Горный Алтай: один день в рейде с госохотинспектором

Давно не был на своей малой Родине. Все собирался, но каждый раз наваливались неотложные дела и поездка откладывалась. А той осенью, повинуясь зову изболевшей души, твердо решил: еду в Горный Алтай.

В гостях как в гостях.

Первым делом — кладбище, встречи с родственниками, застолья.

Брат Владимир щедро потчевал на даче виноградом, выращенным своими руками.

И это в Сибири! Казалось, слаще и в Крыму не ел.

Парились в настоящей русской бане.

Наконец вырвался в Горный. После Горно-Алтайска четыре часа тряски дорожным серпантином — и я на месте, в Артыбаше. Перед моим приездом отдыхал здесь писатель Виктор Ерофеев.

По телевизору давал интервью. Сравнил местные красоты со швейцарскими, сказал, что русскому бы мужику да товар свой лицом показать. А что его показывать? Смотри — не насмотришься, краса первозданная. Что там Швейцария!

Ходил по поселку в поисках общества охотников. Кто-то направил меня в Иогач. На мосту любовался растущими на хребтах кедрачами, внизу шумел стремительно несущийся из Телецкого озера поток кристально чистой воды реки Бии.

Зашел в одно помещение, другое, но все напрасно. Выручила молодая женщина:

— Могу дать вам телефон Неверова, охотовед он у них.
— Я вообще-то уезжаю, — сказал в трубке приветливый голос. — Ну хорошо, приходите, — и назвал адрес.

Минут через сорок я был в доме Анатолия Неверова, где познакомился с госинспектором Сергеем Старковым. Стала понятна причина срочного отъезда: с вечера был запланирован рейд.

Здесь же от Неверова я услышал о Телецком обществе охотников и рыбаков. Насчитывает оно 300 тысяч гектаров таежного леса. Территория разделена на 82 промысловых участка, от 1 тысячи до 6 тысяч гектаров, которые строго закреплены за конкретным охотником.

Читайте материал "Секретный соболь: о делах с пушниной в стране"

После 15 октября, начала пушного сезона, никто не имеет права сюда заходить. Есть и общие угодья (22 тыс. га), в них могут охотиться все круглый год, ну, и шесть воспроизводственных участков, где охота запрещена.

Общество насчитывает чуть более 100 человек, членские взносы за год составляют 3 тысячи рублей. Мне показалась сумма не маленькой.

— Ну, это как посмотреть, — развеял мои мысли Анатолий. — Пенсионеры взносы не платят.

Лицензия на рябчика, скажем в Кемеровской области, стоит денег, а у нас она бесплатная. На зайца, лисицу, норку, утку тоже бесплатно. Лицензии на соболя стоят 120 рублей (госцена), на марала — 1500 рублей, членам общества отдаются по государственным ценам.

Приходят к нам не члены нашего общества: «Дайте нам лицензию на марала!» Берите, но не за 1500 рублей, для вас будет дороже. Многие возмущаются, мол, охотничий билет в стране единый. Ну и что ж что единый! Ты можешь приехать с этим билетом охотиться, но извини, лицензию-то покупай.

Членские взносы составляют порядка 300 тысяч рублей. Маловато. Денег не хватает на ведение хозяйства. Сейчас заключили договор с кабаржатниками. Они под государственную программу о сохранении редких диких животных (кабарга, тигр и др.) взяли 20 лицензий.

Читайте материал "Охота и ее место в современном мире"

Мы им выделили землю, 20 гектаров уже оградили, в прошлом году отловили шесть кабарожек, две уже отелились. Что это нам дает? Выделяются деньги. Берут наших трех егерей на ставку 15 тысяч, наделяют соответственными полномочиями.

Мы, общественники, не имеем права составлять протоколы на браконьеров, поэтому госинспектора приглашаем. По договору на рейды теперь будут выделять машину. Помощь нам существенная.

— Нет, наверное, на свете ни одного охотхозяйства, где не сталкивались бы с таким явлением, как браконьерство?

— Когда заходят к себе на участки, браконьерство резко сокращается. Понятно, что охотники и у себя на участках могут вольничать, однако меру знают. На следующий сезон придет, а там ничего не осталось. Может, поэтому у нас, в отличие от других, и кабарга сохранилась

— Кто может претендовать на участок?

— Любой, у кого его нет. Молодежь стоит на очереди. Грубо говоря, кто-то провинился, сбраконьерничал, его лишили участка, отдали другому. А вообще-то с давних времен все участки распределены.

Скажем, охотился дед Токмаков, потом его старший сын, а когда тот погиб, участок перешел к младшему сыну. Кстати, и ваш мужичок из Харькова взял участок.

Заплатил полтора миллиона рублей. С обществом ведь тоже заключается охотсоглашение по договору пять рублей за гектар. На правлении поставили условие: хочешь взять участок— заплати. А вот члены нашего общества за аренду не платят, только членские взносы.

Читайте материал "Белковье в Туве: есть специфика"

Неверов спохватывается, смотрит на часы. Садимся в старенький уазик. Переезжаем через мост, позади остаются дома Иогача. Когда двигатель уазика сбавляет обороты, мы слышим, как рядом шумит речка, сплошь заваленная валунами.

Через несколько километров дорога резко меняется, появляются колдобины, выбитые ямы, то и дело приходится сбрасывать скорость. Впереди показывается легковушка, Сергей глушит мотор.

Проверка. А у меня появляется возможность продолжить разговор с Неверовым о браконьерстве.

— У меня участок в 90 километрах отсюда, сорок еду на машине, дальше иду пешком. Далековато, поэтому меньше шастают. За лето два-три раза съезжу и обязательно кого-нибудь увижу.

В Артыбаше туризм развивается, поэтому местные перестали браконьерничать. Заработал честно на туризме деньги— зачем ему в горы лезть? Хотя остается большой спрос на медвежьи лапы. Если шкура медведя стоит, грубо говоря, десять тысяч рублей, то лапы тянут на сорок тысяч.

Китайцы забирают на лекарство. Желчь не сильно ценится, жир — четыре тысячи за килограмм. С хорошего медведя 10–12 килограммов можно взять. Поэтому лезут.

В деревне всех знаю наперечет, браконьеров два-три найдется, трех-четырех медведей за лето могут убить безнаказанно. По последним данным, на нашей территории их обитает более 600. Учет проводили сами. Разумеется, погрешность в подсчете есть, причем не только медведей, но и глухарей.

Три года назад боровая дичь практически исчезла. Мы — к ученым в Новосибирский Академгородок, к биологу Генриху Генриховичу Собанскому, он член Академии. Объяснил. Есть периодичность в природе: раз в 25 лет вымирает птица, а потом в течение двух-трех лет идет восстановление.

Читайте материал "Личный опыт большой нагонной охоты на фазана"

Нынче десять дней в рейды ходили, километров 250 прошли по тайге, обрезали по кругу. При гольцах, где кедрач подходит, глухаря много видели, и в основном молодняк. Весной на ток ходил. Токовало пятнадцать птиц. Дальше— больше. Раньше на машине подъедешь, лес гудит, невозможно сосчитать. По семьдесят птиц насчитывал, сбивался…

— Алтайский глухарь чем-то отличается?

— Вряд ли. Тушка глухаря без головы, без перьев обычно весит 4,5 килограмма. Сколько ни стрелял, все 4,5–4,7 кило. Есть и гиганты, сам видел восьмикилограммового. Глухарь скапливается там, где орех. Весной был сильный заморозок, ударил по низам, все вымерзло, а по горам ягода еще не распустилась и шишка в весну не пошла. Там, под гольцами, и ягода и орех есть. Медведь кормился, глухарь…

Зарков заканчивает оформлять протокол.

— В одной республике живем. Мы же не те, кто с полными карманами сюда приезжает, — раздраженно говорит водитель легковушки.

 — В нашем районе ни на косулю, ни на кабана лицензий нет.

— Бери лицензию на косулю, — советует Неверов.

— Да ну ее! У вас горки слишком крутые.

На машине поднимаемся выше к перевалу. Еще одна встреча на лесной дороге. Из «Нивы» выходят несколько человек. Старков по привычке проверяет документы, лицензии, осматривает карабины, сверяет номера.

— Видишь, — замечает Анатолий, – вдоль реки тальник. Бобра там стало много. Дают лицензии — никто брать не хочет. Триста рублей стоит шкурка, выделать ее — ошалеешь.

— Мех бобра ценился когда-то на Руси…

— А чё бобер? Кому надо, с соболя сделает воротник. Это раньше была обязаловка сдавать шкурки соболей, а сейчас куда хочешь, туда девай, госзакупок нет. Все в частных руках. Раньше мех шел по цене золота. В интернете читал, что на Московском аукционе шкурка соболя уходила за 1,5 тысячи долларов. Знаешь, в чем отличие баргузинского соболя от алтайского?

— Видимо, в ценности меха, – отвечаю я, но Неверов как будто не слышит моего ответа.

— Люди говорят: баргузинский соболь должен быть черным. А этот соболь в первую очередь отличается плотностью меха, а еще шелковистостью. Скупщики приезжают сюда из Иркутска, Красноярска, там они на баргузе работают. У нас из десяти соболей семь-восемь баргузинских. А скупщики говорят: «Алтайский кряж». Пытаются цену занизить.

Читайте материал "Тихие и мощные: регистрация пневматики не за горами"

Ну, это понятно, — Неверов хитровато ухмыляется: — Не помнят, что в сороковые годы к нам завезли баргузинского соболя.

Работа таежника тяжелая и опасная. Не решаюсь Неверова спросить, сколько он зарабатывает за промысловый сезон, интересуюсь предстоящим сезоном, надолго ли уходят в тайгу?

— А чё уходить, если участок рядом? Сел на машину, приехал, путик прошел, в избушке ночь переночевал и уехал домой. Если до участка сто километров, из них пешком половину идти, то понятно, о доме речь не идет.

У нас с братом два участка. Год охотимся на моем, на другой год у брата, чтобы не свести все на ноль. Тут такая арифметика. У кого есть территория, тот первые дни смотрит: «Ага, здесь самочка бегала». Самок много, процентов двадцать можно выловить. Остальные — на приплод.

Каждая принесет по шесть детенышей, выживут четыре. От двадцати самок, скажем, получится восемьдесят соболюшек, которые разбегутся и начнут выживать друг друга. К чему это? И десяти самок хватит.

Охотники из «Нивы» садятся в машину и отъезжают. Мы тоже трогаемся, проезжаем несколько километров, находим удобный «карман» для стоянки машины.

— Подождем здесь, — говорит Зарков и достает из коробки газовую горелку, чайничек. — Однако пора чайку-то попить.

Зацвела голубым газовая горелка. Пока греется вода, Сергей берет травинку, ловко орудует ножом, и вот уже вместе со свистом чайника раздается другой свист — косули во время гона. Из коробки извлекаются сыр, масло, колбаса, банка дальневосточной сайры. Раскладывая продукты, Сергей делится своими мыслями:

— Все сроки и виды охот строго регламентируются. Расписана коллективная охота с охотничьими собаками на медведя, лося, марала. Выписан необходимый перечень документов, расчет ущерба, причиненный охотничьему хозяйству. Стоимость за незаконно убитую косулю составляет 60 тысяч рублей, марала — 105 тысяч, лося — 120 тысяч.

Читайте материал "Леший леса: глухарь бывает заколдованным"

Выдачу лицензий на лимитированную добычу животных утверждает глава Республики по согласованию с Минсельхозом и Министерством природы и экологии Республики. Лимиты на марала, медведя, косулю, кабана, соболя, рыси расписываются по каждому району.

В комитете получаем на соответствующий период охоты лицензии, распределяем среди охотников, в районе их 500 человек.

Ну, а основная задача — пресечь нарушения, строго добиваться от охотников соблюдения существующих законов, по каждому выявленному случаю составляем протоколы.

После составления протокола, в течение десяти дней Комитет собирает комиссию, принимается постановление об административно-правовом нарушении. Если в течение 30 дней штраф не оплачен, то инспектор должен составить протокол о неуплате штрафа.

Все материалы направляются в мировой суд. Мировой судья может удвоить сумму штрафа или наложить арест до 15 суток. Нынешней весной было выявлено уголовное дело. В Бийке один охотник незаконно добыл стельную маралуху.

Читайте материал "Северные деликатесы: как вкусно приготовить песца"

Суд принял решение: 200 часов исправительных работ. Однако штраф за причиненный ущерб охотхозяйству наложен не был. Сейчас, после нашего ходатайства, Турочакский районный суд будет пересматривать это уголовное дело.

— Все это полумеры, — включается в разговор Неверов, и по его лицу я вижу, что настроен он радикально. — Плохо, что в своих охотугодьях мы не имеем права остановить машину, не то что ее осмотреть…

Монотонно шумит горный ручей. Смотрю на бурлящую воду — глаз не оторвать. Дышится легко, воздух с запахом хвойных деревьев, нагретых солнцем, словно вентилирует легкие, увеличивая их объем.

— Дальше сплошной кедрач, — любуясь со мной природой, поясняет Анатолий.

— Рубят?

— Еще как! Это раньше общественность поднимала вопрос, как сохранить алтайский кедр, а сегодня находятся всяческие лазейки. Мы, говорят, не лес рубим, а делаем санвырубки. Берут просеку шириной метров тридцать по горе. Хлоп — тридцать метров отступили. Ветер дунул — кедрачу не во что упереться. Полгоры упало.

Одно радует: раньше бригада за две недели заготавливала столько, сколько сейчас комбинат за год. С вертолета смотришь — желтые пятна: березняк, тальник. Почему кедр здесь стоит? Круто, трактор не сможет зайти. У речки Пыжи, на территории 150 километров, реликтовые кедрачи стояли — все вырезали.

— Сказывается на поголовье диких животных?

— Конечно. Раньше тоже были неурожайные годы, но кедрача-то много было, хоть как-то компенсировалось. С кормом плохо, белка уходит, количество соболя сокращается.
Анатолий умолкает.

Слышно, как ветер полощет листья пожелтевших берез, осин, бархатные кедрины как бы с укором смотрят на нас сверху, вызывая смешанные чувства. Край неба над полосой леса тяжелеет тучей — не то к дождю, не то к снегу.

Читайте материал "Использование спиннинга на зимней реке"

Где-то там два поселка — Арыбаш и Иогач, в них дома, магазины, гостиницы, церковь, по вершинам хвойные деревья с прядями свисающего к озеру тумана. Там живут люди. Здесь же тайга на сотни километров, журчащие каменистые потоки воды, глубокие распадки.

Это территория зверей, птиц. Медведи, кабаны, маралы метят ее, не зная, что над ними и над этим кедром, высоко стоящим на самой хребтине, властен человек. Материальный, плотской, потерявший страх пред Всевышним.

Убывают силы природы, но не осознает человек, что за временем разбрасывать камни приходит время их собирать.