Несмотря на то что каждый рудник был под пристальным надзором органов КГБ, не говоря уже о милиции, золото в спичечных коробках ходило повсеместно и служило крепкой валютой обмена между коренным населением и охотниками за удачей.
— Володь, ты к ручью? — не открывая глаз и не поднимая головы с топчана, спросил товарища Мирсат.
— Ну. А что? — остановившись в дверном проеме зимовья, ответил Владимир.
— Да так, ничего. За изюбрем же собирались.
— Да ну его! Сезон к концу, нужно поспешать.
— Как знаешь, — ответил Мирсат и, повернувшись спиной, уставился в стенку избы.
Владимир слегка задержался в нерешительности, но затем привычным движением тихонечко снял с гвоздя «мосю» и вышел в сени.
— Так-то лучше, — прошептал Мирсат, словно видел все происходящее затылком.
Владимир крепко шел по еле заметной стежке к роднику, в котором они на днях хорошо поживились рыжой. На ходу он размышлял о перемене настроения у товарища. Как так? Сезон в завершении, и тут удача — на жилку напали, а товарищ в раздумьях об охоте. Вроде не первый год вместе соболюем и знаем друг дружку, как родные братья, и вот поди ж ты!
Тропинка тем временем, сто раз пропетляв по дремучей амурской тайге, вывела к ориентиру — огромному замшелому валуну. Здесь товарищи обычно проверялись на предмет чужих глаз, перекуривали и далее спускались к ручью, где им «срослось».
Владимир присел на корточки, закурил в кулак. Еще слишком рано, чтоб мыть, и он, подложив под зад какую-то коряжку, привалился к валуну. Теплый дым папиросы сразу согрел нутро, подумалось об одном, другом, третьем. И как-то незаметно мысли направились в тот день, когда все произошло.
***
— Ну, вставай, что ли! — ехидно щерясь под светом лампады, Мирсат тронул плечо друга.
— Да встаю, встаю, — заворчал Владимир, опуская ноги с топчана. — Только не ори. Башка трещит.
— А я что тебе говорил? Нет и не было у Василича нормального пойла. Он эту сивуху всегда на промысел берет, местных угощает. Подпоит, а потом шкурки за бесценок прикупает. На его участке план сроду никто не выполнял, а он и тем более, с таким-то горлом! — улыбаясь, сказал Мирсат.
— Как они его еще не похоронили? — проурчал Владимир, держась за голову обеими руками. — Может, есть чем поправить здоровье-то?
— Откуда? Вы же вчера аж кружки вылизали — мыть не нужно.
— Кончай! Без тебя тошно!
— Ладно, не бзди! Я чифира сварил. Хлебни. Отпустит. И давай уже скорее! Слышь — зовут!
Действительно, изюбр уже запел. Еще не совсем внятно, не в полный голос, но первые позывы хорошо были слышны даже внутри зимовья. Напарники вышли в одни двери. Прислонили упор, замкнув избу, и в ногу пошли тропой в сторону пади, откуда и собирались манить. К месту пришли, когда зверь уже основательно распелся.
Владимир скрутил вабу из полосы бересты, сел на корточки и пропел. Чистый, яркий позыв покатился по тайге. Мирсату показалось, что тайга в одночасье затихла. Пропал щебет пичуг, перестал журчать стылой водой ручей, что протекал в самом низу пади. Он всегда особо реагировал на первые звуки вабы своего товарища. Сердце сжималось, и по черепку бежали мурашки.
Он ждал ответа того первого, долгожданно-неожиданного, когда мурашки с головы сбегали вниз по спине почти до копчика и волос на руках начинал шевелиться. Сколько таких охот он провел вместе с этим человеком — не счесть. И всегда ждал этого чувства и, возможно, лишь ради него и ходил на эту охоту.
Владимир приложился пищиком повторно, и вновь таежная флейта пустила в небеса красивую мелодию звериной страсти: ууууу-ююююю-уууу. И тут же слева и снизу вдруг полилось: ииииииии-ееее-уууу. Охотники разом повернули головы в сторону звука и в тот же миг увидели выходящего из-за валуна огромного самца изюбра. Одним движением Владимир отбросил вабу за спину, подхватил карабин и прицелился.
— Сука, — одними губами процедил он; мушка плясала вокруг зверя — вчерашняя сивуха давала о себе знать.
— Ну? Давай! — прошипел Мирсат. — Давай!
И в тот самый миг, когда палец плавно потянул спусковой крючок, на самый край ствола плюхнулся рябец. Выстрел кавалерийской винтовки громом метнулся вниз, ударил по галечнику, отразился от валуна, брызнул снопом искр и покатился куда-то вверх, а затем заметался между скальником.
— Зараза! — перезаряжая карабин, вымолвил Владимир.
— Есть! — радостно закричал Мирсат.
Владимир посмотрел вниз и увидел лежащего на боку зверя. Он не поверил своим глазам, ведь точно почуял, как в момент выстрела ствол клюнул вниз из-за подсевшего рябчика, но олень лежал там, где и должен был лежать после точного выстрела.
— Во дела, Миха! — еще при первой встрече с Мирсатом он назначил его Михаилом, так было проще.
— Чего? — удивился Мирсат.
— Да так, показалось что ли, — Владимир был готов поверить, что рябец ему привиделся: вчерашняя сивуха была жесткая дрянь…
Когда до трофея оставалось метров тридцать, зверь неожиданно подскочил и в один миг скрылся за валуном. Друзья опешили. Видимо, не показалось, подумал про себя Владимир и взял ружье наизготовку.
— Миха, давай верхом иди, обойдешь его повыше. Если и пойдет, то ручьем. Слева круть, справа я увижу. Никуда не денется, достанем! — протараторил он.
Мирсат согласно кивнул и пошел назад. Поднявшись по тропе, он аккуратно шел краем обрыва, стараясь не подшуметь зверя. Через триста метров он подполз к краю обрыва и глянул вниз. Падь просматривалась далеко вправо и влево. И когда он стал глазами выискивать валун, то сразу увидел хромающего изюбра, а через мгновение — аккуратно выходящего из-за валуна друга. Мирсат хорошо видел, как Владимир взял зверя на мушку, как пламя вырвалось из ствола карабина и как изюбр рухнул словно подкошенный, а затем страшный грохот выстрела покатился по распадку.
Поднявшись, Мирсат отправился в обратный путь, и когда уже подходил к месту событий, то застал друга за свежеванием.
— Ни хрена не пойму, Миха. Дырка одна — в шее, куда добирал.
— Быть того не может! Он же лежал. Я ж хорошо видел, как он свалился. И потом, когда хромый от тебя уходил.
— Ну, не знаю. Сам посмотри.
Мирсат достал нож, принялся помогать другу, а заодно пытался обнаружить следы первого ранения. Освежевав зверя, друзья развели огонь, Мирсат принес студеной ключевой воды из ручья и водрузил котелок на огонь.
— Ну, порубаем? — весело спросил он и полез в вещмешок.
— Да ну! — замотал головой Владимир, категорически отказываясь. — Башка трещит.
— Это не беда! — отозвался Мирсат и извлек из мешка читок русской. — Накось, подлечись! К новому году берег.
У Владимира глаза на лоб полезли. Он выхватил из рук товарища фунфырик и, содрав зубами пробку, одним махом опустошил сосуд.
— Ой! Твою мать! Извини! Башка трещит — дурак дураком! — оправдывался Владимир.
— Нормально! Копытами отдашь! — рассмеялся Мирсат, и они приступили к завтраку.
Мирсат то и дело щебетал о том да о сем, а Владимир напряженно о чем-то думал. Попытки выдавить из него хоть слово были безуспешными, и Мирсат постепенно умолк. Когда вернулись в зимовье, настроение у Владимира не изменилось. Он все время о чем-то сосредоточенно думал и вдруг поднялся с топчана, накинул дерюжку и вышел из избы.
— Я скоро! — только и крикнул он.
Мирсат прибрался в избе, вымел пол, настругал лучин, зарядил печурку и прилег отдохнуть.
Неизвестно, сколько он проспал, когда услышал грохот в сенях. Подорвавшись с топчана и прихватив карабин, распахнул дверь и на пороге увидел ошалелого товарища, который, схватив какой-то туесок, снова прыснул наружу.
— Ты чего? Сбрендил, что ли, Вовка? — крикнул вслед удаляющемуся другу Мирсат.
— Миша! Мишенька! Родной! Я сейчас, сейчас я! — орал, убегая Владимир…
Глубокой ночью дверь в избу отворилась и на пороге Мирсат увидел извазюканного в грязи, чумазого, мокрого, но счастливого друга.
— На, смотри! — протянул он руку другу.
Мирсат обхватил ладонь товарища и подошел к лампадке. На ладони тусклым светом отсвечивали пластинки, среди которых выступал маленький остроконечный самородок — золото.
— Мирсатик, дорогой, понимаешь, я все думал и думал, что с оленем случилось. Мы ж его всего разобрали, а второй ранки нет. А он ведь лежал, ты ж видел. А потом я подумал: ведь ты сказал, что он хромал, значит, ранение было. Ну я и пошел назад, не мог успокоиться. Пришел. Все опять пересмотрел — нет ранки. И тут вдруг на глаза копыта попались. Я давай копыта изучать и заметил, что порез какой-то в серединке есть. Ну я ножом колупнул, а оттуда вот этот вывалился, — указывая глазами на самородок, произнес Владимир. — Я сначала подумал, что это оболочка от пули, а потом смотрю — ни хрена это не оболочка. Я, видимо, пулей ему под копыто саданул и выбил самородок из грунта. А он, наверное, в какой-то нерв ему впился, вот он с копыт и долой. И потом бежать не мог — больно ему было.
— А зачем ты по копытам-то бил? — спросил Мирсат, продолжая разглядывать самородок.
— Не поверишь, рябой на самую мушку сел, я и промазал.
— Ну ты даешь, Володя! — заржал Мирсат. — Володя — золотое копытце…