Человек и волк: кто больше хищник?

Кульминация вполне передаётся читателю, но...

Следующие абзацы буквально обескураживают, когда читаешь, что друзья "смотрят — волк еще живой, но уже не шевелится".

И здесь «...решают привезти его на базу живым. Достают веревки, связывают лапы, отдельно передние и отдельно задние, связывают морду и кладут животом поперек на сиденье Бурана...».

Что это?

Детское, не по возрасту и не по образованию (охотоведы все же), недомыслие или полное бесчувствие к чужой боли и страданиям?

Только что я вместе с Алексеевым летел на снегоходе, преследуя противника, ловкого и сильного, злобного и достойного уважения. И вот охотник победил в нелегкой схватке, так окажи милость, варвары не отказывали в этом даже врагу, прекрати мучения зверя.

Жаль патрона — добей ножом. Это не столько из области охотничьей этики, сколько общечеловеческого милосердия.

Но происходит нечто другое, меняющее мое отношение и к охотникам, и к добыче. Полярно переориентируются мои симпатии, с этой минуты они однозначно отнесены к волку.

Каким дальнейшим надругательствам подвергнут безжалостные, толстокожие мучители несчастное животное?

Долго читать не пришлось, буквально через несколько строк: «...волчицы на снегоходе не было. Она отлежалась и, несмотря на поврежденный позвоночник, ухитрилась соскрести веревку с морды, затем перегрызть веревки на лапах, изрезать кожанку и уползти. Теперь с ней не церемонились. Вытащили из снега за задние лапы, дали разок монтировкой по башке, кинули в кузов грузовика и поехали домой. На базе ее вытащили и бросили посреди двора. Почему ее сразу не убили, не могу сказать. Наверное, решили — подохнет сама...».

Читайте материал "Волк и семеро козлят: рельная история"

Здесь текст автора, отрешенно-безразличный по форме и бесчеловечный по сути, совершенно выпал из жанра охотничьего очерка, которому вполне отвечал до момента погони. И даже отдельные слова «башка», «подохнет», вполне допустимые по отношению к зверю, воспринимаются в данном контексте примитивно издевательскими и чужеродными.

А теперь о впечатлениях, оставленных этой частью очерка у моих знакомых.

«Все вы охотники — звери!» — презрительно обронила женщина и ушла, не дослушав.

«А вот бы волчица затаилась и впилась ему в глотку!» — мечтательно произнес ее сын-подросток.

Оставим построенные на частном случае обобщения интеллигентной женщины и свойственный юношам максимализм. Однако именно в этом месте интерес к очерку был напрочь утерян, и никто не пожелал дождаться развязки.

От себя добавлю, что решение было вполне разумным, потому что «...тут наступила кульминация».

Описываемый далее эпизод с козлятами, прыгающими с разрываемого болью тела волчицы, даже если он выдуман автором для большей «красивости», действительно кульминационен.

Но это кульминация не охоты, нет, та была, как мы помним, в момент честной добычи опасного хищника. Здесь кульминация собственной дремучести, дошедшего до апогея измывательства с явно садистским уклоном, усиленная бравурно-бодряческим тоном автора, призывающего и нас «побекать» вместе с шалунами-козлятками на агонизирующем животном.

Господин Алексеев, живописуя «моральные муки» умирающей волчицы, делает вид или действительно не понимает, что свидетельствует против себя и подельщиков по обвинению в жестоком обращении с животными. И пусть это будет не уголовный суд, а горькое осуждение тех, кто чтит правильную, то есть честную охоту.

Читайте материал "Хищники и зоорадикалы"

Мы живем среди созданных нами же мифов. Голубь у нас символизирует мир, но он, один из немногих пернатых, до смерти забивает себе подобных. Лебедь олицетворяет чистоту и красоту, но в местах гнездовий уничтожает все живое в радиусе двух с половиной сотен метров вокруг своего гнезда.

Волк же — эталон кровожадности и бессмысленной жестокости, но он не убьет брата по крови и вокруг логова охотиться не станет.

Волк в наших угодьях должен уничтожаться, но именно в условиях неспособности соответствующих служб добиться высокой продуктивности этих угодий. А в северных штатах Америки и в Канаде при огромном изобилии дичи отношение к волку другое, это обычный лицензионный объект охоты, и больше одного вам добыть не дадут.

И я не очень-то верю в мифологизированный образ серого разбойника или безжалостного хищника. Создатель не ошибся, сделав его таким, каков он есть, а мы в нем что-то не поняли. Но таковым назначили, опасаясь конкуренции в бедных угодьях и оправдывая свою жестокость.

Не поэтому ли в статье дважды упомянута его призрачная «злоба ко всему человеческому», но наглядно продемонстрирована бездумная ненависть ко всему волчьему.

Я боюсь, что в практике применения Закона о жестоком обращении с животными у судей возникнет сочувствие к людской жестокости, воспитанное мифом; этакое: волку и смерть волчья. Боюсь за людей, ибо не верю, что злобный по отношению к зверю будет добрым к человеку.

У меня нет морального права обвинять в жестокости как свойстве натуры ни героев очерка, ни автора, но меня очень смущают вопросы по тексту: «зачем-то решают...» привезти волчицу на базу, «почему ее сразу не убили...», ответов на которые так и не последовало.

Страдания раненого волка, как, впрочем, и любого теплокровного, не эфемерны и остаются страданиями вне зависимости от образа действия их причинившего — по злобе или по детскому недомыслию.

Читайте материал "Матерый волк вызволял всю ночь из плена волчицу"

Помню, в молодости я ездил на охоту в Псковскую область. Хозяйка работала воспитательницей в лесной школе. Зашел к ней на работу за ключом от хаты. Она допрашивала трех пацанов в углу двора. «Зачем вы это сделали?» Ответа нет. «Почему?» Молчат.

Тут же, жалуясь, рассказала мне историю. Поймали они кошку, подвязали на хвост тряпку, смоченную в керосине, и подожгли. Так весело было, что смеялись до колик. Потом отпустила юных злодеев с напутствием: «Ну, вы подумайте о своем поведении».

И ведь действительно, думать нелишне как на охоте, так и взявшись за перо.