Госпожа удача

Короток сезон весенней охоты. И нет, наверное, большего охотничьего счастья, чем этот апрельский марафон под волшебный аккомпанемент вальдшнепиного хорканья и токования глухарей…

Нужно ли говорить, что глухарь — предел мечтаний охотников-«перьевиков»?! В моей охотничьей биографии был такой пробел — никак не доводилось взять глухаря с подхода под его знаменитую весеннюю песню.

И вот вдруг Роман Белозеров позвонил:
— Сергеич! Нас в одном керженском охотхозяйстве ждут. Я договорился тут через знакомых. Поехали за глухарями!
И мы поехали, втроем — Анатольич взял с собой коллегу по работе, начинающего молодого охотника Диму. В Семенове (тот самый город, где знаменитая на весь мир хохломская роспись) нас встретил хозяин охотхозяйства Федор Валентинович, и мы, с ним поздоровавшись, некоторое время недоуменно смотрели друг на друга.
— Где я тебя раньше мог видеть? — задумчиво спросил он.
— Вот и я гадаю! Где ж мы пересекались-то?
— А у тебя «Нива» синяя есть?
— Была раньше, но уж пятый год как «Патриот»!
— Так это ж тебя я тогда из леса вытаскивал, когда ты там машину усадил!
— Да ладно! Не помню… Скорее уж мы в район­ной администрации виделись…
— Да точно ты, не спорь!..

Очень довольные выяснившимся неожиданным старым знакомством, мы выехали в угодья, и егерь сразу расставил нас на вальдшнепиной тяге, сказав, что до глухарей надо будет ехать ночью еще километров десять. И я заподозрил, что умные и хитрые охотники — егеря специально решили задержаться на тяге, чтобы посмотреть на незнакомцев и понять, чего они стоят, прежде чем выводить на глухарей.

Тяга и впрямь была неплоха. Когда после долгой и нудной русской зимы впервые выходишь на тягу и, вдыхая острый, чистейший апрельский воздух, ждешь в вечерней тишине первое вальдшнепиное «хорканье»… Ей-богу, отдашь «полцарства за коня», ну то есть за этот весенний миг!
Первого кулика, тянущего на предельной дистанции, я пропустил, опасаясь сделать подранка, по второму промазал, занизив прицел, а трех подряд взял, да так, что сам себя похвалил: одного встретил в лоб, четко закрыв мишень стволом, второго — в бок, с безукоризненными поводкой и упреждением, а третьего — метрах на сорока и под самым сложным для меня углом 45 градусов, выставив ствол сразу на точку упреждения.

Друзья-прия­тели мои тоже постреляли от души, но удача улыбнулась только Роману — он добыл одного. С дороги, куда к сумеркам подтянулись еще трое егерей, тоже доносилась стрельба — значит, и там идут кулики.

Уже в полной темноте, с налобным фонариком, вышел к машинам.

— Ну как?  — спросил Федор.
Я молча поднял в луч фонарика тороки, на которых висели три кулика, а подошедший сзади Рома показал еще одного. Одобрительные возгласы огласили темноту:
— Вот так кормильцы к нам приехали! Ну, давайте по машинам!..

Атмосфера между нами еще больше потеплела, и мы двинули к токам, предварительно перегрузив Ромино снаряжение в мой уазик, а сам Ромка с Димкой сели в егерскую «буханку»…
Поставив палатки, поужинав шашлыком и приняв немного за знакомство, в начале третьего утра мы выехали из лагеря и на какой-то развилке попарно разошлись в стороны. Меня повел сам Федор, предварительно выяснив, что глухаря весной с подхода я никогда не брал.

— Ты свою «гаубицу» зарядил? — строго спросил он.
Я молча кивнул с некоторым смущением — многие старые опытные охотники терпеть не могут все эти современные «прибамбасы», а уважают исключительно классику, «вертикалки» и «горизонталки»; мы с Ромой тут как белые вороны. Что ж поделать: с огромной симпатией отношусь к этой их жизненной позиции, но сам предпочитаю ружья с подствольными магазинами, а из них — ижевские помповики. По своей «философии» они все же не так далеки от традиции, чем самозарядки.

— Точно не будешь больше передергивать?
— Точно!
— А зарядил что?
— «Ноль».
— По глухарю я «единицей» стреляю!
— «Нулем» вернее…
— Чего ты с таким коротким-то стволом?
— Нормально! Я влет гуся из него бил!

Истинная правда: мой ИЖ-81, который я использую для ходовой лесной и засадной охоты из-за удобного короткого ствола, сработан ижевцами отменно. Универсальный цилиндрический ствол посылает пулю с сорока-пятидесяти метров точно, без корректировки линии прицела, в пластиковую тарелочку, а с дробовым (контейнерным) патроном дает такую кучность, что друзья, стреляющие из 710-миллиметровых получоков, только головами качают от удивления — не может так бить короткий цилиндр!
Валентиныч вздохнул недоверчиво, сказал: «Пошли. Только тихо!» и бесшумной профессиональной походкой зашагал по лесной дороге. Я улыбнулся в темноте и пошел рядом — ходить бесшумно по лесу я и сам умею. Он некоторое время вполглаза косился на меня, но потом успокоился — тишина абсолютная.
Мы прошли так несколько сотен метров, может быть, с километр, и вдруг Валентиныч замер.
— Слушай!!!

Справа, едва слышимые, донеслись щелчки, а потом и кульминация весенней глухариной песни. В живой природе я слышал ее впервые, но этот звук нельзя перепутать ни с чем. Передохнув секунду после адреналиновой атаки я прошептал: «Слышу».
— Теперь — полная тишина! Трель — три шага. Допел — замри!

Валентиныч вцепился в мое левое плечо, переждал «вступление» и с началом «главной темы» сделал три быстрых шага, таща меня за собой, а потом резко остановил. Уже через два таких повтора я четко уловил суть, вошел в ритм и, хотя Федор продолжал держать меня за плечо, фактически все делал сам.

Мы свернули на другую дорогу, почти неезженую, и еще пару сотен метров прошли в таком напряженно-азартном режиме, не издавая ни звука. Глухариная песня все ближе, все громче… После жара адреналина, как всегда, сразу наступило полное спокойствие и холодный расчет. Скрытый подход к дичи, скрадывание я обожаю. Бывало, что с Сережкой Малышевым и ползком подбирались. Но тут в какой-то момент сказалось отсутствие конкретно «глухариного» опыта. Федор, уже полностью доверившись мне, отпустил мое плечо и даже подтолкнул вперед: «Давай!» Мы короткими рывками, застывая в паузах, как изваяния, синхронно двигались почти рядом; и вдруг я… нет, не увидел — ощутил, что нога опускается на ветку... Вообще-то глухарь перестает контролировать окружающие звуки, когда «поет», и в том ритме, который он нам задал, у меня еще оставалась секунда для завершения движения, но тут глухарь закончил песню на эту самую секунду раньше. Такую возможность я не учел и замер с поднятой ногой в мертвой тишине, сохраняя равновесие с помощью ружья. Сознание четко отсчитывало: пять секунд, десять… черт, мох «поехал» под опорной левой ногой, что же он молчит?! Почувствовав, что левая нога подворачивается и я сейчас плашмя рухну на землю, рискнул-таки поставить правую ногу, и — хрусь! Точно, в этом месте была ветка!

Я на телепатическом уровне прочувствовал все, что мне в этот момент проскрипел зубами Валентиныч. Вот позор-то! Мы стояли минуту-две. Тишина была такой обволакивающей, что казалось — дело происходит в космосе. Все, сейчас будет буйное хлопанье крыльев и смолкнет, уйдет!

Щелчок… Еще один. Рулада щелчков. Песня!!! Уф! Федор нетерпеливо коснулся меня прикладом. Три трехшаговые перебежки. Вот она, ель, откуда уже очень громко слышна глухариная песня! Но где же он? Вновь, скорее ощутил, чем услышал: — «Отойди назад!».

Отошел при первой же руладе. Все равно не пойму. Три шага вправо. Три шага назад. Вот! Качнулась ветка ели! Он! Но стрелять нельзя, глухарь в три четверти ко мне, а бить только в крыло, иначе ищи потом подранка! Еще немного назад, к Федору, теперь мы стоим плечо к плечу, и он окончательно теряет терпение.

С очередной песней вжимаю приклад в плечо, свожу три точки — бок глухаря, мушку и планку. Замолк глухарь, и палец замирает на предохранителе. Малейший звук неприемлем!
Запел! Предохранитель долой; чувствую, как, страхуя меня, вскидывает ружье Валентиныч, выдыхаю и чуть касаюсь пальцем крючка. Долей секунды позже грохает ружье Федора, спасибо ему, но я-то знаю, что попал! Массивное тело с шумом падает сквозь густую крону могучей ели.

— …! — с чувством говорит Валентиныч. — Ну и нервы у тебя! Я уже думал, если сейчас не выстрелит, сам пальну!
— Служенье муз не терпит суеты! — не в тему ляпнул я, приводя в порядок свои ощущения.
Федор — мужик образованный, современный, а потому «муз» стерпел. Хмыкнул, включил
фонарик и пошел за глухарем, а я за ним. Он поднял с земли мощную птицу и подал мне. Ничто не заменит того момента, когда ты берешь на руки это чудо русского леса, огромное, тяжелое, многоцветное...
— Ну что ? — лукаво спросил Федор, — домой повезешь или на кровях?
Прекрасно понимая, что это проверка «на вшивость», я, тем не менее, совершенно искренне ответил:
— Ты о чем?! Конечно, на кровях!
— Да ладно! — рассмеялся он. — Ты чё? Вези домой!.. Хоро-о-ош чертяка! А ведь мог уйти! Кило на пять с половиной, а то и на шесть! Смотри-ка, а он драчун был!

Федор показал на птичий загривок с большой проплешиной на месте выдранных перьев. Я бережно заправил под крыло глухариную голову на еще гибкой мускулистой шее… Прости, брат, что взял твою жизнь, но я — охотник, и это была честная охота…

По медленно светлеющему лесу мы пошли к развилке, куда должна была вернуться за нами «буханка». Глухарь под мышкой приятно и весомо оттягивал руку. Анатольичу не повезло — он вышел на «молчуна». Но какой логикой порой руководствуется охотничья удача — «Тайна сия великая есть»!