Очерки по истории охоты с собаками на Руси (X-XX века)

            СЛУШАЯ МУЗЫКУ ГОНА...

Кончилась псовая охота, но гончие не смолкли. Они перешли в руки ружейников. Еще во времена комплектных охот, в первой половине XIX века, если приходилось брать слишком большой остров, обставить который сворами борзых не хватало сил или у которого имелись недоступные для борзых перелазы, к делу привлекались тенетчики с сетями-тенетами или пешие ружейники. В качестве последних обычно использовали дворню, крестьян, однако, бывало, что и кто-нибудь из господ не брезговал стать на удобном для стрельбы по красному зверю лазу. Но наряду с этими барскими охотами на Руси существовала и категория охотников, державших одних гончих без борзых и принимавших из-под них зверя на ружье. Чем же, кроме возможности взять зверя, привлекла этих любителей гончая, если “из всех собак, которые по своей породе и свойствам принадлежат к различного родам охоты, едва ли отыщется хоть одна, которой бы суждено было терпеть такую скорбную участь, какой обречена наша русская, так называемая, стайная, паратая (быстрая) гончая собака” (Е.Э.Дриянский)? Ответ на этот вопрос совершенно ясен - голосом! Основное свойство гончей - преследовать зверя по следу (“гнать”), непрерывно отдавая голос и умолкая при потере этого следа. Голос или “гон” гончей, идущей за зверем, это не собачий лай в обычном понимании слова, это, скорее, более или менее непрерывное пение, передать которое можно набором одних гласных звуков. По исследованию знаменитого русского пианиста XIX века А.Сафонова - учителя С.В.Рахманинова, “Стая как предмет музыкального изучения” (“Охотничья газета”, 1892): “Судя по слуху, думаю, что предельные ноты собачьих голосов составляют: вниз - fa под первой линейкой басового ключа и вверх - fa сверх 8-й скрипичного ключа. На основании высоты и характера звуков голоса собак, как и человеческие, разделяются на четыре главные группы: высокие, нежные, так сказать женственные, которые могут быть названы дискантами; высокие, но более густого, мужественного тембра - тенорами; густые низкие - басами, и промежуточные, соответствующие человеческим меццо-сопрано, второму тенору и баритону... Не меньшее разнообразие замечается также и в диапазонах или объемах голосов. Большинство собак обычно издают от 2-х до 5-ти различных тонов, глядя по регистру, высоких, средних и низких, и в пределах их располагают музыкальные фигуры своего пения; но бывают экземпляры, голоса которых заключают до 1,5 и более октав. Встречаются они редко”. И далее: “На основании сказанного нельзя не прийти к заключению, что в форме собачьего пения мы имеем дело не с простейшими звуковыми явлениями, не шумами, не неопределенными криками, а материалом, из которого человеческий разум может создавать разнообразные и эффектные звуковые комбинации”. Путь к созданию таких комбинаций указывает в своей книге “Ружейная охота с гончими” (1906) известный гончатник Н.П.Кишенский: “В хорошо подобранной стае... необходимо несколько голосов высоких, звонких и ярких, какие обыкновенно бывают у выжловок; затем несколько средних - этих нужно стараться, чтоб была большая часть, - и, наконец, если стая небольшая, хотя бы один низкий мерный бас, который был бы настолько силен, чтоб слышался отчетливо. Еще лучше два баса: один из них должен гнать мерно, а другой немного редкоскало, с заливом, так что мог бы реветь через неравные промежутки времени, но чтобы этот рев покрывал отдельные голоса других гончих”.

Добавьте к этому, что стая должна преследовать по пятам быстроногого зверя, держать его “на чутье” и при этом не раскалываться, а гнать кучей и к тому же по любому месту - лесу, болоту, гарям, кустарнику. И тогда вы в какой-то степени поймете, что такое “гон”! Недаром “Старый охотник” - Д.А.Вилинский, полемизируя с Л.Вакселем, утверждал: “Можно охотиться с ружьем без легавой с удовольствием, но без ружья можно охотиться только с гончими”.

 

Откуда же взялись на Руси эти певцы, появление которых уходит в глубь веков и без которых было немыслимо само появление псовой охоты? Возникновение породной группы собак, сложившихся позднее в породу русских гончих - это один из темных пунктов в истории отечественного охотничьего собаководства. Дело в том, что русская гончая - единственный представитель так называемых восточных гончих, довольно резко отличающихся от западных - немецких, французских, английских и других. Н.П.Кишенский и Л.П.Сабанеев, а вслед за ними и другие авторы утверждали, что восточная гончая была приведена на Русь татаро-монголами. Это утверждение основывается в основном лишь на том, что имевшие татарские корни дворяне-помещики поволжских губерний держали в XVIII веке большие стаи гончих и продажа таких гончих шла через посредство татар же. Однако этот факт вполне может быть объяснен тем, что татарские заводчики не гнушались продавать не только лошадей, но и собак, от чего вплоть до второй половины XIX века всегда, “как черт от ладана”, открещивались русские магнаты.

Следует окончательно признать, что “татарский след” в появлении русской гончей может быть полностью отброшен (См. “Очерк I. Истоки”). В самом деле: татаро-монголам неоткуда было приводить на Русь “огромные стаи этих гончих”, так как их не было и нет на всех 7-8 тысячах километров степных и полупустынных пространств от Монголии до Руси; исходный материал для создания гончих собак на Руси существовал гораздо раньше татаро-монгольского нашествия, и, наконец, гончая, как это документируется фресками Софийского собора (Киев), уже существовала на Руси, по крайней мере, в XI веке.

Самим татарам гончая была не нужна вплоть до прихода на Русь, и не было никакого смысла тащить ее в многотысячекилометровый и многолетний военный поход. А наличие гончих у татарских ханов и мурз (кстати, обрусевших и возведенных в дворянство) Казани, Касимова, а позднее Ярославля и Костромы, скорее, может быть объяснено обратным заимствованием во времена, когда Казанское ханство уже находилось в русском окружении и, зачастую, под русским влиянием. Другое дело, что, как можно полагать, русская псовая охота в ее классическом варианте заимствовала от татар свой полностью конный строй. Весь состав ее выступал верхом, что давало захватывающие моменты “травли”. Вот эта-то сторона русской псовой охоты и могла привлечь к ней любовь поволжских татар в такой степени, что сделала ее родной для них.

Что касается происхождения русской гончей, то я уже высказал (“Очерк I. Истоки”) соображения о том, что исходным материалом для ее возникновения на Руси в конце 1-го - начале 2-го тысячелетия послужили, скорее всего, аборигенные лайки и ввозные подсокольи собаки. Именно отсюда пошли те волкообразные, с низким, звероватым постановом шеи, опущенным гоном (хвостом), маленьким треугольным ухом и загривиной, мрачные с виду восточные гончие, “духовые” собаки, как их называли еще несколько столетий до XVII века, необходимые в лесных угодьях для охоты с луком на копытных (смотри фреску Софии Киевской “Собака, гонящая оленя”) и с борзой по быстроногим зверям. Наличие аборигенного собаководства на Руси (лайки) и ценность охотничьей собаки, зафиксированная в “Русской Правде”, вполне допускают возможность появления гончей, а лесной характер северных и северо-восточных областей Руси мог стимулировать ее распространение. На домонгольское существование гончей на Руси косвенно указывает наличие ее, подтвержденное письменными источниками XI века, в соседней Польше, которая в то время была тесно связана с Киевской Русью и войнами, и брачными союзами.

 

Распространению “духовой” гончей несомненно способствовала двоякая возможность ее охотничьего использования: либо в составе псовой охоты для выставления зверя на открытое пространство под борзых, либо при розыске зверя на поводке (гончая отдает свой голос только на свежем следу) или при перехвате гонного зверя с луком и стрелами. Если использование первой возможности относилось к “спортивной” охоте князей, княжат, бояр, державших на псарнях стаи собак, то вторая могла, в силу свободного доступа к охоте на Руси, быть использована и “простолюдинами”. На это прямо указывает берестяная грамота “От Иева ко Василию”, относящаяся к XIV веку, найденная в Новгороде (см. “Очерк I. Истоки”), из которой однозначно следует, что гончих уже тогда держали люди, собственноручно писавшие на бересте, а не поручавшие делать это писарям на пергаменте и охотившиеся с одиночкой, смычком (две собаки) или стайкой (3-5 собак).

Возможно, что именно такое двоякое использование гончей уже на первых этапах самого ее существования как типа или породной группы или группы аборигенных пород и заложило в ней двойственность, недавно выявленную Р.И.Шияном в книге “Русская гончая” и выражающуюся в виде существования на рубеже XIX - XX веков двух типов собак: “восточной” и “русской” гончих в “одной рубашке”. Разница между ними состояла в том, что от одной - стайной гончей псовых охот - требовалась умеренная вязкость при высокой паратости, а от другой как раз наоборот. В документированной истории русской гончей в XVIII - XIX веках это нашло свое отражение в выделении из нее нескольких пород: “пешей”, “паратой”, “крутогонной”, “прямогонной” и других, о которых поговорим ниже.

Если не считать весьма краткого упоминания С.Герберштейном стай “духовых” собак, использовавшихся в 1529 году в псовой охоте Государя и Великого князя Василия III, где к ним добавляли молоссов (меделян) - на случай встречи с крупным и опасным зверем (это известно и по польским источникам), и где они веселили участников громким и разнообразным лаем, то первое описание гончих, хотя и маловразумительное, встречается в “Регуле, относящемся до псовой охоты”, принадлежащем, по словам Л.П.Сабанеева, перу рижского стольника Х.О.Фонлессина и написанного в 1635 году (опубликован в “Природе и охоте”, 1886). В нем приводится краткое описание обязанностей ловчего (руководителя стаи гончих, в дальнейшем получившего название “доезжачего”) при ведении стаи на смычках к острову и в дальнейшем при набросе и гоньбе. Так, например, он обязан примечать, “по какому зверю гончие погонят; если по красному зверю взревут... три крат в рог голос подать” и т.п. Приводятся описания некоторых статей гончих: “У гончей собаки хвост - гон или серпало, а рыло называется чутьем”, приметы или “признаки”: “Гончая собака когда толстая и росту немалого.., глаза имеет навыкате (такую) мы называем ленивая и неотлосчивая” (возможно, неотросчивая, с плохим “полазом” - поиском- А.К.), “а которая хотя и рослая, только имеет редкие ребра и мокрое чутье, да притом холодное.., глаза маленькие, чтоб не на слезе были, ту собаку в гоньбе не порочить, а назвать мастером”. В целях получения гончих-верхочутов в “Регуле” рекомендуется повязать породным и мастероватым выжлецом породную же легавую суку, отобрать подходящих по статям потомков и “блюсти” (вязать) их с хорошими мастерами. Отсюда “от третьего колена прямо верхочутых собак иметь; они в гоньбе веселее всех собак, только недолговечны они: через три осени стекают или слепнут”. Даются в “Регуле” наставления о содержании гончих на псарном дворе, их кормежке и лечении. Фонлессин не разделяет гончих на породы и говорит о них как о едином целом, употребляя даже определение “породный”. Это не мешает ему, помимо приведенной рекомендации по прилитию крови легавой, принимать в стаю и “неублюдков” (на современном языке - “ублюдков”) с “остроушками”, лишь бы гоняли. Как не вспомнить, что в 30-е годы XX века возникала идея включения в гоньбу лаек!

Довольно заметное место в “Регуле” отведено рекомендациям для владельцев охоты: как содержать и руководить охотой, отбирать, содержать и наказывать обслуживающий персонал и т.п. Все эти указания адресованы явно не Царю Алексею Михайловичу, хотя сам “Регул”, судя по посвящению, писался для него, а гораздо более широкому кругу лиц. Сам Алексей Михайлович больше интересовался соколиной охотой. Тем не менее на его псарне было более 100 собак, при которых состояли ловчий, охотники ловчего пути (борзятники), конные псари (выжлятники) и корытчики. На широкое, помимо царской охоты, распространение на Руси в XVII веке гончих указывает приводимый Кутеповым указ отца Алексея Михайловича, первого царя из рода Романовых - Михаила Федоровича об отправке в 1619 году охотников и псарей на север - в Галич, Чухлому, Солигалич - ярославские и костромские города для приобретения “собак борзых, гончих, меделянских”. Брать их повелевалось даже с помощью силы, “буде владельцы не захотят отдать добровольно”. Широта распространения псовых охот, а с ними и гончих подтверждается и указом Петра I, который сам не занимался никакой охотой, но в 1686 году указал, чтобы: “Около Москвы в ближних местах с людьми своими по полям и в них с псовой охотой не ездили”.

 

Итак, гончая прочно вошла в обиход псовой охоты. Однако именно к этому периоду ее пребывания в составе псовых охот относятся горькие слова Е.Э.Дриянского, цитированные в начале очерка. Дело в том, что в псовой охоте несомненным фаворитом была борзая, с которой непосредственно имели дело, охотились и которой интересовались владельцы псовых охот. Гончие же почти целиком были отданы в руки ловчих-доезжачих и выжлятников-псарей. Хорошо, если они попадали в руки Данилы (Л.Н.Толстой, “Война и мир”) или Феопена (Е.Э.Дриянский, “Записки мелкотравчатого”), но ведь таких были единицы. П.М.Мачеварианов пишет: “Почти во всех охотах России с гончими обращаются жестоко и содержат их варварски”. Мало способствовала псовая охота отбору и разведению дельных гонцов, поскольку для островной езды требовалась лишь гоньба плотной стаей “в куче”, сравнительно накоротке до поля, а крупные стаи не нуждались в особом подборе голосов - слышно было и так. Тот же Мачеварианов иронизировал по поводу подбора голосов в стае, называя это “причудничеством”.

В псовых охотах нередко встречались “фальшивые” стаи, в которых след вели в действительности одна-две собаки (мастера), а остальная стая лишь голосила вслед за ними. Передача гончих в полное ведение малограмотных в своей массе выжлятников - “из кузнецов или из швецов, из шустер (?) или из коновалов” (“Регул”) отнюдь не способствовала правильному разведению и сложению консолидированной породы. Не улучшило положения и появление при наследниках Петра I парфорсной езды с одними гончими на европейский манер - преследования зверя, обычно лисицы, стаей гончих в сопровождении конных охотников. Охота эта не требует ни особого чутья, поскольку лисица пахнет значительно сильнее, чем заяц, ни вязкости, поскольку стая все время находится под влиянием пикера - конного псаря. Нужна паратость (быстрота) и злоба. В дальнейшем этот вид охоты практически не прижился в России и не получил развития, за исключением охоты С.М.Глебова и приучения к полевой езде слушателей Офицерской кавалерийской школы, которой в девятисотых годах руководил генерал А.А.Брусилов и в которой эта езда проводилась по искусственному следу. В связи с появлением парфорсной охоты и рядом других причин, среди которых не на последнем месте стояла мода, уже сразу после смерти Петра I начался завоз в Россию западных гончих - английских, французских, немецких, курляндских и польских. По данным Н.И.Кутепова, в охоте Петра II в 1730 году состояли 193 гончие, в том числе 50 французских, 128 русских, 4 бладхаунда и 9 такс. Однако в 1741 году в охоте Императрицы Елизаветы Петровны из 46 гончих французские и английские составляют уже половину - 23 собаки, а из остальных, по-видимому, русских, 7 обозначены как “приводные”, то есть, приобретенные, и 16 - “домашние”. Императрица Екатерина II в своих записках сообщает, что будущий Император Петр III, в бытность наследником-цесаревичем, увлекался охотой, вследствие чего его наперсник Чоглоков выпросил у Елизаветы Петровны две стаи собак: одну русских, другую французских и немецких. Управлять русской стаей стал Чоглоков, а Петр III взял на себя управление иностранной, при которой состояли берейтор-француз, немец и мальчик-курляндец. Насколько можно судить, собаки эти использовались для парфорсной охоты. Позднее, после разделов Польши и подавления польских восстаний, к английским, французским и немецким (курляндским) гончим прибавились и польские. Сразу же после появления в России ввозных собак началось прилитие их кровей к аборигенным гончим псовых охот. Стимулом для этого служило, в одних случаях, стремление повысить паратость и чутье по “красному зверю”, а с другой, просто желание иметь “красивых” собак и мода. Р.И.Шиян приводит пример “племенной работы”, проводившейся с собаками, предположительно русскими, “отписанными в казну” у князя Алексея Голицына: голицынская Совка (багряно-пегая) от французского выжлеца Громилы пометала 8 черно-пегих щенков; голицынская Доборка (черная красноподпалая) от курляндского светлоподпалого выжлеца Громилы - 7 щенков (2-х черных с загривиной и 5 красноподпалых); голицынская Струйка (багряная белоподпалая) от русского черно-пегого выжлеца Свистуна - 5 щенков (2 черно-пегих, 2 багряно-пегих и 1 темно-багряного с загривиной). Вполне можно согласиться с Р.И.Шияном, что никакого породного разведения здесь не просматривается. В результате к началу XIX века в псовых охотах так и не сложился какой-либо определенный тип гончей собаки и разнообразие “пород” было чуть ли не большим, чем у борзых. В первых печатных книгах, посвященных псовой охоте: “Совершенный егерь...” В.А.Левшина (1774 и 1791гг.) и “Псовый охотник...” 1785г, подписанной Г.Б. (возможно, князь Г.Ф.Барятинский), о гончих говорится вроде бы как об одной породе, так же, как в “Регуле...” Х.О.Фонлессина. Но в 1810 году тот же Левшин в своем “Псовом охотнике...” пишет о французских, английских, немецких, курляндских (брудастых), костромских и ярославских гончих и об арлекинах. В 1820 году он во “Всеобщем и полном домоводстве” довольно четко описывает “псовых” или “костромских” гончих, указывая на характерные для них “уши несколько вислые, но короткие” и “курляндских” или “брудастых” - жесткошерстных, а также включает в гончих и “лоших” - “род собак дворовых, очень рослых и сильных, густую и длиннную шерсть имеющих, уши острые и головы большие”, то есть, типичных лаек, что подтверждается его же словами: “оные единственно только по лосям (иногда по медведям) употребляются”. П.М. Мачеварианов также упоминает “костромскую гончую”, наряду с “курляндской, английской и польской”. В дальнейшем многообразие “пород” еще более возрастает. Н.П. Кишенский, первый из авторов обратившийся к ружейной охоте с гончими, описывает в “Записках охотника Тверской губернии” 10 пород гончих: “старинную русскую”, “костромскую”, “пешую”, “курляндскую”, “польскую маленькую (заячью)”, “польскую паратую”, “польскую тяжелую”, “английского лисогона (фоксгаунда)”, “арлекина” и “брудастую”. В другой своей работе “Выбор гончих” он впервые систематизирует их, разбивая на три группы: западных, восточных и брудастых. Это первое указание на действительно имеющее место сильное экстерьерное отличие русских гончих от их западных товарок. Идея разделения восточных и западных была затем детально развита Н.П.Кишенским в его “Опыте генеалогии собак” и сохраняет свою ценность до настоящего времени. Отличие между этими группами заключается в более приземистой сложке восточных гончих, сглаженном переходе ото лба к морде, косом разрезе глаз, маленьком треугольном ухе, низком поставе шеи и манере низко, по-волчьи, нести хвост (“гон”).

 

К западной группе Кишенский относит польских тяжелых и паратых, а также курляндских, умалчивая о польских маленьких, относительно которых он и ранее сомневался, не литовская ли это порода. В выделенную им группу восточных гончих он включает старинных русских, костромских и пеших. Не выделяя особо, Кишенский говорит о французских гончих (видимо, “королевских” или “артуа”), относя их к западным, зато английских выделяет в самостоятельную группу.

Л.П.Сабанеев не только полностью принял взгляд Кишенского на четкое разделение западных и восточных гончих, но и, обуреваемый своей идеей о том, что “громадные стаи этих собак (гончих) помогали татарам в борьбе с Русью”, даже назвал костромскую гончую “татарской”.

Наиболее серьезный, наряду с Кишенским, авторитет конца XIX века П.М.Губин в классическом “Полном руководстве ко псовой охоте” (1890 г.) со своей стороны перечисляет следующие “породы” гончих: “русская прямогонная”, “русская крутогонная”, “костромская”, “русская брудастая”, “арлекины”, “польские” и “английские”. Заметим, что Губин при этом оговаривается, что речь идет только о породах “употребительнейших”. Как видно, названия пород, приводимые Кишенским и Губиным, далеко не всегда совпадают: дело в том, что эти авторитеты, к нашему вящему сожалению, не признавали друг друга. Совсем недавно Р.И.Шиян (“Русская гончая”, 1995) взял на себя труд сопоставить описания пород, сделанные Кишенским и Губиным, причем с точки зрения не различий, что уже производилось, а с единственно правильного подхода: выявления общих черт сложки. Проведя эту работу, он пришел к выводу, что это “одни и те же собаки, бывшие тогда в России, которых они (авторы) каждый сам по себе описывали и систематизировали”. Так, по заключению Р.И.Шияна, “старинная русская” гончая Кишенского совпадает с “прямогонной” Губина, под именем “костромской” описывается одна и та же разновидность, а “русская пешая” Кишенского соответствует “крутогонной” Губина.

“Бесспорно, - пишет Р.И.Шиян, - “в России существовала особая разновидность местной гончей, имеющая аборигенное происхождение от предшествующих ей более древних собак и отвечающая признакам восточной гончей, описанной Н.П. Кишенским. Главное отличие ее от всех прочих заключалось в явном влиянии лайки”. И далее: “...как мы видим..., на крайних пределах стояли старинная русская гончая и русская крутогонная. Костромская гончая занимает центральное положение, как наиболее выраженный тип”. Вместе с тем, признавая, вопреки Н.П.Пахомову, существование костромской гончей, как достаточно единообразной по своим качествам собаки, Р.И.Шиян, под влиянием Кишенского и Губина, склоняется к признанию “старинной русской”-”прямогонной” гончей родоначальницей аборигенных гончих, исключая из рассмотрения “пешую” - “крутогонную” гончую. Что касается последней, то несомненно, как считали и старые авторы, это продукт излишнего, может быть, позднейшего прилива крови лаек - стоит вспомнить рекомендации Фонлессина в “Регуле...” об использовании “остроушек”. Однако, что касается “старинной прямогонной”, то в ее облике и в указываемом Л.П.Сабанеевым ее применении для “форсирования” (травли) медведя и кабана маячит примесь молоссов (меделян), которых еще в XVI веке (С.Герберштейн) добавляли к стае гончих (“духовых”). Естественно, что переход к правильной псовой охоте на зайца и красного зверя и перенос большинства псовых охот в лесостепные и степные места в XVII-XVIII веках вывел эту разновидность из употребления и ко временам Кишенского и Губина она уже исчезла, как и густопсовая борзая с “браском”. Таким образом, скорее всего ближе всех к прототипу аборигенной гончей была все же “костромская”. На это, кроме ее “наиболее выраженного типа”, могут указывать и еще некоторые обстоятельства ее сохранения в северных (Костромская, Ярославская, Тверская и др. губернии). Всё это даже сейчас лесная сторона, где псовая охота могла существовать и действительно существовала на базе “прутких” густопсовых (?) борзых, ловивших накоротке - “браском”, то есть до XVIII века. Их исчезновение в конце XVIII - начале XIX веков и смена их “сильными” борзыми привела к уменьшению числа псовых охот в лесных губерниях. Обратим внимание на то, что почти все упоминаемые в XIX веке псовые охоты - это охоты Тульской, Пензенской, Калужской губерний и юго-востока России. Мелкотравчатым, с одной-двумя сворами борзых, тоже требовались достаточно открытые угодья с русаком, а никак не лесной север. Что же оставалось на севере - в Новгороде, Твери, Костроме, Ярославле и т.д.? Смею предположить - ружейная охота с гончими мелкого дворянства и простолюдинов. Заметим, что все авторы, включая Н.П.Кишенского, занимавшиеся историей гончих собак в России, основывались на данных о гончих из псовых охот. Однако, судя по имеющимся, хотя и отрывочным, данным, в XI, XIV, XVI веках, а возможно и раньше, гончая использовалась и для охоты с луком и стрелами, а затем и с ружьем по копытным. Ружейная охота на зайца из-под гончей на гону смогла получить полное развитие только после изобретения кремневого ударного замка и дроби. Ни аркебуза, ни сменившее ее колесцовое ружье не могли обеспечить необходимой скоростной стрельбы. Что касается этих условий, то уже в 1654 году для царя Алексея Михайловича была изготовлена кремневая “перевертная” двухстволка с одним нарезным и одним гладким стволом. При нем же в Приказе ловчего пути появляется должность “птичьего стрельца”. Есть сведения, что еще царю Ивану IV Грозному были подарены английские легавые. Таким образом, с этой “технической” стороны - наличия кремневого ружья и дроби, возможность появления ружейной охоты с гончими возникла не позднее конца XVII - начала XVIII века. Ко времени затухания псовой охоты в северных и северо-восточных губерниях для нее могла сложиться и более серьезная, чем ранее, социальная база. М.А.Сергеев в статье “История гончих” (“Охота и охотничье хозяйство,” 1963) приводит данные о том, что в первой четверти XIX века в Галичском, Солигаличском, Буйском и Чухломском уездах (тех самых, куда царь Михаил Федорович посылал в 1619 году экспедицию за гончими) насчитывалось “600 человек дворян вовсе без крестьян, нигде не служащих и без образования” - так называемых “однодворцев”, которые, конечно, не могли приобретать английских гончих, да они и не были им нужны, а пользовались “местным производством”, а в случае его нехватки прибегали к подливу крови лаек. На раннее и широкое распространение “ружейников” в той же Костромской губернии указывает и Губин.

Кстати, ведь и сам Н.П.Кишенский - первым заговоривший всерьез о ружейной охоте с гончими, был тверяком и начинал не на пустом месте.

 

Почему же о ружейной охоте с гончими заговорили в печати только к концу XIX века? Объясняется это достаточно просто. Уже к середине XIX века, а особенно резко после 1861 года, сократилось число комплектных псовых охот, завидной добычей которых был красный зверь - волк, взять которого на ружье из-под гона можно только при наличии волкогонной стаи. На смену владельцам комплектных псовых охот пришли владельцы стай гончих. Вот тут-то и начался серьезный разговор о ружейной охоте с гончими. Обратите внимание, что Н.П.Кишенский, крупнейший авторитет в области именно ружейной охоты с гончими и автор первой, ставшей классической, книги об этом предмете, очень мало касается охоты с одной-двумя собаками, а основной разговор ведет опять-таки о стае. В то же время П.М. Губин, посвятивший свой также классический труд собственно псовой охоте, упоминает как раз о рядовых ружейниках северных (Костромской и пр.) губерний. Рядовые гончатники с одной-двумя собаками оставались в тени вплоть до начала следующего, XX, века. О них и об их требованиям к гончим не писали в кинологической литературе и разве что в охотничьих очерках проскальзывали упоминания о мелких чиновниках заштатного уездного городка или земских врачах, или отдельных увлеченных “земледельцах” и “мастеровых”. Владельцы стай гончих были людьми известными, и в их практике впервые прозвучало то несоответствие требований, предъявляемых к гончим псовыми и ружейными охотниками. В результате в конце XIX века, когда возникла необходимость переходить к заводскому ведению пород собак, в том числе и гончих, сложилась ситуация, которую только недавно расшифровал Р.И.Шиян, разбираясь в запутанной и неясной истории с созданием стандарта и со становлением заводской породы русской гончей.

Однако, прежде чем рассматривать историю становления заводских пород гончих, посмотрим, что же представляет из себя ружейная охота с ними и каковы различия в требованиях, предъявляемых к гончей, ружейников и борзятников. Гончие псовых охот оказались не очень подходящими для охоты ружейной, особенно в случае одиночек, смычков (две разнополые однопородные собаки) и стаек (3 - 5 собак). Задача гончих в псовой охоте, как уже говорилось, состояла в том, чтобы как можно быстрее выставить зверя из зарослей на открытое место, в зубы борзым. После этого гончая должна была, бросив горячий след, повернуть обратно в лес. Она не имела права продолжать гнать зверя, чтобы не мешать борзым. Совсем иное требовалось ружейникам. У них гончая должна была преследовать зверя, голосом отмечая его путь, до тех пор, пока он не оказывался под выстрелом - “до ружья”. Задачей же стрелка было встать на пути гонного зверя. До сих пор среди широкой публики и даже охотников бытует мнение, что задача гончей “нагнать зверя на охотника”. “Поздняя осень. Смычок гончих преследует беляка. Зайчишко мелкий - листопадник. Тропа пестрая: где снег, где голая земля, где лужи с тонким ледком. Втроем пытаемся перехватить зверя, но тщетно. Гон мароватый, хотя собаки вязкие и, в меру своих возможностей, стараются. “Разве это собаки,” - возмущается приятель, - “ничего они не соображают. Вот у моего батьки был собак. Батька сидел на пне, а собак гонял и всегда пригонял зайца прямо в ноги”. Не стал спорить с товарищем, а весь секрет в том, что батька - старый охотник знал, где сидеть: хорошо выбирал лаз зверя!” (А.Ю.Матушкин, “Охота с гончими”, журнал “Охотник”). Действительно, ружейная охота с гончими основывается на том, что поднятый (“побуженный”) гончей зверь, особенно заяц, как правило, не уходит далеко от обжитого, привычного для него места обитания, а начинает под гоном давать более или менее правильные круги, проходя по знакомым и наиболее излюбленным путям, путая свой след с помощью “двоек”, “скидок” и других уловок, возвращаясь к лежке, залегая в “крепких” местах, одним словом, применяя всяческие уловки, чтобы сбить собаку со следа. Охотник, ориентируясь по голосу гончей, старается перехватить зверя на наиболее вероятных местах его появления - “лазах”, что удается сделать, зная местность и предвидя его путь. Охота может производиться одним из двух способов: либо с занятием лаза заранее, до запуска (“наброса”) гончих - это охота неподвижная, либо охотник или охотники должны подставляться уже под гонного зверя, ориентируясь по голосу гончей - это ходовая охота. Неподвижная охота требует достаточного числа участников (“номеров”), чтобы перехватить все лазы, и производится, главным образом, на “красного зверя” (лисицу и волка), строгого и требующего полной неподвижности и хорошей маскировки стрелков. На ходовой же охоте большое число участников (пять и более человек) нежелательно, они просто будут мешать друг другу. Так охотятся преимущественно на зайца, иногда на лисицу, но никогда - на волка. И в той и в другой охоте гончие обязаны гнать до ружья, не бросая зверя, а в случае утери следа (“скола”) отыскивать его вновь. Вот эту-то способность - “вязкость” и пришлось в первую очередь развивать у гончих собак при переходе их из псовой в ружейную охоту. Конечно, при гоньбе стаей и возможность утери следа меньше, и повторно поднять его (“выправить скол”) собаки могут скорее, чем в одиночку. Однако содержание стаи - дело дорогое, тем более что к ней требовался хотя бы один конный доезжачий, так как набрасывать сколь-нибудь значительную стаю (4-5 смычков) без руководства нельзя. Стаи подружейных гончих составляли существенную часть известного поголовья гончих вплоть до начала XX века, однако уже к концу этого периода снизилась и численность собак в стае, до нескольких смычков в отличие от десятков собак первоначально, и все чаще и чаще стали выходить на поверхность гончатники, держащие смычок гончих или просто одиночку. Естественно, что при этом значение вязкости еще более возросло. Значительно повысились требования и к поиску зверя - “полазу”, что вполне понятно, так как поднять (“побудить”) затаившегося на лежке зверя одиночной собаке гораздо труднее, чем в компании. Важным фактором стало “мастерство” - умение собаки проверять “крепкие” места и выправлять скол. Новые требования, предъявляемые к гончим ружейными охотниками и необходимость, наконец, консолидировать породу, что в немалой степени было связано с большим распространением содержания и охоты с одиночной гончей, смычком и, в лучшем случае, со стайкой, делавшие невозможным замкнутое разведение гончих, потребовали выработки общего стандарта заводских пород. Одной из них стала “русская гончая”.

Начало консолидации породы было, несомненно, заложено в 1881 году, когда Н.П.Кишенский, по просьбе судей, осуществлявших экспертизу гончих на выставках Московского общества охотников, сделал подробное описание “восточной” гончей, опубликованное в его статье “Выбор гончих”. Именно название “восточные гончие” вошло в “Правила экспертизы отдела гончих” выставок собак МОО. Эти выставки в те времена являлись наиболее, пожалуй, авторитетными в России, но далеко не единственными. Наряду с ними и совершенно независимо проводились выставки Императорского общества правильной охоты, которое в 1894 году организовало Съезд псовых охотников, поручивший владельцам охот П.Н.Белоусову и А.Д.Бибикову составить описание “русской гончей”. Поручение съезда было выполнено, и в 1895 году в журнале “Природа и охота” было опубликовано “Описание типичных признаков современной русской гончей”. Это описание было более детализированным, чем сделанное Н.П.Кишенским и отличалось от него в некоторых деталях, однако, как отметил Р.И.Шиян: “Прежде всего бросается в глаза, что под разными названиями описывается по сути дела одна гончая”. Тем не менее название “восточная” гончая продолжало фигурировать на выставках МОО, а после Октябрьской революции и на других выставках вплоть до середины 20-х годов.

 

Причины этой удивительной ситуации впервые вскрыл Р.И.Шиян в своей работе “Русская гончая”. Проще всего будет привести здесь обширную выдержку из этой книги. “Псовым охотникам, объединившимся в Императорском обществе правильной охоты, выразителями взгляда которых были П.Н.Белоусов, Н.П.Кашкаров, П.М.Губин и многие другие, гончая нужна была в стае. Вся задача ее в комплектной псовой охоте сводилась к нахождению зверя в острове и скорейшему выгону его стаей на охотников с борзыми. И чем быстрее и эффективнее делали гончие эти два дела: подъем зверя и выгон его в поле, тем выше они ценились. При протравленном звере из-под гона, т.е. не добытом борзятниками с помощью борзых, эти гончие должны были бросать зверя как можно быстрее и возвращаться к доезжачему, чтобы незамедлительно приступить к поиску оставшихся в острове зверей (на самом деле гончие обязаны возвращаться в остров при любом выставленном в поле звере, а не только при протравленном. - А.К.). Ружейным охотникам, объединенным Московским обществом охоты, взгляды которых прежде всего выражал Н.П.Кишенский, нужна была совсем другая собака: первым и самым необходимым качеством ружейных гончих должна быть вязкость и вязкость без подзадоривания; они должны работать одни, не слыша и не видя человека, гнать поднятого зверя до тех пор, когда положит его выстрел охотника или он сдастся и попадет в зубы. Другое принципиальное положение, которое с полной определенностью изложил Н.П.Кишенский - это то, что работу преследования зверя по следу с голосом вполне и достаточно эффективно может совершать не стая гончих, а одиночка при условии ее высоких полевых качеств. Вот именно в этих двух разных подходах к качествам гончей и кроются те расхождения между псовыми и ружейными охотниками, которые так и не дали возможности до 1925 года выработать общепризнанные стандарты как по экстерьеру русской гончей, так и по ее полевому досугу”.

 

В 1925 году состоялся 1-й Всесоюзный съезд кинологов, который принял стандарт “русской гончей”, разработанный Н.П.Пахомовым, и утвердил ее название. Н.П.Пахомов - крупнейший знаток гончих советского периода и сам бывший владелец стаи, проделал большую работу, приведя в соответствие описания гончих, составленные Н.П.Кишенским и П.Н.Белоусовым. Русская гончая была стандартизирована как собака типично восточного, волкообразного и звероватого склада с клинообразной сухой головой, маленьким треугольным ухом, хорошо развитой загривиной и невысоко поставленной шеей. Окрас предусматривался неяркий, чепрачный или багряный. Съезд кинологов заложил также основы полевых испытаний гончих, ориентированные на одиночную собаку. Исправленный и, в сущности, окончательный стандарт русской гончей, был принят на 2-м Съезде кинологов в 1939 году, с тех пор он подвергался лишь “косметическим” исправлениям. Великая Отечественная война нанесла, естественно, значительный ущерб породе, однако основное племенное поголовье ее сохранилось, и уже в 50-х годах порода русских гончих вышла на первое место по численности среди заводских пород. На московских выставках этих лет на ринг выводилось до сотни голов. Порода полностью консолидировалась, практически исчезла “полячина” - чернота чепрака и мазурина на висках. Во многих регионах работали постоянные испытательные станции, и многочисленные любители выезжали туда “послушать музыку гона”.