Медведь — зверь осторожный и поэтому предпочитает не попадаться на глаза человеку, если может избежать встречи.
В местности, густо населенной, где медведь часто сталкивается с человеком, он прекрасно понимает, что может последовать за этой встречей, и, как говорится, не лезет на рожон.
Человеку, желающему убить медведя, приходится немало потрудиться и немало походить по лесам, изучая повадки зверя, прежде чем пути медведя и человека скрестятся.
Сезонные изменения в составе пищи медведей создали неверное представление о разных его видах: «стервятниках», «овсянниках», «малинниках», «муравейниках». Однако все возрастные группы медведей с одинаковым удовольствием едят и мясо, и малину, и овес, и муравьев.
Это обычные бурые медведи, характерные обитатели таежного леса. Все они встречаются и в наших лесах, а с возрастом проходят через все «породы» — от «муравейников» до «стервятников».
Случается и так, что огромный медведь весом 250–270 килограммов питается исключительно растительной пищей, а медведь весом 125–130 килограммов всему другому предпочитает мясо. Такая «специализация» порой зависит от случая.
Медведю стоит только раз поохотиться удачно на коров и лошадей, и он это запомнит. Сравнительная легкость добычи вкусной пищи сразу определяет дальнейшую деятельность «стервятника».
По степени сношенности зубов у убитых медведей можно сделать заключение о той или иной наклонности к пище. Зубы «стервятников» быстрее снашиваются от разгрызания крепких костей убиваемых ими животных.
В одном из лесных уголков нашего края мне довелось побродить по медвежьим следам летом года два назад. Утром мы обошли с председателем колхоза все посевы овса, примыкающие к лесу, и картина стала ясной. Медведи ходили в овсе не везде, а в двух местах.
Мы решили построить лабаз в том месте, где выходило на кормежку семейство медведей. На зверовой охоте должно быть все предусмотрено, от этого зависит успех встречи со зверем и возможность удачного выстрела. Медведь меньше чует охотника, когда лабаз устроен над землей. К тому же с дерева легче увидеть зверя, да и обзор шире.
Мы много наследили вокруг, и поэтому первую ночь сидеть на лабазе не стоит. Медведь очень осторожен и может легко обнаружить засаду, принюхиваясь к следам. Мы собрали в кучу и зарыли все свежие щепки, прикрыли мхом пеньки срубленных жердей и далеко в стороны оттащили их ветки и вершинки…
По глухой дорожке, уходящей с поля, я отошел около двух километров и спустил с поводка собаку. Я шел с чутьистой собакой, и поэтому неожиданность встречи с медведем была маловероятна. Так думал я, но на охоте часто получается совсем не так, как думаешь, и неожиданности следуют одна за другой. Чибрик залаял совсем рядом, и залаял злобно, как на чужого человека.
Я не успел сдернуть ружье с плеча, как услышал фырканье зверя. Шум от бегущего животного был так силен, что у меня мелькнула мысль о лосе. В следующее мгновение черная туша показалась в кустах, а следом за ней неслась лайка. Густая трава мешала рассмотреть всего зверя, и я видел только его черную, как мне показалось, мокрую спину и лобастую голову на неестественно длинной шее.
Он бежал и все время ворчал, оглядываясь на собаку. На какое-то короткое мгновение наши глаза встретились, и медведь в ужасе бросился в сторону. Еще раз мелькнули в траве острые уши Чибрика, и шум стих. Так и осталось раскрытым ружье, а в руках пара вынутых из него дробовых патронов. Какой представлялся случай, и как я прошляпил его!
На том месте, где лежал медведь, я нашел несколько вырытых ям. Видимо, зверю было жарко, и он рыл их, валяясь в прохладной земле.
Я решил подождать собаку и присел в одну из медвежьих лежек. Минут через двадцать вернулся мой пес. Он часто-часто дышал, вывалив непомерно большой язык, и, не отрываясь, смотрел на меня. Мне стало стыдно.
— Ну ладно, ладно, ты не очень-то...— сказал я Чибрику и стал гладить его по голове.
Пес нетерпеливо встряхнулся, отошел от меня и, прерывая дыхание, напряженно слушал. Возбуждение, видимо, было очень велико. Ведь медведь был совсем рядом и, главное, постыдно бежал, несмотря на величину, почти в десять раз превышающую размеры собаки. Эх, если бы все, что говорят о медведях, было правдой!
Ведь чаще всего охотники видят этого большого зверя именно так, как получилось в этот раз, а не иначе. Да и зачем ему реветь и вставать на дыбы, если этого не требует ни кисть художника, ни перо писателя? Спасаться от беды на четвереньках куда удобнее. И зверь это прекрасно понимает.
На следующий вечер я сторожил медведя на овсяном поле и просидел на лабазе до темноты. Не стало видно мушки штуцера, и я спустил курки, приготовившись слезать с дерева. Но вот на противоположном конце полосы овса мелькнула какая-то тень.
Мне показалось, что пробежала енотовидная собака, и я стал всматриваться том направлении. Еще раз мелькнуло что-то и скрылось в овсе. Ясно, что какой-то зверек, но зверек некрупный. И вдруг несколько правее я увидел медведя.
Зверь шел в шестидесяти шагах, вдоль полосы овса, на фоне которого был хорошо виден. Даже разность цвета его шерсти и заметную золотистую «седелку» на холке можно было рассмотреть. То, что я принял за енота, оказалось медвежонком, следом за которым бежал и другой.
Медведица вошла в овес и стала сосать его с кромки полосы. Я бесшумно взвел курки и стал прилаживать штуцер для выстрела. Ни прорези прицела, ни мушки не было видно. Видимо, легкий шорох стволом ружья о кору дерева медведица услышала.
Она фыркнула и села, держа передние лапы на уровне груди. Черный контур ее напомнил форму редьки, поставленной вверх концом. Зверь был обращен ко мне грудью, и лучшего момента нельзя было ожидать.
Я решил стрелять без мушки, «посадив» медведицу на планку ружья. Патрон, заряженный девятью граммами черного пороха, выбросил из ствола огромный клин пламени и грохнул оглушительно.
Мне показалось, что медведица опрокинулась навзничь и крутится на земле. Второй раз я выстрелил во что-то неопределенное, считая, что стреляю в зверя.
Спрыгнув с дерева, я зарядил штуцер и пошел смотреть на результаты стрельбы. Между первым и вторым выстрелом прошло несколько секунд. Почему зверь не убежал мгновенно? Или, может быть, второй раз я стрелял в замешкавшихся медвежат?
Осторожно подойдя к тому месту, где только что была медведица, я увидел, что желто-белый цвет овса не прерывается ни единым темным пятном. Медведя не было. Свет электрического фонарика осветил сбитую росу на луговине, но ни одной капельки крови на ней не было.
На выстрел медведица не отозвалась, что также бывает при промахе или в тех случаях, когда медведь убит сразу насмерть. В данном случае последнее исключалось, но я решил проверить результат выстрела при помощи лайки.
Через час Чибрик был спущен на след, но, увы, голоса его я так и не услышал. Промах был совершенно очевидным. Тут словами делу не поможешь, и положение может выправить только хороший выстрел впоследствии.
Несколько ночей я просидел уже в другом месте, также на опушке леса, примыкавшей к овсяному полю. Оно тянулось почти на километр, но только в середине имело несколько загонов спелого овса.
Медведь-одиночка ходил на овес. И, видимо, немаленький. Зверь был осторожный и жировал только на самой кромке поля, примыкающей к лесу. На новом месте мы не стали делать такой основательный лабаз, как в первый раз, а вместо него приколотили к березе две жерди с одной и другой стороны.
Другие концы жердей были укреплены на сучьях ели, которая и закрывала лабаз со стороны поля. Левее лабаза была торная тропа, по которой зверь выходил из леса. Собственно, таких троп было две, и обе были торными. Тут уж приходилось положиться на охотничье счастье.
Интерес ко мне в колхозе пропал, ведь это была шестая или седьмая ночь, проведенная зря, а главное, был промах, который редко прощают охотнику.
В пять часов вечера я уже сидел на лабазе, забравшись в засаду задолго до захода солнца. В этот раз меня сопровождал директор лесхоза, молодой и страстный охотник. Мы поделили с ним место жировки медведя пополам и сидели в разных концах поля. Кто-то из нас должен был увидеть зверя. Кому же улыбнется охотничье счастье?
Не менее часа просидел я в такой обстановке... Село солнце, и заря полыхала ярким пламенем золотого заката. Было так тихо, что я слышал скрип челюстей большой осы-шершня, грызшей кору березы. Мой лабаз примитивен, но сидеть на нем было удобно.
На охотах в засидках лучше вообще не шевелиться. Это довольно трудно выдержать долго, но зато абсолютно необходимо. Еще более необходимо избавиться от всяких запахов. Ружье должно быть тщательно промыто и от нагара, и от смазки. На ноги хорошо надеть лапти из лыка или уже выношенные резиновые сапоги.
Томительно текли часы ожидания встречи с медведем. На опушке леса показался заяц-беляк. Он посидел, послушал и заковылял к посеву овса, то припадая к земле, то садясь на задние ноги, поводя ушами. Шорох от его прыжков иногда был хорошо слышен.
Вдруг сзади меня в лесу порхнул и застрекотал белобровый дрозд. Птицу что-то встревожило, и я вслушался. Вот совершенно по-особому в лесу треснул тоненький сучок. По звуку я понял, что он не мог треснуть самостоятельно. Кто-то сломал его и тихо шелестел сзади. Это были осторожные и вместе с тем тяжелые шаги медведя.
Они доносились из сумрака ельника и означали, что зверь идет вдоль опушки, примерно в десяти – пятнадцати метрах от ее края. Отдельные шаги были ясно слышны или совершенно затихали, когда медведь стоял и слушал. По всему было видно, что идет старый и осторожный зверь, который ведет себя совсем не так, как медведица, виденная мною в один из прошлых вечеров.
Затаив дыхание, я вслушивался в шорохи леса, и мне казалось, что стук собственного сердца может подшуметь зверя. Прошло еще несколько томительных минут, и звуки совершенно прекратились.
Дрозд куда-то улетел, ушел, видимо, и медведь. Неужели зачуял меня? Неужели и этот случай не увенчается успехом? Вот не везет! Тихо в лесу, и ничто не нарушает моих сомнений. Ушел!
И вдруг у меня за спиной зашумела листва кустарника и сильно затрещали его ветви. Все это было так неожиданно, что я не выдержал и резко повернулся на шум. В пятнадцати шагах от меня стоял огромный медведь.
Ни одна ветка ели, ни один листик не загораживали меня от него. Устраивая маскировку лабаза, я не ожидал появления зверя с этой стороны и поэтому оказался в очень невыгодном положении.
Стоило медведю взглянуть чуть повыше, и наши глаза встретились бы, но медведь не привык ожидать опасности сверху и не заметил меня. Он стоял, втягивая воздух носом, слегка поводя им по сторонам.
Розовый цвет его ноздрей, маленькие и совсем не злые глаза, лоснящаяся шерсть — все это было так близко от меня, как будто я наблюдал зверя в зверинце. Необычайно длинной показалась мне шея медведя, на которой, словно бочонок, сидела лобастая голова.
Не менее пяти минут стоял косолапый на опушке, и я понял, что тишина, предшествовавшая его появлению, также обозначала проявление его осторожности. Не видя ничего подозрительного, медведь сделал четыре-пять быстрых шагов в сторону овсяного поля и... лег.
Появившаяся с этими шагами надежда на выстрел исчезла, поведение зверя не обещало скорого его продвижения вперед, и я должен был сидеть, не меняя позы. Долго ли? Медведь, совершенно успокоившись, лизал свои лапы, чесал живот и бока, зевал и потягивался.
Еще десять минут — и сумрак не позволит мне увидеть мушку. Надо было что-то предпринимать, и я стал следить за глазами зверя. В момент, когда медведь, занимаясь туалетом, отворачивал голову и не мог видеть меня, я в несколько приемов перевел свой штуцер из левого положения в крайнее правое.
Это были мучительные моменты, от которых зависел успех выстрела. Наконец, приклад ружья был уперт в плечевую кость левой руки, и я получил возможность прицелиться в медведя. Стрелять с левого плеча да еще с упором приклада ружья в руку было очень неудобно, но иного выхода не было.
Свет угасающей зари отразился в серебряной плоскости мушки, и точка эта, как искорка, вспыхнула и замерла на левом плече зверя. Выстрел ударил неожиданно громко, звук его покатился по лесу, сливаясь с глухим рявканьем зверя.
Медведь вздыбился, повернулся и рухнул на землю. Вторую пулю я послал в цель уже по всем правилам, с правого плеча, старательно выцеливая бок зверя. Сразу все стихло, и мне показалось, что даже эхо не повторило звука второго выстрела.
Зарядив штуцер, я спрыгнул на землю и, осторожно вслушиваясь, сделал несколько шагов в сторону медведя. Волнение почти исчезло, появилась уверенность в меткости последующих выстрелов, если бы они потребовались.
В кустах было сумрачно и тихо. Вглядываясь в глубину их, я рассмотрел чернеющую тушу медведя с торчавшей вверх пяткой задней ноги. Не верилось, что этот огромный зверь был так просто убит.
Он был мертв, и только вблизи, осмотрев его внимательно, я понял, что убил самого большого медведя в своей жизни. Он весил 256 килограммов.
Час спустя мы вместе с колхозниками снова подходили к месту охоты. Чибрик, спущенный с цепи, далеко зачуял зверя и скрылся в темноте. Он не осмелился вцепиться в него, но злобно лаял, бегая вокруг убитого медведя.
Только после команды «бери!» пес стал рвать зверя за ляжки и вновь со злобой бросался на него, когда мы его оттаскивали от туши. Видимо, собака вспомнила свою недавнюю встречу с медведем в лесу и вымещала на нем прошлую неудачу.
На осенних охотах по медведю не всегда удается положить зверя на месте. Стреляя в темноте, охотник тяжело ранит зверя, но он довольно далеко уходит. В таких случаях лайка, работающая по медведю, совершенно необходима. Без помощи собаки охотнику трудно найти добычу, а порой и просто невозможно.
Кроме того, преследование раненого медведя по кровяному следу опасно для самого охотника. Медведь иногда затаивается на следу и может внезапно напасть на человека. Собака не позволит сделать этого и заранее предупредит охотника о засаде.
Даже в случае нападения зверя верный пес не даст хозяина в обиду, хотя часто и рискует при этом собственной жизнью.
Комментарии (0)