Остановились передохнуть. Посидели на мягкой, еще теплой спине свиньи, и мой старшой вынес решение:
— Здесь уклон побольше, можно тащить и одному. Тащи один, сколько сможешь, потом поставишь распорки между ребер, а сам двигай на тропу. Я буду там, вместе пойдем к барачеку. А сейчас пойду проверю капканья на хорьков. Давно уже не смотрел.
Так мы разошлись: я отправился со своей волокушей вниз, а напарник — вдоль по косогору. Крутой склон окончился обширной террасой. Тащить стало трудно. Здесь я оставил добычу и отправился к тропе. В это время со стороны Ивана Федоровича прокатился выстрел — значит, он что-то усмотрел. Не по белке же или колонку стрелял. Иду по тропе. С косогора спускается мой напарник и вслух кого-то ругает.
— Во, щоб его огни спекли, это ж надо? Такого никогда не было!
— Что, Иван Федорович?
— Проверяю капканы. А там в одном месте у меня есть на примете хорошее дупло, уже лет двадцать. Не каждый, но через год-два ложатся. Зайду-ка, думаю, проверю.
Подхожу, как положено, тихонько сверху. Жерди, что я ставил к дуплу, сброшены. Значит, там. Но что это за пень недалеко от дупла? Его там раньше не было. А может, не пень? Но наверху — шапка снега. Значит, пень. Все внимание на дупло. Делаю несколько шагов. Что-то треснуло со стороны пня.
Взглянул, а пня нет, только ветки по соседству качаются. Потом уже на той стороне крутого ключа, в прогале, мелькнул на прыжках медведь. Я навскидку выстрелил, да зря. Во, щоб его огни спекли! Да и меня, старого дурака, заодно! На тридцать шагов, на чистом месте была такая цель — хоть рукой бери.
— А может, там в дупле другой? Ведь жерди сброшены.
— Он жерди скинул, а в дупло не полез, потому что умный.
— А почему он умный? — не унимался я.
— Потому что я его в этом дупле по осени потревожил, вот он и набрался ума, да уже с умом и пришел в другой раз. Такое бывает редко.
— Иван Федорович, а как вы его тревожили, что он от этого ума набрался?
— Значит, так. Сыну Николаю говорю: «Почисти бердану, только затвор не разбирай». Ну, он бердану вычистил, да и затвор разобрал, а при сборке боёк не довинтил. Я ружо на плечо и в лес, да к этому дуплу. Вижу — поставленные к дуплу палки сброшены, на земле лежат. Подхожу. Нацелил в дупло (а оно метра три от земли).
Кашлянул — тишина. Сломал сухой сучок — тихо. А возле дуба стоит удилище. Я его еще летом, во время корневки, приметил, когда жерди к дуплу приставлял. Беру левой рукой удилище и концом — в дупло. Вот тут он и полез. Хорошо высунулся. Я нацелил в шею — осечка.
Перехватил затвор, а он уже и грудь выставил, вот-вот перевалится. Направляю в грудь — опять осечка. Щоб его огни спекли, аж сейчас сумно! Вот тут я и побёг. Никогда я так быстро не бегал! На тропу выскочил, чувствую — не гонится. Для верности еще метров сто рысью продвинулся. Потом, к сезону, я тут ставил капканы. Зашел к дуплу.
Поставил снова палки. Ударили морозы. Выпал снег. Он пришел к своему дуплу, сбросил жерди, но в дупло не полез, царапин свежих нет. Подошел к гнилому пню, вырыл в нем глубокую ямку, насыпал туда мусора, сел в нее, как в бочку, погрузившись до половины. Лапы, чтоб не мерзли, спрятал между ног, нагнул голову и решил так, сидя, зимовать. На горб ему падал снег, таял, замерзал, образовав белую ледяную шапку. В этом дупле он, наверное, часто зимует, поэтому так не хотел от него уходить. Может быть, в нем и родился.
Приставленные к дереву, палки мешают медведю по нему лезть, поэтому он их и скидывает. А вот сейчас он палки сбросил, а в дупло не полез. Почему? Потому, что хотел меня обдурить. И обдурил — добрую дулю мне поднес. Ты вот книжки читаешь, а такого нигде не написано.
— Да, Иван Федорович, такого я нигде не читал. Настоящая история для рассказа, очень занимательно.
Комментарии (0)