Возмездие

  Нелегко охотнику — промысловику, который всю свою жизнь посвятил охоте, остаться не у дел. Чтобы прочувствовать это, нужно или быть им, или хорошо знать этот нелегкий труд.

     Только преклонные годы, да различного рода прилипающие в этом возрасте болячки заставили Трифоновича отказаться от охоты.

     В последние годы он все чаще и чаще по ночам стал видеть во сне давно разрушенное временем зимовье, круглое, как блюдце, озерко, воду в ключах, отдающую серебром.

     Сегодня он почувствовал, до боли в сердце, что если нынче не побывает на Серебряных ключах, то позже преодолеть такой длинный путь будет не в состоянии. Да и сил сопротивляться столь великому желанию не хватало.

     Стояла золотая осень, настоящее бабье лето, с седой паутиной, морозцами по ночам. Свою последнюю сибирскую лайку Треху он давно похоронил, и теперь один, с легким ружьем, небольшим припасом, необходимым для ночевки в тайге, медленно поднимался вверх по ручью к Серебряным ключам.

     «Вот дойду до зимовья, сострою шалашик из лапника и поживу там пару деньков», — он как ребенок радовался, что вот-вот, уже скоро осуществится его мечта.

     Множество разных новых звериных тропок, только виденных им, пересекали его путь. Трифонович не мог не нарадоваться, что есть еще зверь, что много корма, радовался, что у охотников-промысловиков будет хороший промысловый годок.

     Закончился долгий путь, построен шалаш рядом со старым зимовьем.

     Стояло предвечерие. Освещены только верхушки елок, в которых пели синехвостки, да издали доносился голос потревоженной кем-то косули. Дул легкий мягкий ветерок. Мир вокруг — свой, привычный.

     Взгляд Трифоновича хотя и подолгу задерживался на одном и том же, кажется, что он пристально во что-то всматривается, на самом деле он почти ничего не замечал, и мысли его шли своей проторенной дорожкой в то прошлое, незабываемое, дорогое и только его, от чего в него вселялась грусть и радость одновременно.

     Вокруг зимовья заметно подросли молодые деревья, другие состарились, как и он сам. Трифонович решил пройти к озеру. Какое оно сейчас? Так ли, как и прежде, невестится в своих круглых берегах. Чтобы сократить путь, он пошел по звериной тропе, ведущей к озеру.

     Сухой, резкий свист, раздирающая боль в бедре, болевой шок, свалили его.

     Вскоре на тропе появился человек. Он быстро снял самострел с насторожкой, подошел к лежащему без сознания Трифоновичу, с силой выдернул стрелу из бедра, даже не взглянув ему в лицо.

     Резкая боль вывела Трифоновича из шокового состояния. Он помутневшим взором увидел спешно удаляющего по тропе человека, не осознавая еще толком, что произошло.

     А он — этот трус — торопился. Скорей! Он убегал к озеру, чтобы утопить орудие преступления.

     Над зарослями тростника, над грязью берегов, упруго взвился, закружился протяжный крик. Ему казалось, что из глубин озера взвыл от звериной тоски одноглазый дух, ему казалось, что крик походил на отчаянный вопль заблудившейся женщины. Откуда она здесь?

     Да, это был крик женщины — геолога Ольги Дмитриевны, увидевшей на тропе лежащего Трифоновича.

     А трус торопился, он теперь боялся самою себя. Впереди показался черный старый дуб, дряхлый, уродливый, с корою в извилистых бороздах, весь изломанный, нелепо свернутый набок.

     Он беспечно подходил к дереву. Над его головой послышался тихий шорох, быстро вскинул взгляд, но успел разглядеть лишь желтые злые глаза. Острые зубы впились в его горло, глубоко раздирали грудь загнутые когти огромной рыси. Поганец все-таки успел вогнать свой нож в ее огромное могучее тело.

     Трус и могучая рысь, обливаясь кровью, остались лежать у старого дуба.