Прямо так косяками утка и мотается, хотя почти середина сентября, и утку основательно разогнали. Так как времени у нас было в достатке, то решили мы проехать и посмотреть, что же там такое, что утка прям как примагниченная косяком идет.
Приехали на место, смотрим — ничем не примечательная с виду, но огромная ракита, примерно с километр в диаметре. Ракитами здесь называют отдельные болотистые участки кустов и леса, и у многих есть свои названия. По краю березняк и осинник, с одного боку вообще бурелом из смеси заболоченной ветвистой березы, осинника и какого-то непролазного мелкого тальника, какой встречается местами именно в лесостепи. Через него не то что пройти, а упасть невозможно: ты просто завалишься и повиснешь на ветках, как на упругом гамаке, и до того вымотаешься, что захочешь просто встать и помереть, потому что прорываться через эту стену нет никаких сил. Вот такого рода и была эта огромная ракита.
Постояли мы, потоптались, решили лезть на разведку — не зря же ехали. Надели комбинезоны, подпоясались патронташами, выстроились шеренгой вчетвером и стали прорываться внутрь. Шли по наитию, ориентируясь на густоту кустов, я впереди, как самый главный индеец-разведчик. Немного поплутав, я быстро понял, в каком направлении двигаться, кусты тальника становились все здоровее и реже, между ними стал появляться тростник, потом начался непролазный кочкарник выше колена.
Зачавкала вода, показался просвет, и мы увидели небольшое плесико спрятанного в тростинке болотца, метров 30 на 100 от силы, по краю кочкарник и стена тростника, глубина чуть выше колена.
Только мы вывалили на чистое, как тут же залопотали десятки утиных крыльев, поднялась прорва утки, и началась пальба. Сбили несколько штук, подобрали и, благоразумно рассудив, что после заката утка с полей пойдет именно сюда, расселись по кочкам и стали ждать. Солнце давно скрылось, начали сгущаться сумерки, мы уже сидели и волновались, что утка так и не придет.
И вдруг перед самой ночью разом с полей повалила утка. Да целыми табунами. Справа, слева, между нами, заходила она кругами и падала прямо в кочки. Началась знатная пальба в четыре ствола, главное было друг друга не задеть, так как утка моталась строго над кочками на высоте роста. После пары острых моментов договорились стрелять утку только над плесом, когда она заходила из-за спины, разворачивалась и собиралась садиться. И стало получаться значительно лучше и интереснее. Порой мы напускали табунок несколько раз, чтобы он оказался именно над плесом, и тогда уже палили все разом, вышибая иногда сразу по несколько штук. Но такая охота продолжалась от силы 10–15 минут, и потом наступала ночь.
И вот тут настало самое интересное. Нам нужно было выходить, но как и куда? Включили фонарики (самые первые, шахтерские, если кто помнит). Впереди просто стена тростника, не видно абсолютно ничего. Я выстроил всех за собой, настрого запретил включать фонарики, задрал башку, выбрал направление по звездам и по своему внутреннему компасу и стал пробираться через тростник, остальные пыхтели сзади, периодически требуя отдыха и тихонько матеря и эту охоту, иэтих уток, и меня в придачу. Так с перерывами мы выползали примерно минут сорок, в итоге вывалили на покос буквально в 100 метрах от машины. Я совсем немного промахнулся, зато уже никто не сомневался в моей способности определять направление в темноте.
И стали мы пару раз в неделю сюда мотаться на охоту. Своей пальбой мы, конечно, быстро спалили место среди местных охотников, грустивших по окрестным озерам. Иногда, подъезжая к раките, мы видели конкурентов, снующих вдоль леса и пытающихся понять, откуда идет пальба. Мы прикидывались ветошью, говорили, что тоже слышали, но сами едем исключительно на поля караулить утку, потом тихонько прятали машину в лесу и козьими тропами пробирались на плёсо. И все бы ничего, но этот путь в течение сорока минут туда и обратно просто убивал все желание охотиться.
Гугл-карт, как и интернета, тогда еще не было, и я решил искать альтернативные пути, и после нескольких попыток нашел с другой стороны более короткий путь, буквально десять минут по непролазному веничному ракитнику, и вот они, заветные кочки. Проблема заключалась только в одном: заход был через узкую полоску кустов, вклинившихся между двумя островами густого тальника. И если заходить по этой стрелке было удобно, то ночью выйти на эту тропку было практически нереально, так как путь сбивался то в одну то в другую сторону, хоть веревочку протягивай. Часто мы сбивались буквально на 5–10 метров и попадали в непролазные дебри. За характерную особенность этой ракиты мы между собой назвали болото Сусанино. И оно в полной мере оправдывало свое название…
Однажды мы поехали с братом в исходе сентября на Сусанино покараулить пролетную пожиревшую утку. Спрятали в лесу машину, стали надевать комбинезоны и тут услышали до боли знакомый, приглушенный, осторожный гогот. Мы автоматически втянули шеи, воззрились, словно два сокола, и увидели, как прямо над ракитой прошли два серых гуся. Они ушли дальше в поля и буквально на грани видимости сели на стерню посреди огромного скошенного поля пшеницы. С каждой стороны на километр не было ни кустика, все плоское, как стол. Постояли мы, поразмыслили, что, как бы нам ни хотелось, скрасть их вряд ли получится, только время потеряем, и решили уходить на болотце в Сусанино. Добрались без проблем, расселись по соседству друг от друга на любимых кочках и стали ждать...
Поистине есть что-то магическое в таких осенних утиных зорьках. Сидишь в тишине, все небо как на ладони, огромная яркая заря горит прямо перед тобой и отражается в болотной безмолвной, уже выстывшей воде. Тростники, тальники и кочки уже обожжены осенью и вовсю пестрят осенними желтыми и красными красками. Воздух абсолютно прозрачен и чист, все вокруг замирает так, что порой слышишь, как бухает кровь в ушах. В такие минуты забвения и тишины невольно начинаешь погружаться в себя, приходят и вяло крутятся какие-то мысли и воспоминания, наваливается душным облаком неосязаемая грусть и тоска, смешанная с упоением и тихим восторгом. Все вокруг постепенно обволакивается сумерками, краски начинают гаснуть, то тут, то там зажигаются звездочки. Не хочется даже шевелиться и как-то нарушать этот вселенский покой и тишину....
И вдруг слева от меня бухает дуплет. Я вздрагиваю всем телом и успеваю увидеть краем глаза, как между нами пролетает и падает огромным серым комом в кочки большущий гусь, а второй впереди мгновенно растворяется на фоне тростника и темного неба. Да так быстро, что я даже выстрелить не успеваю. Брат умудряется заметить гусей, заходящих сзади в тишине, и выбивает одного из них. Радости и эмоциям нет предела! Была еще пара утиных налетов, я выбил матерую жирную крякуху, которая стала небольшим утешением. И на этом зорька погасла, наступила осенняя ночь.
Мы сошлись, поздравили друг друга с полем, пожали руки, обсудили еще раз, как все произошло, закинули добычу в мой рюкзак и собрались в обратный путь. За это время небо вызвездило и взошел яркий месяц, все залилось мягким голубым однотонным светом.
И вот тут-то и началось самое интересное. То ли из-за яркого месяца, то ли еще по какой-то причине мой компас именно в этот вечер дал сбой. Сначала мы шли, как положено, но затем меня почему-то повело чуть влево, и еще чуток, и мы угодили в самую непролазную чащу, которая тянулась гривой практически на полкилометра. Обратно уже не вернуться, да и где оно, это обратно?
Каждый шаг давался с усилием, надо было буквально прорываться и проламывать себе путь. Сначала надо было навалиться на все эти сплетения веток, проломить себе путь для одного шага, потом перенести тело и снова встать, и так шаг за шагом. Выматерили мы друг друга раз по пять, потом упали без сил, чтобы отдышаться, встали и вновь где шли, а где ползли в ночной непролазной мгле. Фонарик при этом был абсолютно бесполезен, так как луч света просто впивался в непролазную стену веток и все.
Так мы шли с перерывами часа полтора, шли молча, я впереди, брат сзади. Гусь и утка в рюкзаке уже превратились по весу в шлакоблок. Непролазные тальники перемежались какими-то дикими кудлатыми болотными березняками, длинные ветки которых, словно плети, цеплялись за все, что можно. Бурелом, тальники, снова бурелом — и так нескончаемой стеной под ярким, волшебным лунном свете.
В какой-то момент я подумал, что не иначе как нечистая сила решила над нами поглумиться в тот вечер, что все болотные кикиморы, лешие и местные черти водят нас по кругу и хотят нашей смерти и что этому вырвиглазнику никогда не настанет конец. При этом, как только мы останавливались, мы не слышали ничего, кроме нашего сбившегося дыхания. И это полное безмолвие нагнетало тоску. В конце концов я отчаялся угадывать путь, выбрал направление по месяцу и шел вперед с мыслью, что когда-то этому должен настать конец, не можем же мы до утра тут ходить!
Примерно через полтора часа мы абсолютно неожиданно вывалились на покос, словно кто выпустил нас из заколдованного леса, и упали без сил. Лежали минут десять, пока не пришли в себя. Нестерпимо хотелось пить. Руки, лицо и шея горели от сотен ссадин и порезов, вся кожа была содрана, хорошо, что хоть глаза остались целые, хоть и забитые всякой трухой. Молча встали и поплелись к машине, которая оказалась далеко в стороне, больше чем в полукилометре.
Кое-как доплелись, выпили всю воду, что была у нас и молча поехали домой. Как говорится, и на старуху бывает проруха. Комбинезоны мы умудрились изодрать в хлам. В общем, Сусанино в очередной раз в полной мере оправдало свое название. До сих пор мы с братом нет-нет да и вспоминаем ту охоту и того гуся, которого я пер в рюкзаке вместе с уткой, и с содроганием ухмыляемся.