Прощай тайга

Так случилось, что будучи сыном военного, я с детства пристрастился к охоте. Отец служил в таежном дивизионе, и мне часто доводилось бывать у него.

Приамурье в те уже далекие шестидесятые поражало обилием дичи.

Табунки косуль, стаи тетеревов, выводки рябчиков можно было видеть очень часто.

Заячьи тропы набиты так, что по ним можно было ходить, не проваливаясь в снегу.

Таежные пейзажи удивляли своей красотой в любое время года, но особенно весной и осенью.

В тринадцать лет сосед подарил мне почти новое ружье – одноствольную ижевку системы Казанского.

С той поры началось мое настоящее знакомство с тайгой. Охотничьей страстью заболел навсегда. И сейчас отчетливо помню десятки удачных охот, хотя прошло уже около сорока лет.

В октябре семьдесят второго года отец вышел в отставку, и семья наша собиралась уезжать на его родину – в Подмосковье.

За три дня до отъезда решил съездить на охоту в тайгу, чтобы попрощаться с местами, где много раз бывал, которые подарили мне немало счастливых минут.

Километров за семь до знакомого дивизиона попросил шофера остановить старенький пазик. Вышел. Утренний морозец дубит кожу лица, солнце вот-вот появится над горизонтом. Как величава амурская тайга! Это стоит видеть!

Иду краем пади. Слева чередой тянутся округлые сопки. Вершины их убраны зелеными шапками красноствольных сосновых боров. Подножья огорожены лиственничниками, еще не сбросившими свою лимонно-желтую хвою.

Между этой зеленью и полупрозрачной желтизной багряными пятнами рдеют осинники. Справа – пологие склоны с мелкими распадками, покрытые «шубами» – зарослями низкорослого монгольского дуба, леспедеций, даурским багульником.

Монгольский дуб в призейской тайге замечателен тем, что лист сбрасывает только в мае, перед набуханием почек. Это и корм для животных, и прекрасное укрытие в зимнее время от непогоды и врагов.

Подул легкий ветерок, зашумели «шубы». Это хорошо – в тихую погоду к косуле на выстрел не подойти. Кругом море солнца. Поистине золотое время в Приамурье.

Выйдя к верховьям пади, решил проверить распадки вдоль соевых полей. Соя в этих местах – основная сельскохозяйственная культура. Убирают ее перед самым снегом, порой рискуя потерять урожай.

Для косули – это настоящая кладовая. После окончания гона она усиленно кормится бобовыми, быстро набирая потерянное.

В одном из распадков срываются с лежек две козы. Такие моменты всегда неожиданны, хотя ружье держишь наизготовку. Делаю дуплет – промах! От досады осталось материться. Перекурив и переварив неудачу, иду дальше.

Ближе к полудню в мелком орешнике спугнул одинокую козу. Как же грациозен бег сибирской косули! Летит, высоко закидывая зад с белоснежным «зеркальцем», словно мощные пружины толкают ее.

Казалось бы, грешно поднимать оружие на это чудо, но дикий азарт не перебороть. Метров за сорок стреляю. Вижу – попал.

В нижней части распадка, среди гигантских лиственниц, на брусничном ковре делаю привал. Рюкзак незаметно стал оттягивать плечи, да и время – полдень. Запив обед голубичным морсом, прилег отдохнуть.

Осенью в тайге проблемы с водой. Кругом стоит сушь, и воду можно найти в речке или ключе, коих не так уж и много в округе. Поэтому вопрос с чаем – пустое дело.

Незаметно задремал. Проснулся от знакомого урчания. Бурундук, любопытство которого беспредельно, разглядывал меня почти в упор, прильнув к стволу лиственницы. Я шевельнулся. Зверек взлетел вверх по дереву, высвистывая в мой адрес что-то нелестное.

Ветер поутих, солнце на второй половине безоблачного небосклона. В воздухе медленно плывут паутинки, сработанные паучками-путешественниками. Красотища!

Но пора охотиться. Вышел к знакомому соевому полю. Не раз сидел здесь в засидках, иногда удачно. Оставив рюкзак под заметной черной березой, медленно иду по меже самым краем поля. Кстати, черная береза – дерево обычное для Дальнего Востока.

На вид невзрачное, корявое, но поделки из его древесины отличаются прочностью, да и глаз ласкают.

Незаметно день кончился. Багряный закат объявил о приближении ночи. Кошкой крадусь к месту, где клинышек поля вдается в лес. Хорошо, что на дне межи сухой песок, намытый летними дождями, меня не слышно. Вот и угол леса.

Замечаю белое пятно на фоне рыжего дубняка. Козы! До них метров восемьдесят. Преспокойно пасутся, не замечая опасности. Сколько же адреналина попадает в кровь при виде такой картины!

Легкий мандраж в теле, сердце как молот колотит буквально по кадыку, дыхание сдавленное – страсть, одним словом.

Вдруг слышу громкое шуршание. Из дубняка трусцой выбегает крупный гуран. Резко остановился, слушает. Хитер, батенька! Пока лопоухие козлухи выходили на поле, он стоял в кустах, оценивая обстановку, и только убедившись, что все тихо, без опаски вышел на сою.

Медленно поднимаю ружье. Картечь сразила рогатого на месте. Подошел к трофею. Эх, курносый! Выходит, опростоволосился ты. Гуран оказался с отличными рогами.

Утром с оказией уехал в город.

Через два дня я сидел в вагоне скорого поезда, который мчался на запад. Прощай тайга! Доведется ли еще свидеться?