сторону потепления.
Что касается канадского бобра, самостоятельно переселившегося в Европейскую Россию из приграничных районов Финляндии (там он был успешно акклиматизирован ранее), то его поселения зарегистрированы только в Карелии, на Карельском перешейке и западе Архангельской области.
Помимо них существует еще три изолированных ареала на востоке страны: в Приморском крае, в Приамурье и на Камчатке, куда бобры были заселены искусственно. И если препятствие расширению инвазионной части ареала енота-полоскуна носит климатический характер, то с канадским бобром ситуация запутанная. Ответа на вопрос, почему этот вид не проводит агрессивную экспансию и что выступает сдерживающими факторами, пока нет, потому как пригодными местами обитания для «канадца» является почти вся европейская часть России и весь юг Сибири вплоть до Байкала.
Высказывается предположение, что активному распространению канадского бобра к югу препятствует то, что мигрировавшие из Финляндии животные изначально оказались в не самых благоприятных для себя условиях. Вместе с тем известно, что едва ли не все подходящие для «канадца» биотопы сегодня плотно заняты евразийским бобром. И тем не менее вопрос о конкуренции между двумя родственными и экологически схожими видами остается без однозначного ответа: когда «финские канадцы» появились в Карелии в середине XX века, нынешнего повсеместного засилья евразийских бобров на водоемах еще не было и в помине.
Но вернемся к американской норке. Зверек этот не столько скрытный, сколько не часто попадающийся на глаза из-за преимущественно сумеречного и ночного образа жизни. Впрочем, иной раз он охотится и днем, особенно в хмурую, ненастную погоду, так что в список его качеств можно добавить, что это любопытный, наглый и жадный зверек. К людям он относится настороженно, но если норку не преследовать, она теряет всякий страх перед человеком. При желании можно найти множество видео о том, как норки зимой внаглую таскают улов прямо из-под ног рыбаков на лунках.
Мне известен один курьезный случай, о котором рассказал товарищ, в повседневной жизни видеооператор, специализирующийся на наземных съемках всевозможных млекопитающих — от бобров на Волге до белых медведей и овцебыков на острове Врангеля.
Дело было в Исландии, где американская норка, как и в континентальной Европе, появилась на зверофермах в 30-х годах XX века. Товарищ ловил спиннингом на одной из горных рек, как вдруг среди камней заметил норку, которая внимательно наблюдала за ним. Поначалу зверек держался настороженно, но очень скоро осмелел, утащил первую форель и спрятал ее в щели, затем утянул и вторую. А под конец обнаглел настолько, что в один прекрасный момент начал бросаться в воду и хватать попавшуюся на блесну рыбу. Норка целенаправленно наблюдала за каждым забросом и как только замечала, что добыча на крючке, спешила к ней. После того как товарищ выудил форель вместе с намертво вцепившейся в нее извивающейся норкой, его терпение лопнуло, и он прогнал зверька.
В моей практике однажды произошла встреча с совершенно удивительным зверем. Это был крупный кот с нетипичным для дикой норки окрасом почти угольного цвета с легкой, едва заметной рыжиной и белой «галочкой» под нижней губой. Очевидно, в его родословной присутствовали клеточные норки-беглянки. Он поселился на неширокой речке, где успешно ловил не только щурят-шнурков, но и с переменным успехом добывал крякв, затаиваясь среди ниш и корней обрывистого берега.
В хмурые осенние и зимние дни он появлялся из норы, что облегчало наблюдения и съемку, но, судя по следам, он активно бегал и ночами. Когда столбик термометра опускался к отметке –15 °C, норка вообще не показывалась на поверхности, отсиживаясь в норе. Но стоило морозам ослабнуть, как она вылезала наверх и часа два-три посветлу обследовала береговую линию в поисках корма. Если же выпадал свежий снег, прежде чем отправиться на поиски пищи, зверь с удовольствием купался в рыхлой белой перине, прыгал, скрываясь в ней целиком, пробивал в толще снега ходы, валялся.
Наглости той норке было не занимать. Для съемки я решил использовать приваду — некрупных щучек. Уверенности, что затея выгорит, не было. Однако все сомнения рассеялись после первой же показанной норке рыбы. Жадный кот смело брал приваду и тащил в нору, а под конец съемок уже скакал ко мне, едва заслышав клацанье застежек на рюкзаке и шуршание пакета с щуками. Он даже пытался вырывать рыбу из рук, пока я нес ее до «съемочной площадки» на берегу. В конце концов та съемка превратилась в своего рода соревнование «Кто первый?» Норка ли схватит щуку и улизнет, или я, выложив приваду, отскочу на несколько метров, чтобы занять позицию и снять стремительного, юркого и текучего, как ртуть, зверька?
Подытожить рассказ об американской норке хочется банальной и давно набившей оскомину мыслью: интродукция нового вида в формировавшиеся тысячелетиями экосистемы — процесс со многими неизвестными и трудно просчитываемыми последствиями.