ПОВЕРИТЬ, ЧТО ЧЕЛОВЕК МОЖЕТ ВЫЖИТЬ В КЛУБКЕ ЖЕСТОКИХ ДРАМАТИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ, ТРУДНО. И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ОН ВЫЖИЛ...ПОВЕРИТЬ, ЧТО ЧЕЛОВЕК МОЖЕТ ВЫЖИТЬ В КЛУБКЕ ЖЕСТОКИХ ДРАМАТИЧЕСКИХ СОБЫТИЙ, ТРУДНО. И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ОН ВЫЖИЛ...
Это было похоже на сон – у меня дома, на географическом краю света. Василий Михайлович Песков! Для миллионов телезрителей того времени Песков – ведущий передачи «В мире животных», для миллионов читателей «Комсомолки» он автор увлекательных материалов рубрики «Окно в природу», им написано несколько интересных книг, удостоенных в разное время премиями Союза журналистов, имени Кольцова, Ленинской премии.
И этот человек все же нашел время и, предварительно позвонив мне, 1 мая 1990 года прибыл в Тиличики.
Отправиться в столь дальний путь его убедил фильм режиссера-документалиста И. Гудзеева «Куда ушел иркуйем?». В том фильме рассказывалось о неизвестном науке медведе, поисками которого занимался ваш покорный слуга. Василий Михайлович предложил мне стать проводником и консультантом в задуманной им экспедиции по Олюторскому району. Предложение это я принял с благодарностью.
Мы предполагали сплавиться по самой интересной реке Ветвейского хребта, поснимать природу и, конечно же, медведей. И если не удастся опознать в одном из них иркуйема, то хотя бы побывать в местах, где ходят слухи о встречах с ним.
Прощаясь до будущей встречи, Песков подарил мне одну из своих книг «Все это было...». Это был подбор рассказов о людях, как сам автор пишет в предисловии, «попавших по разным причинам в условия необычные, трудные, как сейчас принято говорить, экстремальные».
Еще не успел выветриться запах заморской туалетной воды столичного гостя, а я уже заканчивал чтение четвертого рассказа той книги. Это был небольшой рассказ о северном аборигене – чукче Иване Пиновиче Рультытегине (всего восемь страниц, но каких!). Потеряв в раннем детстве зрение, он научился жить, не будучи никому обузой, в тундре! Вся его жизнь – пример человеческого мужества. А проживал он в селе Средние Пахачи нашего Олюторского района. К сожалению, я не был с ним знаком. Но я был знаком с другой легендарной личностью – с Алексеем Рультытегиным, а это был сын Ивана Пиновича! В 1985 году с Алексеем произошел случай, с трудом поддающийся осмыслению. К тому же в моей памяти хранились еще три необыкновенные, зашкаливающие драматизмом истории, в которых люди прошли через жестокое испытание Севером. Все они, как мне тогда подумалось, достойны описания популярным журналистом и могли бы стать прекрасным дополнением к его книге. И я с нетерпением стал ждать того времени, когда на дневных привалах и у вечерних костров смогу развлечь своего именитого попутчика не только разговорами о медведях обычных и необычных, но и поведать все эти незаурядные истории. Но больше всего мне хотелось рассказать ему об Алексее. Для Пескова это могло стать своеобразным возвращением в прошлое, ведь познакомился он со старшим Рультытегиным и описал его необычную судьбу, будучи относительно молодым, в 1965 году. И по возвращении из экспедиции я намеревался преподнести ему сюрприз, устроив встречу с Алексеем Рультытегиным.
К началу запланированного путешествия я взял отпуск и основательно подготовился. Были приготовлены резиновые лодки, закуплены продукты, арендован вездеход, задействованы люди, готовые помогать мне бесплатно, только ради того, чтобы вживую увидеть самого В. М. Пескова. Дважды проверив по списку всю походную амуницию, в назначенное время я буквально сидел на рюкзаках в ожидании.
Но тогда я еще не знал, что многие знаменитости шалят непредсказуемостью и сами любят преподносить сюрпризы, и не всегда приятные. В назначенное время Василий Михайлович не появился. Как позже мне стало известно, на Камчатке в том году он был и путешествовал по более доступной южной части полуострова. Но почему-то не сообщил об изменении своих планов. Ну да ладно, Бог ему судья.
Все вышеизложенное – всего лишь заковыристая предыстория. А сама история, едва не ставшая обычной для этих мест трагедией, ради которой взбудоражена память и разворошены дневники – впереди. Поверить, что человек смог выжить в клубке жестоких драматических событий, очень трудно. Такое бывает только в кино с неправдоподобно закрученным сюжетом. И тем не менее это было...
Я ПОЗНАКОМИЛСЯ С НИМ СЛУЧАЙНО. Летом 1986 года Алексей прибыл в райцентр долечивать ноющие раны, полученные годом раньше в той жестокой баталии. Он не был великого роста, как его отец. Навстречу мне, прихрамывая и опираясь на палочку, шел смуглолицый абориген среднего роста. Без труда узнаю в нем северного кочевника. От соплеменников, живущих в селениях, их отличает в первую очередь лицо, с особым «загаром» от костров, мужественными чертами и спокойным уверенным взглядом (оленевод – не профессия, это образ жизни). В те годы ни один абориген, прибывший в Тиличики из других сел района или округа, не проходил мимо меня, не будучи опрошенным о загадочном медведе.
Как правило, люди Севера полны внутреннего достоинства и потому немногословны. Мне с трудом удается его разговорить. Поговорив о медведях, из праздного любопытства, но с применением необходимой дипломатии интересуюсь причиной его хромоты. Объяснение было коротким и шокирующим: «Однако медведи немножко покусали...» Этих нескольких слов было достаточно, чтобы понять – передо мной тот самый человек, история которого мне была известна, но в общих чертах. И я «насел» на него с расспросами основательно. И это уже не было праздным любопытством. Дело в том, что собирать информацию о нападениях медведей на людей и анализировать причины я начал с 1976 года, когда впервые повстречал человека с жутким изуродованным медвежьими зубами лицом. Это был Йомэк, он занимает почетное первое место в моей картотеке.
В тот злополучный осенний день пастухи решили перегнать табун в другое место, но им никак не удавалось собрать его в одно целое. Гоняясь за оленями с рассвета до полудня, пастухи изрядно подустали. Рультытегин, будучи самым выносливым в бригаде, добровольно вызвался вернуть самую дальнюю кучку беглецов в общее стадо. Роковою ошибку совершил он тогда: не взял с собой карабин, решив, что пять кило – лишний вес, налегке быстрее одолеет намеченный маршрут. Вернуться намеревался до наступления темноты. Бросил в рюкзак чайник, кусок юколы – вяленого несоленого лосося и, того не ведая, отправился навстречу самому тяжелому в своей жизни испытанию. Традиционный «пареньский» нож, изготовленный известным на всю округу корякским мастером из села Парень, как обычно висел у него на поясе.
В здешних местах люди и медведи ходят одними тропами. Некоторым стежкам сотни лет, а каким-то и того больше. И кто какую дорожку наметил и протоптал первым, сегодня установить уже невозможно. Поэтому здесь существует строгое правило. Если идешь такой тропой по зарослям кустарника без ружья или карабина, да еще на ветер, соблюдай особую осторожность. В таком случае необходимо принять меры, чтобы идущий навстречу медведь заблаговременно услышал приближение своего единственного вечного соперника – человека: напевать, хлопать в ладоши и т. п. И тогда в 99 случаях из 100 дорогу он уступит (смотря с какой стороны считать, он может оказаться и первым). Неуступчивые, наглые медведи долго здесь не живут. Не доживают до старости и люди, пренебрегающие осторожностью.
Встреча произошла неожиданно для обеих сторон. Алексей вышел из кустарников на край небольшой поляны, когда мохнатое семейство, шедшее ему навстречу, достигло ее центра. Он увидел медведицу в нескольких шагах перед собой уже стоящей в напряженной позе, а два «медвежонка» двух с половиной лет от роду, почти не уступавшие мамаше в росте, задрав головы, выглядывали из-за ее спины. Рультытегин прекрасно знал, чего надо ожидать от медведя, если он не убегает при виде человека, а стоит в позе бодливого бычка. Но тогда, несколько лет назад, когда однажды он попал в подобную неприятную ситуацию, у него в руках был надежный карабин Мосина. Тогда тысячелетний спор о том, кто должен доминировать на этой земле, разрешил один точный, сделанный навскидку выстрел. Сейчас при нем был только нож. Он успел выхватить его из ножен в тот момент, когда медведица, клацнув для устрашения челюстью, бросилась на него. Но еще секундой раньше глубинное подсознание включило механизм, выработанный многими предыдущими поколениями волевых северных кочевников, и он мгновенно впал в боевой транс, при котором человек ощущает себя сверхчеловеком. Алексей не позволил сбить себя мощным ударом передней лапы, после чего ей только осталось бы завершить дело. Он увернулся от того страшного бокового удара, упав на спину, и налетевшая как ураган медведица, обдав его звериным духом, гребанула перед собой пустоту. И в тот же момент «пареньский» нож вошел ей снизу в грудь по самую рукоять. Но как будто ничего и не было. Медведица сгребла оленевода под себя и широко раскрытой пастью с глухим рычанием пыталась схватить его за голову. Рультытегин прекрасно знал – именно таким способом медведь убивает своего заклятого двуногого врага, прокусив мощными клыками череп. Дважды в своей жизни ему доводилось провожать с погребального костра к «верхним людям» своих соплеменников, убитых этим грозным хищником. У них были изуродованные до неузнаваемости медвежьими зубами лица. А еще двое, покалеченные и чудом выжившие после нападения на них медведей, рассказывали о произошедшем с ними примерно следующее. Зверь, подмяв под себя человека, старался «укусить» его за голову и только за голову! Как сухой валежник хрустели руки, пытавшиеся закрыть эту драгоценную часть тела. В суматохе борьбы соскользнувшие зубы сдирали с черепа скальп – кожу с волосами.
Вертясь под ней ужом на сковородке, Алексей свободной левой рукой обхватил медведицу за шею и плотно к ней прижался, да так, что ее зловонная клыкастая пасть оказалась за его плечом и достать не могла. И пока она пыталась отодрать его лапой от себя, нанес ей несколько быстрых ударов ножом куда придется. И зверь вдруг обмяк, стал заваливаться на бок. Оленевод, оттолкнувшись от массивного тела ногами, откатился в сторону.
Стоя на одном колене, в недоумении смотрел, как по могучему телу пробегают предсмертные судороги.
Медведица была мертва... Но убита она была не суматошными ударами, не достигшими жизненно важных органов, а первым же, удачно угодившим точно в сердце.
Но это не было победой. Не успел он встать на ноги, как на него сзади кто-то навалился – десятипудовые медвежата-переростки, не взятые им в расчет, повалили его и начали рвать не по правилам, вцепляясь куда попало, рыча при этом недозревшими голосами. Матерым медведем взревел Рультытегин на всю округу от боли и злости и, вонзив в ближайшего из обидчиков нож, рванул его на себя...
Очнулся поздно вечером. По мере возвращения сознания звездное небо, куда был устремлен его затуманенный взор, становилось ярче. Сбоку над увалистой сопкой висела луна, освещая поляну бледно-желтым светом. В правой руке, лежащей на груди, зажат окровавленный нож. В откинутой в сторону левой – клок медвежьей шерсти. Боли не было. Свинцовая тяжесть во всем теле будто пригвоздила его к земле. Больших усилий стоило ему приподняться и опереться на правую руку – в левом плечевом суставе что-то неприятно хрустело. Его ноги упирались в спину убитого им медведя. Осмотр собственного тела поверг в уныние – на нем не было живого места... Первую половину схватки Алексей помнил, но что было потом? Повернул голову в сторону и невдалеке в лунном свете увидел еще одного неподвижно лежащего медведя. Значит, было продолжение и, судя по всему, было оно более жестоким. Но он не помнил ни одного момента второй части побоища, с трудом припомнил только начало.
Скоро почувствовал, что ему становится холодно. Вечерняя прохлада, вернувшая сознание, теперь оборачивалась против него. Он вдруг ясно осознал, что в таком состоянии, да еще сидя на подмерзшей земле в лохмотьях, мало напоминающих одежду, не сможет долго противостоять стуже. Но было бы несправедливо, выстояв в такой драке, погибнуть от банального переохлаждения. К счастью, коробок со спичками хоть и был раздавлен, но оказался на месте – во внутреннем кармане брезентовой куртки. Собрав воедино волю и остатки сил, Рультытегин пополз на правом, меньше всего пострадавшем боку на край поляны к кустам кедрового стланика.
Ночь прошла в борьбе с холодом и сном возле небольшого экономного костра. Чтобы отвлечься от вялотекущего времени и валившей на землю слабости начал осматривать полученные повреждения, заодно пытался перевязывать их полосками брезента, на которые он изрезал капюшон куртки. Кости на ногах были целы, но выше колен как будто кто-то поработал огромной швейной машинкой, и в районе левого тазобедренного сустава зияла большая рваная рана. В полном порядке была только правая рука – активно работая ножом, он не позволил «медвежатам» ее перехватить. Обследование закончил ощупыванием головы: от затылка до темени проходили две кровоточащие борозды, оставленные клыками медведицы...
Это была самая долгая ночь в его жизни. Казалось, ей не будет конца... Предрассветное время провел в обнимку с потухающим костром. Утром переполз на солнечную сторону поляны. В ясную безветренную погоду осеннее солнце еще давало немного тепла. По пути натолкнулся на свой рюкзак. Пострадал он не меньше хозяина, защищая его спину. Кусок юколы оказался на месте – торчал из дыры в боковом кармане. Но есть не хотелось. Да и сделать этого Алексей бы не смог – челюсть была то ли выбита, то ли сломана. Сильно хотелось пить. Где-то рядом, на дне распадка, на склоне которого находилась злополучная поляна, журчал ручей, многократно усиливая жажду. И он не выдержал, пополз в том направлении, не задумываясь о том, что назад, в гору, подняться уже не сможет, а те, кто будет его искать, пройдут именно по этой тропе.
Было относительно легко скользить по жухлой траве под гору, лавируя между кустами ольховника. Некоторые раны, подсохшие за ночь, вновь начали кровоточить. Но его это не пугало, его насторожило другое. По мере приближения к желанному месту, где он намеревался потушить пылающий в груди пожар, звуки бегущей воды стали прерывистыми, а затем и вовсе стихли. И все же он дополз до того места, где по его предположению должен был находиться спасительный ручей. Но... воды здесь не было!
Нашли его довольно быстро. Но вовсе не потому, что он находился недалеко от всем известной тропы и поверженных медведей. Его нашли благодаря ворону! Он появился неожиданно и стал кружить не над убитыми медведями – потенциальным пиршеством, а над человеком, лежащим без сознания в кустах на дне распадка.
Всем своим видом птица показывала уходящим в сторону людям куда-то вниз, под себя, издавая при этом не просто тревожные звуки – она истерично кричала! Как потом признались ему коллеги-оленеводы, они-то намеревались искать его между этим «полем боя» и палаточным лагерем, здраво рассудив, что израненный но, судя по костру, способный передвигаться человек утром пойдет или поползет к палаткам, и только к палаткам.
Но не в противоположную же сторону!
Из-за отсутствия дорог вертолеты здесь часто используются как скорая помощь. Вечером того же дня винтокрылая машина доставила его в больницу районного центра, подсев рядом на специальную площадку.
Местный хирург, увидев представившуюся ему картину, произнес то, чего не должен был говорить вслух: «И после этого ты еще жив?!» Рультытегин посмотрел на него так, будто перед ним был тот, третий, ушедший недобитым медведь...
Трое медиков почти всю ночь латали его: промывали забитые травой и землей раны, зашивали, перевязывали.
Наутро весь в бинтах и обвешанный капельницами Алексей выслушал подбадривающие речи врачей. По их мнению, он остался жив только потому, что каким-то чудом не была повреждена ни одна большая вена или артерия. От них же впервые узнал, что северные тундры почти стерильны и потому серьезных инфекционных осложнений последовать не должно. Он спросил: «А раны? Я видел одну... очень большую...» В ответ услышал уже знакомый голос прямолинейного, как рельса, хирурга: «А что раны? Заживут как на собаке!»
* * *
Осенью 1992 года, бродяжничая по Корякскому нагорью, я случайно набрел на базовый дом оленеводов в верховье реки Пахачи. Здесь меня ожидала приятная встреча. В добротном доме, построенном из завезенного сюда бруса, в качестве хозяйственника и сторожа жил мой давний знакомый Алексей Рультытегин! Прежнее занятие, требующее долгой ходьбы, а кое-где и беготни за оленями, было ему уже не по силам – сказывалась травма в тазобедренном суставе. Но жизнь в поселке для человека тундры равносильна тюрьме, и он согласен был на любую посильную работу в родной стихии.
До окончания отпуска – неделя. До рейсового вертолета, который должен доставить меня из Средних Пахачей в Тиличики, – пять дней. Но до «Средних» еще шагать не меньше четырех дней. А вдруг в этот уплотненный график вмешается непогода? И все же, рискуя, решаю провести два резервных дня в интересном общении, в познавательных для меня беседах. Но главной причиной задержки было желание узнать подробности той «драки». К тому же мой верный четвероногий спутник – пес подлечится, залижет побитые подушечки на лапах.
Пришедшая на смену короткому северному лету еще более короткая осень преобразила все вокруг до сказочной неузнаваемости. Как будто желая компенсировать быстротечность, она не скупится на фантастические краски.
С пестротой и яркостью осенней тундры Корякского нагорья может сравниться разве что персидский ковер. Но как ничтожен и жалок тот клочок шерсти при масштабном сравнении!
Не за горами бесконечно долгая зима. Вершины хребтов-водоразделов уже покрылись первым снегом. На их белом фоне, блестя на солнце контрастным иссиня-черным оперением, пролетает красавец-ворон. Завидев нас, подлетает, издавая завораживающие гортанные звуки, мало похожие на голос птицы: «Кр-ро, каль-каль, каль-голь». Алексей, с едва заметной улыбкой, провожает его добрым взглядом. По преданию, эта сильная, наделенная редкостным интеллектом птица – Ворон-Кутх – творец всего и прародитель чукчей. Но я знаю – Рультытегин не в той степени язычник, как его далекие предки. Его доброжелательное отношение к этой птице мне более чем понятно...
Два дня пролетели незаметно. Пришло время прощаться. Всякое путешествие начинается дорогой и заканчивается дорогой. Я упаковываю вещи в рюкзак, заметно похудевший к концу маршрута. Алексей поднялся по лестнице на чердак и через какое-то время подает мне оттуда снегоступы. То были чукотские классические «лапки ворона», искусно сделанные чьей-то опытной рукой. «Отец мастерил, – пояснил Алексей. – Он много чего делал лучше некоторых зрячих». И добавил: «Возьми... зима будет ранней, может догнать в пути». Я прикинул их вес – килограмма на три тянут. Только порадовался, что рюкзак к завершению пути перестал давить на плечи. И кто это ему сказал, что зима придет до срока, ворон? Ее приход сюда возможен не раньше чем через две-три недели. Местные календари никогда еще меня не подводили. Но, глянув на Алексея и прочитав в его темных раскосых глазах: «Береженого Кутх бережет», молча пристегнул «лапки» к рюкзаку. По традиции надо оставить что-то равноценное взамен, и я преподношу ему легкий походный топорик (несколько заключительных дней я вполне могу обойтись массивным охотничьим ножом). Без лишних слов и не принятых здесь сентиментальных лобызаний жму на прощание его сухую жилистую руку: «До встречи...» В ответ получаю краткое пожелание удачной дороги.
И она была удачной как никогда раньше. По пути осуществил давнюю мечту: посетил покинутое людьми село Верхние Пахачи. Здесь в 1938 году после службы в армии начинал свою камчатскую трудовую деятельность мой отец. Здесь молодому 26-летнему парню родом из жарких донских степей довелось создавать первую оленеводческую артель. Потом это село (как и Ветвей, в котором родился автор этих строк) было объявлено «неперспективным» и закрыто. Какие-то «умные» начальники безжалостно резанули по человеческим судьбам совдеповским тесаком. Среди развалин, поросших крапивой и пыреем, развожу небольшой поминальный костер.
В спокойном, почти без дыма пламени вижу пожелтевшие отцовские фотографии того времени, вспоминаю его рассказы и пытаюсь представить, как в то сложное, но в большей степени интересное время жили здесь люди. Совсем близко, восседая на покосившемся столбе, меня с интересом разглядывал ворон...
Зима настигла меня в конце четвертого дня пути у самой околицы «Средних». Снег валил хлопьями вечер, ночь, весь следующий день и еще ночь, предрекая небольшую неприятность – опоздание из отпуска. Но последовавшее утро удивило необычайно ярким солнцем и непривычной после цветастой осени ослепительной белизной. К прибывшему по расписанию вертолету пришлось пробираться, утопая по колено в снегу. С рюкзаком, ружьем, снегоступами под мышкой и рыжей лайкой на поводке, пропахший кострами синеглазый мэлгитанин («человек огня» или «огненный человек», так коряки называют русских) для одних выглядел интересно, для других – не очень привлекательно. И это было заметно по неоднозначным взглядам столпившихся перед вертолетом пассажиров. Но мне не было дела до их симпатий и антипатий. Ожидая посадки, я смотрел на деловито восседавшего невдалеке на столбе вездесущего Кухта и мысленно благодарил его за благосклонное ко мне отношение. Закоренелый атеист невольно уподоблялся язычникам.
«Ми-8» поднялся на высоту, не доступную многим птицам. Всего через час полета я вернусь домой после очередного авантюрного путешествия. Северу и в этот раз не удалось меня усмирить. Надо бы радоваться, но впервые душе неспокойно. Я смотрю в иллюминатор на заснеженные горные хребты. Напрягая зрение, пытаюсь разглядеть то место у зубчатого горизонта, где, дожидаясь прихода на «зимнюю квартиру» оленеводов, в одиночестве встретил очередную зиму Алексей. С этого времени жизнь северных кочевником существенно затруднится на семь долгих месяцев. Именно столько будут лежать в Корякском нагорье спрессованные свирепыми ветрами и жестокими морозами снега. Но даже самая лютая зима для местных жителей – не беда. В настоящую беду здесь никто пока еще не верит, но она уже на подходе – близится время географических закрытий (новая власть безжалостно режет по живому). С наступлением очередного смутного времени, влияние которого уже ощущается, жизнь для всех здесь живущих усложнится многократно. Сможет ли народ – самое яркое украшение этой холодной, но очень красивой земли понять такой поворот истории? Сможет ли он, однажды «прирученный» и вдруг в одночасье брошенный, не утонуть в половодьем разлившейся «огненной воде» и пережить разруху, хаос и нищету? Удастся ли выжить в таких условиях Рультытегину? Ему известны все, даже самые потаенные тропы на земле своих предков, но обратной, к образу жизни предков, не знает даже он. А по-другому, какое-то время, которое может растянуться на годы, жить здесь будет невозможно. Увидимся ли еще когда-нибудь?
Комментарии (0)