Я вспомнил, что мой папа при сборе на охоту всегда наблюдал за поведением собаки. Он говорил мне: «Смотри, Динга вставать не хочет» — и объяснял, что если собака вялая и не желает вставать, то и зверь в лесу лежит плотно. Собаки, как и дикие животные, хорошо чувствуют изменения в погоде, они знают, что́ будет — дождь или снег.
Все это я рассказал своему другу. Действительно, в то утро была оттепель. Но мы все же отправились в лес. Собаки приободрились и ушли в поиск, но ход был короткий, и они практически все время были на виду. В общем, все оказалось предсказуемо: зверь отлеживался, следов не было.
Сделав изрядный круг впустую, мы взяли направление к дому. И тут встретили двух местных ребят с выжлецом. Остановились перекурить. Выяснилось, что у них была лицензия на кабана, что звери им здорово досаждают не только летом, но и зимой. Они разрывают силосные ямы, силос портится, скотина лишается сочных кормов. Разрывают кабаны и картофельные бурты, а это совсем скверно, потому что картофель замерзает и пропадает. Короче говоря, одна напасть. Вот им и дали лицензию, чтобы отстрелять зверя и попугать стадо.
— Мальцы! — взмолились они. — Помогите кабана взять. Тут недалеко такое стадо ходит — просто беда. Житья от них нет. Надо их попугать. Может, уйдут в другое место.
— Какие вопросы! Конечно, поможем! — согласились мы.
Ребята прекрасно знали место, куда кабаны уходили на дневку, и буквально через десять минут нашли тропу, протоптанную стадом. Динга сразу же ушла по тропе, и очень скоро ее звонкий голос известил нас, что стадо сдвинулось.
Ребята спустили со сворки выжлеца, и он резво пошел на голос лайки. Кучум оставался при нас. А дальше произошло непредсказуемое, как и сама охота.
Мы разбежались. Я стал скрадывать, двигаясь по кабаньим следам на голос собаки, а остальные пошли в обход, намереваясь охватить стадо со всех сторон. Послышался голос выжлеца, который, похоже, принялся гонять. Но кого? Понятно, что кабана. Но какого? Скоро он ушел со слуха.
Между тем примета моего отца оправдалась: погода испортилась, пошел мокрый снег. Передвигаясь в этой снежной каше на голос Динги, я очутился в высокоствольном ельнике с подростом молодых елочек. Собака работала где-то рядом, и я остановился, пытаясь рассмотреть что-либо впереди. Совсем неожиданно, метрах в тридцати — сорока, в прогале между куртинами, проскочила свинья, тут же вторая.
С появлением третьей я выстрелил. Раздался истошный поросячий визг, который здорово резал слух. Я не видел результата своего выстрела, но по визгу понял, что попал. Картечи оставался один патрон. Я зарядил второй ствол самой крупной дробью — двойкой — и пошел на поросячьи вопли с намерением прекратить мучения зверя. Вскоре я очутился на небольшой полянке, где на передних ногах крутилась свинья.
Очевидно, картечина попала в позвоночник и парализовала задние ноги зверя. Истошный визг привлек не только мое внимание. Как только я вышел из-за елок и хотел приблизиться к раненой свинье, навстречу мне из противоположного кустарника вылез секач.
От неожиданности мы оба замерли и простояли неподвижно несколько секунд, глядя друг на друга. Секач был внушительных размеров и напоминал огромный утюг. Хорошие клыки не сулили ничего хорошего.
«Что там у него на уме?» — мелькнула мысль. А дальше сработал инстинкт самосохранения. Я вскинул ружье и выстрелил. Заряд картечи, похоже, оглушил кабана. Еще секунду он стоял на месте, а потом развернулся и мгновенно скрылся. Добавить мне было нечем, да и не требовалось.
После второго выстрела появилась Динга. Прекратив мучения раненой свиньи, я крикнул: «Готов!» и пошел по следу секача. Пройдя метров триста, убедился, что крови нет, зверь идет на хороших махах. С такого близкого расстояния картечь шла кучно и, очевидно, прошла чуть выше, попала в калкан, не нанеся зверю вреда. Со спокойной совестью я повернул обратно к оставленной свинье. На мой голос подошли ребята.
Сгущались сумерки. С неба сыпался то ли снег с дождем, то ли дождь со снегом. Было мерзко и сыро, быстро темнело. Рассматривая битого зверя, мы обменивались впечатлениями.
— Как только я услышал первый выстрел и собака замолчала, — сказал Володя, — а затем раздался второй, я понял, что зверь взят.
Я рассказал о встрече с секачом и о том, почему второй выстрел был с такой большой задержкой, показал, где был кабан и где был я. Мы рассмотрели следы зверя и нашли отметины, оставленные картечью на снегу. Хорошо, что я немного завысил и не нанес вреда кабану, а то неизвестно, чем бы закончилась эта встреча для меня, ведь Динги рядом не было. От запоздалого волнения меня заколотило не на шутку. Даже сигарета не помогла, хотя и сняла остроту. А время между тем шло.
— Ребята! Надо же зверя свежевать, хватит трепаться! — опомнился я. — Скоро же станет темно.
— Надо костерок разжечь, — подал кто-то голос, — а то ничего не увидим.
Разошлись в поисках сухого топлива. Попытались найти хоть несколько сухих веток. Но не тут-то было. Даже под могучей елью было сыро. Мелкие тонкие веточки на ней, обычно сухие, пропитались влагой. Попытались зажечь бересту. Но и она не хотела гореть. Все наши усилия развести хоть небольшой костерок окончились крахом. Со мной такое было впервые.
Вот тут-то мы и хватились Кучума. Куда он исчез? Динга находилась рядом. Как порядочная собака, она свернулась калачиком в укромном месте, охраняя добычу. За выжлеца ребята были спокойны, он местный и домой придет. Но где малыш? Володя нервничал. Мы кричали, свистели, стреляли — все без толку, кобелек как в воду канул.
Совсем стемнело. Небесная слякоть не прекращалась. Надо что-то предпринимать. Решили свинью выпотрошить, разделить пополам и двинуться к дому. Ребята ориентировались прекрасно.
Они поставили нас на дорогу, объяснили, через какие заметные ориентиры мы должны пройти, какие деревни миновать и какой деревней по счету будет наша. До дома было километров восемь.
Повесив на жердину свою часть добычи, мы распрощались и, довольные друг другом, двинулись каждый в свою сторону. За всей этой передрягой мы даже не познакомились, и до сих пор я не знаю имен ребят.
Володя был мрачнее наступившей ночи. Чем я мог его успокоить? Слова не помогали. Выручала раскисшая дорога, которую мы мерили шагами. В сплошной темноте было не до разговоров, да и груз килограммов за тридцать мотался на жердине и постоянно норовил сбросить нас или в колею, или в промоину, коих на нашем пути встречалось предостаточно.
Кто ходил по среднерусскому проселку поздней осенью, да еще в темноте, тот может представить наши ощущения. Кругом ни огонька, полнейшая тишина, нарушаемая только нашим сопением и хлюпаньем грязи под ногами. Впереди мелькала тень Динги.
Прошли две деревеньки, где светились два-три окошка, но даже собаки не подали голоса, забившись в теплое сухое местечко. Сапоги, как говорится, дорогу знают, и часа через два мы вошли в «свою» деревню. Нас ждали. Дом приветливо светился огнями и виден был издалека. Динга ушла вперед и крутилась в свете окон у калитки.
Не доходя двадцати метров до дома, мы увидели, как навстречу нам из темноты выкатился Кучум. Мы не верили своим глазам! Мы предполагали все что угодно, даже встречу с волками, но только не это.
Сколько радости было при встрече Володи и Кучума — передать трудно. Мой друг сгреб собаку в охапку, прижал к себе, а тот порывался освободиться из его объятий, и у обоих при этом непроизвольно вырывались какие-то нечленораздельные звуки. Володя смеялся счастливым смехом, постоянно повторяя: «Кучум! Кучум! Смотри, Кучум! Где ж ты был, подлец? Как ты здесь оказался? Я уж думал, что тебя волки съели!» В момент встречи прозвучало много и других радостных восклицаний, адресованных собаке, себе самому, мне и еще кому-то. А Кучумчик, дергаясь в руках хозяина, рычал и повизгивал одновременно. Восторг был обоюдным.
С сердца свалился огромный камень, который мы пронесли через темень и хлябь, развеялись грустные мысли, и усталость отступила.
День, насыщенный столькими событиями и волнениями, закончился благополучно к удовольствию всех членов нашей компании. Динга тоже прыгала от радости. Создавалось впечатление, что она все понимала и была довольна встречей друзей. При этом собака успела сделать внушение щенку, беззлобно на него поворчала и как бы ненароком попыталась оттереть от хозяина.
— Мальцы! Ну чего вы тут толчетесь? — выйдя на шум, спросил Матвей Кузьмич. — И так вымокли. Скидывайте свою амуницию и в дом! Старуха все приготовила. Ждем вас уж часа три, как кобель пришел!
Господи! Как же это прекрасно после пережитых волнений, мрака, сырости, тяжелой дороги и навалившейся усталости оказаться в теплой русской избе, где тебя встречают приветливые люди! Это ли не счастье? Сбросить тяжелую мокрую одежду, пудовые сапоги, облачиться во все сухое и мягкое и полностью расслабиться.
В голове ни одной мысли, не хочется даже есть. Но теплота и уют, исходящие от русской печи, глоток свекольного кваса из бочонка возвращают нас к жизни.
Евдокия Семеновна хлопочет у стола, появляется горячая картошка, соленые огурцы, грибы, жареное мясо и что-то еще вкусное. И хотя мы были не шибко пьющие, в тот момент пожалели, что у нас нет выпивки. Но Матвей Кузьмич оказался на высоте, и на столе появилась бутылочка самогона. Как она была кстати!
За ужином мы рассказали все, что с нами случилось за день, как наткнулись на стадо кабанов, как обнаружили пропажу щенка, как собрались его искать по близлежащим деревням.
— Дак ведь Кучум пришел домой, как стемнело, — сказал Матвей Кузьмич. — Мы его в дом звали, а он не шел. Предложили еду, а он от еды отказался. Все бегал около крыльца, взлаивал, как будто звал вас. Потом улегся на крыльце и затих, покуда вы не пришли. А мы подумали, раз кобель пришел, и вы должны быть где-то скоро. Старуха стала еду готовить. Ан нет! Вон сколько времени прошло, пока вы появились. Ну, слава Богу, все обошлось, вы с добычей и кобель цел. Это ему хорошая наука на будущее. Но кобелек, видать, неглупый, коли дорогу домой из лесу сам нашел.
Ужин затянулся. Евдокия Семеновна ушла спать, а мы еще долго разговаривали с Матвеем Кузьмичом, который вспоминал, как воевал и как войну закончил под Кенигсбергом, получив ранение при штурме этого города, как поднимал колхоз после демобилизации и работал в леспромхозе…
Тот вечер был у нас последний. На другой день егерь отвез нас на лошади на станцию. Десять дней пролетели быстро, оставив незабываемые впечатления и самые лучшие воспоминания о замечательных русских людях — Матвее Кузьмиче и Евдокии Семеновне из деревни Игнатьево. Мы сфотографировались на память и уже из Москвы отправили им фото.
Ну а что же Кучум? Те первые уроки он усвоил навсегда. Володя приложил немало усилий, чтобы воспитать прекрасного рабочего пса. Получил Кучум все мыслимые и немыслимые награды за свою работу на испытаниях по зверю и птице, в том числе и дипломы первой степени, стал чемпионом породы русско-европейская лайка, оставил после себя массу рабочих потомков (один из них мой).
Кучум принес Володе много счастливых минут на охоте и стал любимцем семьи и друзей. С возрастом его характер стал суровым, пес не терпел фамильярности даже от хозяина, хотя любил его самозабвенно. Как у всякой талантливой личности, у Кучума имелось хобби: он обожал охоту на утку.
Комментарии (0)