Вадим Сергеевич Шефнер (1915–2002) – советский поэт, лауреат Государственной премии РСФСР им. Горького 1985 года, фронтовик. Из дворян. Внук двух адмиралов, Вадим Шефнер принадлежит к роду прибалтийских немцев, многие из которых были морскими офицерами, служившими в русском военном флоте.
Дед будущего поэта Алексей Карлович Шефнер командовал военным транспортом «Манджур» на Тихом океане и считается основателем Владивостока. Его именем назван мыс. Шефнеры переселились в Россию еще в допетровские времена, а выходцы из Швеции, предки по материнской линии, известны в северо-западных губерниях с 17 века. В роду Шефнеров значились кораблестроители, военные инженеры, лейб-медики, флотоводцы, гвардейские пехотные офицеры – все они в течение многих поколений служили России.
Вехи биографии Вадима Шефнера: детский дом, работа на заводе, на стройке («в списке лишенцев не состоял»), блокада, Ленинградский фронт, литературная работа.
Литературное наследие Вадима Шефнера обширно – сотни стихов, проза. Первая поэтическая книга опубликована в 1940 году. От предков он унаследовал стойкость, боязнь внешнего проявления чувств, «протестантскую сдержанность, сухость». Непреклонный, но не громкий патриотизм пронизывает все его поэтическое творчество. Поэт всегда оставался верен себе, и в этом сказывалась цельность его натуры, «позиция души».
Поэт постоянно в ответе за себя, за судьбу, за страну, за эпоху. Это нравственное начало пронизывает и фронтовые стихи, и лирику мирных лет. Вопросы поэт задает прежде всего себе. Пытливо, порой мучительно, ищет ответы на них. Ищет в философском осознании своего места в мире, соотнесенности человека и Вселенной, в поисках согласия и единения с Природой.
Именно природа стала тем источником, к которому поэт устремляется прежде всего, ищет и находит у нее ответы на многие вопросы быстротечного бытия. Ее живое молчание никогда не остается немым, если желаешь постичь его, прикоснуться к его тайнам, хотя бы немного приоткрыть завесу. Поэт вникал в «тайный язык природы». И он становился понятным, и тогда душа, а за ней стихотворные строки улавливали «неведомую дрожь существованья».
Исследователь творчества Вадима Шефнера И. Кузьмичев пишет: «Внимательным взглядом он был прикован к бесконечному круговороту жизни, с ее рождениями и умираниями, с ее извечными метаморфозами, и убежден: природа духовно вознаграждает всякого, кто в состоянии почувствовать ее скрытую гармонию, а торжествующая жизнь – сама по себе! – внушает человеку благоговение».
Образы рыбалки, которой был не чужд поэт, обрели в его лирике философское отображение – органичное, чуждое выспренности, выношенное и преломленное в творческом осознании:
Тихо солнце встает в розоватом рассветном тумане,
И, на реи ветвей натянув шелестящие ткани,
Острова на реке словно желтые шхуны стоят.
«Осень»,1947
Образ реки, воды, водной глади, волны – существенные детали пейзажа в стихах Шефнера. Пейзажа значимого, «думающего», несущего в себе животворные для души силы и значения:
Расклубился туман, и скрипучий причал
На реке раскачала вода.
«Тишина», 1953
От рощи, от речной излуки
Не отвести порою глаз.
О, как в предвиденье разлуки
Взор обостряется у нас!
«С годами», 1958
Течение воды притягивает взор поэта и, словно дивная музыка, настраивает на духовное созерцание, на постижение себя и мира, на обращение к прошлому. Этот тонкий чувственный импульс приводит к серьезным раздумьям и осмыслениям:
Забыв свое предназначенье,
Гляжу на тихое теченье.
Гляжу в задумчивом покое
На куст, склоненный над рекою,
И вспоминаю, вспоминаю...
«Сохранение материи», 1959
А здесь камыш цеплялся за весло,
Безвольный руль петлял, чертил зигзаги...
И нас к закату по усталой влаге
Неверное течение несло.
«Легки они, и участь их легка», 1941
И. Кузьмичев отмечает: «Память для Шефнера, без сомнения, – самое изумительное свойство человеческого разума, самое великое достояние природы!» Сам поэт так раскрывал суть этого свойства: «Вспоминая забытое, мы как бы воскрешаем его, творим чудо. Но память – это вообще чудо бытия... Птица помнит, куда она должна лететь; зерно помнит, что оно должно стать колосом; человек помнит, чтобы мыслить. Именно память объединяет людей в Человечество, и именно память создает каждому человеку его внутренний мир, не схожий с другими». И поэт творит своими стихами это «чудо бытия».
Он сплетает образ воды и образ женщины, устраняя из любовной лирики поверхностную эмоциональную описательность, но придавая ей глубинное значение взаимосвязи всего сущего:
Там и поныне у речной излуки,
На полдороге к дому твоему,
В пустую ночь заламывая руки,
Былое ищет нас.
К чему?
«На станции гудели паровозы», 1943
Прорастают озера высокой, спокойной травой,
Зарастают они водяными цветами.
Ты на камне стояла, звала меня смуглой рукой,
Ни о чем не грустя и сама себя толком не зная.
Отраженная в озере, только здесь ты осталась такой –
На земле ты иная, иная, иная.
«На озере», 1964
Память и совесть для Вадима Шефнера неразделимы. Память о войне священна. Забвение павших равносильно измене самому себе. А потому столь пронзительно проникновенен образ плачущей воды во фронтовой поэме «Встреча в пригороде», написанной в 1944 году:
Все ближе бой. Тревожный рев моторов
............................................................
Земля застыла в смутном ожиданье,
Все затаилось, замерло вокруг,
Лишь от реки, как тихое рыданье,
К нам доносился булькающий звук.
Там было все, как в небывалом детстве, –
Песок, стрекоз прозрачная слюда,
Но девочкой, забытою при бегстве,
Стучась о камни, плакала вода.
Эту воду, плачущую забытой при бегстве девочкой, читатель вряд ли забудет. И поэт выполняет свою высокую миссию – обогащает память читающего в ее торжественном, приподнятом смысле, столь точно изложенном им. Не только обогащает, но формирует ее, «чтобы мыслить», чтобы участвовать в создании внутреннего мира человека. Вклад Вадима Шефнера в выполнение этой благородной задачи существен.
Поэт использует образ воды и реки в метафорическом значении, очень нетрадиционном, свойственном только его лирике, и нигде более не встречаемом:
«Да» и «Нет» – это две реки,
Их теченья противоположны, –
Но ведь есть на них островки,
Где всегда столковаться можно.
«Дипломатия», 1977
Ветки – черные русла рек
На карте ночных небес.
«У холодного моря встал на ночлег»,1981
Такое – преломленное, переосмысленное, преобразующее использование образа реки – свидетельство очень глубокого, на уровне подсознания, поэтического осмысления и присутствия образа, что называется, в крови. Наверное, образ воды впитан поэтом с молоком матери, унаследован от всех поколений «морских» предков, прочно впаян в гены.
В стихах Шефнера заинтересованный читатель найдет многие атрибуты рыбалки. Поэт придает им метафорический смысл, пользуется переносом значения, что создает особую их запоминаемость – в отличие от прямого использования:
И ветер кляп вбивает в рот все туже,
И палуба уходит из-под ног.
И дергается катер неуклюжий,
Как при голодном клёве – поплавок.
«Шквал», 1955
Рыбацкие шхуны ушли от земли,
На мачты надев облака.
«У моря», 1956
Рыбак у моря жжет костер,
Вода о камни бьет.
«Искра и капля», 1957
Образы рыб, используемые поэтом, обличают в нем знание тонкостей рыбалки, повадок различных рыб. Однако за повадками их В.Шефнер видит нечто большее, умеет распознать за незначительной, казалось бы, деталью, штрихом их скрытый и немалый смысл. И образы рыб отходят от прямого значения, уступая место поэтическому преображению:
Холодновато пахнет мята,
Деревья клонятся ко сну.
И ночь на краешек заката
Плывет, как щука на блесну.
«Весенняя ночь», 1958
Камней добродушные глыбы
В ночных бородавках росы,
И пахнет непойманной рыбой
Вода у песчаной косы.
«На заливе», 1960
Пусть пестрая рыбка удачи
К другому спокойно плывет.
«Вечерний невод», 1971
Шефнер как рыбак, видимо, предпочитал ловлю щуки – об этом свидетельствуют поэтические факты. Образ именно щуки встречается в его стихах чаще других: «Со дна всплывает щука длинная, Вся в листьях ржаво-золотых» (Щука, 1945). Поэт сравнивает ее с «рыжей русалкой», которая «пьянея тишиной», «плещется под фосфорической луной». Романтизация прозаического образа многократно усиливает его, придает подтекст и заставляет по-иному взглянуть на давно виденное, хорошо знакомое... А вот как «преображен» поэтом образ плотвы:
Там, в омутах воспоминаний,
Сквозь невод свободно скользит
Плотва мимолетных признаний
И недолговечных обид.
«Вечерний невод», 1970
Образ рыбака тоже довольно часто встречается в поэзии Шефнера. Рыбака внимательного, понимающего, умеющего многое увидеть на рыбалке. Не потому ли рыбак у Шефнера – человек немолодой, со значительным багажом памяти, сурового жизненного опыта:
Старик понурый в серой душегрейке
Шагает вдоль морщинистой воды,
В его ведре – щурята и уклейки
И отблеск Марса – огненной звезды.
«Противостояние», 1956
Вот он, фронтовик, солдат Отечественной – «старик понурый». На его плечах – пороховые годы, Победа, доставшаяся дорогой ценой, и – горечь мирной жизни, ее неприкаянность, потерянность. А в ведре у него – звезда войны – Марс плещется вместе с пойманной рыбой, укрощенная и сейчас уже – не грозная. В простоте строк, их спокойной повествовательности – образ большой поэтической силы и эмоционального накала. Сдержанные строки говорят гораздо больше, чем громкие слова и лозунги. Этот человек ищет отдохновения в рыбалке, стремится побыть наедине с собой и с природой, чтобы «богатство мира подсчитать». И далее:
Ведерко с рыбой, запах тины,
Тепло живого огонька,
Кофейный привкус никотина
От старенького мундштука.
«В покое», 1961
А вот другой образ рыбака – романтика, любознательного исследователя, заглядывающего в неведомые миры:
А закончив рисованье,
Погляди издалека –
И возникнут очертанья
Паруса и рыбака.
Не попутный дует ветер,
Мало шансов на улов.
Но рыбарь бросает сети
В глубь неведомых миров.
«Заказ художнику», 1978
Особенно часто Шефнер обращается к образу льда. Поэта волнует пора ледостава, мощь вскрытия льда, движение льдин, философский рисунок зарождения, жизни и таянья льда, его могучего сковывающего действия: «Озера памяти покроет лед Полупрощенья и полузабвенья» («Ледостав», 1980). Поэт зорко видит, что «тонкая трещинка еле заметна» и что она «тонка, словно лезвие давней обиды». Эта тонкая, сперва еле видимая трещина – символ грядущего раскола, крушения льда «от края до края» и начала новой эпохи в жизни реки, природы. «Упала на лед она черною нитью, Сигналом разлуки, приказом к отплытью» («Трещина», 1974).
Поэт рисует образ льдины:
Льдина – хрупкая старуха –
Будет морю отдана.
Под ее зеркальным брюхом
Ходит гулкая волна.
Все худеет, все худеет,
Стала скучной и больной.
А умрет – помолодеет,
Станет морем и волной.
Улыбнется из колодца –
Мол, живется ничего.
Так бессмертие дается
Всем, не ищущим его.
«Льдина», 1966
Донный лед – как судья, раскрывает вмерзшие в него тайны, предъявляет все, что скрывалось на дне. Этот образ словно несет очистительное начало, когда «истина всплывает»:
Всплывает грузный донный лед.
...................................
Он отрывает ото дна
Все, что таила глубина.
Он не скрывает ничего,
Прозрачен он, как честный суд,
И тайны, вмерзшие в него,
Речными плёсами плывут.
«Донный лед», 1961
Призыв поэта учиться у «радуги и листа», у рек и деревьев, у рыбалки и рыбака находит и сегодня отклик у читателей. Вадим Шефнер делится простой мыслью: жизнь окутана тайной – вечной, непостижимой. Постичь ее до конца – вне человеческих возможностей. Но глубинная потребность души состоит в постоянном, неостановимом искании истины. Поскольку душа человеческая, «в себе замкнув весь белый свет», – суть отражение мироздания, и наоборот. Все взаимосвязано, и нет в мире ничего и никого чужого. Человек, Природа и Вселенная неисчерпаемы. Но «путь бытия» конечен. И поэт, равно как и всякий человек, решает для себя, будет ли это путь «бездумного равнодушия», или он станет путем неутоленной духовной жажды и острого чувства сопричастности и ответственности перед миром и людьми.
У ИСТОКА
Сидит задумчивая птица
В лесной глуши у родника,
И тихо капает водица
Из каменного желобка.
И по извилистому ложу
Бежит на северо-восток
Весь в серебристой мелкой дрожи
Едва приметный ручеек.
Бежит серебряною тропкой
К судьбе, к погибели морской.
Сперва он речкой станет робкой,
Потом – степенною рекой.
Впадая в море, загордится,
Забудет важная река,
Что где-то капает водица
Из каменного желобка.
Что где-то в тишине зеленой
Немая радость разлита,
Что так светла воды студеной
Младенческая чистота.
(1956)
БЕРЕГА
Рекой разлученные берега
Глядят друг на друга с грустью:
Река широка, река строга –
Одного к другому не пустит.
Пройдут века, иссохнет река,
Подводные травы завянут,
Сойдутся дальние берега,
Обычною сушею станут.
Сойдутся два берега-старика,
Пожалуются при встрече:
«Вот, то ли дело – была река,
А нынче умыться нечем».
(1957)
ОТРАЖЕНИЕ В РЕКЕ
Река глубокая. Над ней
Прибрежный наклонился сад –
И отражения ветвей
На плоском зеркале лежат.
Порой колышет их волна,
Но, безучастна и темна,
Над пленкою зеркальной спит
Таинственная глубина.
Вот если б лак содрать с волны,
Поверхность зеркала разбить,
Чтоб всею глубью глубины
Цветущий мир отобразить!
(1960)
В ПОКОЕ
Давно он не был здесь – и снова
Пришел почувствовать простор.
И вот у озера большого
Разводит маленький костер.
На берегу темно и сыро,
Звезда в воде отражена,
Из вечереющего мира
Струится в сердце тишина.
...Ведерко с рыбой, запах тины,
Тепло живого огонька,
Кофейный привкус никотина
От старенького мундштука...
Покинув сыновей и внуков,
Старик пришел сюда опять,
Чтоб перед вечною разлукой
Богатство мира подсчитать.
(1961)
ВЕЧЕРНИЙ НЕВОД
Под старость все в мире иначе.
Иных я исполнен забот.
Пусть пестрая рыбка удачи
К другому спокойно плывет.
Все глубже я невод кидаю,
Чтоб дивное диво найти,
И сеть все длинней, но с годами
Все шире просветы в сети.
Там в омутах воспоминаний,
Сквозь невод свободно сквозит
Плотва мимолетных признаний
И недолговечных обид.
И все сокровенней глубины,
И в сумеречной тишине
Покачиваются мины
И дремлют русалки на дне.
(1971)
ТРЕЩИНКА
Посмотришь – на взморье огромная льдина
Навеки с землею срослась воедино,
Их не разлучить ни теченью, ни ветру, –
А тонкая трещинка еле заметна.
Ах, трещинка эта, смиренная с виду,
Тонка, словно лезвие давней обиды;
Упала на лед она черною нитью.
Сигналом разлуки, приказом к отплытью.
Хрустальный массив разделен и пронизан
От края до края, от верха до низа
Весеннею трещинкой, тонкой, как волос, –
Фактически льдина уже откололась.
(1974)
ЛЕДОСТАВ
Минувшего никто не украдет,
Но на исходе лет уйдут волненья,
Озера памяти покроет лед
Полупрощенья и полузабвенья.
Все, что под ним колышется на дне,
Подернется полупрозрачной тайной, -
И, отражаясь в ледяной броне,
Предстанут звезды с ясностью прощальной.
(1980)
ЩУКА
Во тьму, на дно речного омута,
Где щука старая живет,
Засасывает листьев золото
Задумчивый водоворот.
Плывут все новые и новые
И погружаются на дно,
Березовые ли, кленовые –
Водовороту все равно.
А ночь осенняя, пустынная
Приходит – и из трав густых
Со дна всплывает щука длинная,
Вся в листьях ржаво-золотых.
Ей снова молодость мерещится.
Она, пьянея тишиной,
Как рыжая русалка плещется
Под фосфорической луной.
(1946)
ДОННЫЙ ЛЁД
(Отрывок)
Бывает так не каждый год.
Но иногда со дна реки
Всплывает грузный донный лед –
Об этом знают речники.
Он отрывает ото дна
Все, что таила глубина.
Выносит он на белый свет,
Чтоб в море унести скорей,
Обломки ржавых якорей
От кораблей, которых нет.
Он не скрывает ничего,
Прозрачен он, как честный суд,
И тайны, вмерзшие в него,
Речными плёсами плывут.
Чтобы чиста была река
Во все грядущие века,
Чтоб не мутнела глубина,
Всплывают истины со дна.
(1961)
Комментарии (0)