Исполнение мечты

Предлагаю вниманию читателей статью, которая, возможно, их заинтересует.

“В октябре, когда стоит мягкая погода и не все утки отлетели и когда уже разрешается охота на зайцев, мы с Трубачом делали так: утро и вечер охотимся на уток на заливах, днем гоняем русаков”.

Эти строки из рассказа “Трубач” Ивана Андреевича Арамилева — лучшего, на мой взгляд, охотничьего писателя, запали мне в душу еще в молодости.

Однако, живя в городе, я не рискнул заводить гончую, которая, как известно, лучше всего работает за родной околицей. Но охота без собаки — это все равно что ездить верхом без седла: можно, но удовольствия доставляет мало. И первой моей собакой стала лайка. Оглашенные по своему размаху и количеству выставленных собак, по особому душевному настрою, ринги западносибирских лаек московских выставок 70-х годов прошлого века никого не могли оставить равнодушными. Зов тайги просто таки витал над ними. А какие эксперты работали с породой:

Л. В. Ушакова, В. В. Григорьев, Н. Н. Кислов, Ю. В. Антонов! После общения с ними ни о чем другом, кроме как о щенке сибирской лайки, нельзя было и думать.

Но жизнь идет своим чередом, меняются пристрастия, возможности, да и желания. Перелистывая страницы каталогов охотничьих выставок, я всегда с огромным уважением за приверженность к породе отмечал владельцев собак, в кличках которых присутствовали разъяснительные цифры, будь-то Тайга-III, Будило-VI или Лада-IV.

Но сам, считая, что жизнь и так коротка, а охотничья тем более, стремился поохотиться с собаками различных пород. На смену лайке пришел шотландский сеттер, потом русский охотничий спаниель, пойнтер, а затем и дратхаар. К сожалению, не со всеми из них удалось поохотиться. По разным причинам не услышали выстрела из охотничьего ружья шотландский сеттер и пойнтер. Раньше времени ушел в мир вечной охоты русский охотничий спаниель. Дратхаар же отработал весь срок, отпущенный охотничьей собаке, и оставил в душе самые теплые воспоминания.

И возможно, появился бы у меня Брэм-II, но на смену таежным далям пришла деревенская околица, и мысль о гончей, как никогда, обрела реальные очертания. Тем более что за августовскими хлопунцами я давно уже не хожу и по многолетней традиции охотничий сезон приурочиваю к Покрову (14 октября), когда в наших краях, помимо местной кряквы, появляются северные гости — в частности свиязь. А к середине октября дожди да заморозки “прибивают” травостой к земле, что позволяет более-менее сносно начинать гонять русака. В данной ситуации, как мне кажется, приобретение гончей предпочтительней, нежели легавой. И вот почему.

После отлета уток на зимовку легавая будет большей частью сидеть дома и эпизодическая охота с ней на зайца будет носить случайный характер. С гончей же практически весь заячий сезон еще впереди. И пусть истовые гончатники такую универсальность не поощряют, я все же решил идею И. А. Арамилева воплотить в жизнь.

Русский выжлец Терзай “с младых когтей” воспитывался по программе, отработанной на дратхааре. Содержание в конуре было исключено сразу же. Только коврик на террасе — к хозяину поближе. Любимая игрушка — утиное крылышко. По ходу взросления щенка особой разницы в восприятии команд и послушании по сравнению с тем же дратхааром я не заметил.

Правда, в воду дратхаар пошел сам, по собственному желанию, выжлеца же пришлось приучать к воде постепенно, как, впрочем, в свое время и шотландского сеттера. Отработка утиного поиска в пределах дробового выстрела сказалась, правда, на глубине и ширине заячьего полаза. Так что на испытаниях гончих собак выше 4 баллов мы не получим. Но горевать по этому поводу особо не приходится — при охоте на русака столь неширокий и неглубокий поиск, на мой взгляд, не сильно сказывается на добычливости, так как место подъема русака, тяготеющего устраиваться на дневку в перелесках, примыкающих к озимым, практически всегда четко отслеживается. Беляк же, требующий глубокого полаза, в нашей местности не водится.

В отличие от Ивана Андреевича, охотившегося с Трубачом на уток по утрам и вечерам, оставляя дневное время на зайцев, мы охотимся только на утиной вечерке, на которую выжлеца, дабы не отвлекался и не тратил силы понапрасну, веду на поводке. На поведение выжлеца в засидке не нарадуюсь — тихо, спокойно, без визготни и суеты лежит он на отведенном месте, в отличие от дратхаара, постоянно норовившего залезть в воду, и лайки, вечно стремящейся улизнуть в самостоятельный поиск.

Подача же битой и подраненной утки не отличается от дратхаариной и намного лучше, нежели у литературно прославленной сибирской “утятницы”, которая наотрез отказывалась подавать дичь со стремнины. По окончании охоты веду Терзая домой опять-таки на поводке, опасаясь, что он может увязаться за расплодившейся рыжей кумушкой, и тогда прощай уютная ночь под гул горящих березовых поленьев в печке.