Белый аист

В последние годы я чаще стал навещать родные края и жить в них подолгу, блуждая с биноклем и записной книжкой по давно знакомым и любимым местам. Присматривался к переменам, с тревогой думая о будущем нашей природы, вспоминая о прежних походах и питая надежду на новые встречи.

Сегодня я рано отправился в поход и к середине дня устал. Выйдя на край используемого под выпас скота поля, граничащий с лесом, присел на толстый осиновый кряж, уже не раз служивший мне местом отдыха. Достал из рюкзака термос с чаем, хлеб, сыр и с удовлетворением отметил про себя, что теперь, на пенсии, могу наконец-то устроить свою жизнь с учетом собственных интересов.

У каждого, кто достаточно пожил на белом свете, есть дорогие места, и связанные с ними воспоминания готовы внезапно воскреснуть по самому незначительному поводу и осветить нежданной радостью мир, мгновение назад казавшийся тусклым и неинтересным. Такую радость трудно нести одному, не поделившись с теми, кто может понять ее и оценить по достоинству. Так случилось и здесь: сначала я не видел вокруг ничего примечательного – стравленный коровами выпас, на нем унылая кучка уцелевшего осота с пепельными головками, сиротливо поникший одинокий татарник да темневший неподалеку притихший лес. Знакомая и милая сердцу картина, которую видел много раз. Но вот налетел ветерок, потянуло прохладой, в облаках появился просвет, и солнце осветило землю. И все изменилось вокруг. Вздрогнул и зашумел молчавший лес, ожил осот, закачал льняными кудряшками, засияли цветы татарника. И что-то вдруг всколыхнулось в моей груди, как будто я снова и навсегда вернулся в тот мир, который мне подарила судьба при рождении, и стало мне радостно и уютно.

Оправившись после нахлынувших чувств, я продолжил свой путь. Идти оставалось недолго. Спустился с холма в низину, по дну которой протекает ручей с высокими берегами. На одной стороне ручья растут большие березы, сбившиеся в живописные группки, на другой – зеленеет осока. Дальше, за небольшой луговинкой, начинается длинный подъем с уныло сереющими на нем и уже опустевшими картофельными делянками. Обычно я поднимался к дому на холм по широкой дорожке в обход огородов, но в этот раз решил сократить путь и направился по узкой меже между соседними участками.

На подходе к сельским задворкам лежал пустырь с твердым, как камень, грунтом почти белого цвета. Трава здесь едва прикрывает землю, и сухие плешины усыпаны мелким гравием. Такие места не привлекают людей, но я их люблю за скудный покров, состоящий из грубых растений, за уединенность, за то, что на них никогда не бывает сырости, свойственной влажным лугам и буйным зарослям трав. Здесь еще сохранилась дорога, по которой в детстве ходили с сестрой на расположенный в низине выгон встречать деревенское стадо. Здесь, у поросшей кустами глубокой промоины, мы играли в войну и в прятки с друзьями, сюда забредал я один, блуждая по ближним окрестностям и мечтая о будущих странствиях.

Светлый подзол, смешанный с глиной и гравием, напомнил мне прошлое. Я стал приходить на пустырь по вечерам, отдыхая от длинных дневных переходов, садился на жесткий земляной уступ над белой дорогой и смотрел на пролетающих птиц, тоже любивших это место, следил за облаками, за спускавшимся к горизонту солнцем и думал обо всем, что занимало меня в то время. Однажды перед закатом я увидел подлетавшую на большой высоте крупную птицу и, наведя бинокль, узнал в ней белого аиста. Планируя на широких крыльях и накреняясь с боку на бок, он быстро снижался, направляясь к лежавшей в низине улице, где у него было гнездо.

Через мгновение птица оказалась на фоне синей тучи, закрывавшей часть горизонта, сверкнула белым оперением – большая, сильная, уверенная в себе. Будто живая молния рассекла надвигавшийся с запада мрак и явила свое торжество! Такое увидишь нечасто. Тот вечер на сухом пустыре запомнился мне надолго, я вновь убедился, что нет неприглядной природы, что красота ее зависит порой от случайных причин и может возникнуть внезапно и так же внезапно исчезнуть совсем, не нуждаясь в свидетелях.