Тропа

Что такое тропа в тайге? Это все! Иногда это шанс, который дает судьба. И с чем может сравниться то чувство радости, когда, пройдя буреломом, потеряв счет времени, уставший до предела, ты вдруг видишь: тропа! С какой радостью падаешь, скинув рюкзак, рядом с ней в мокрый мох, понимая, что теперь уж точно куда-нибудь придешь!

 

Ядавно хожу в одиночные походы по северной тайге, тундре. Северный, Полярный и Приполярный Урал уже были мною обжиты. В этот раз план был такой: пойти в Западные Саяны, на границу между Хакасией и Тывой, дойти до верховьев Большого Абакана. Вообще-то мне хотелось дойти туда, где в устье реки Еринат до сих пор живет Агафья Лыкова, последняя из большой старообрядческой семьи Лыковых, которые в начале 30-х годов ушли в тайгу . Хотя, там где сейчас Агафья живет, территория Хакасского заповедника...

На генштабовских двухкилометровках в тайге отмечены тропы вдоль рек через Кара­тошский перевал, хребет Карлыган, вдоль реки Бедуй, к Большому Абакану... Тропы-то есть, но их состояние неизвестно, застрять можно надолго. Правда, Большой Абакан судоходен. Встретившийся в тайге местный житель учил меня: «Главное, дойди до Большого Абакана! Там люди, моторки ходят, всегда помогут. Руку протяни — моторка сразу остановится. И подвезут, и харчами помогут!»

Сборы в дорогу зависят от степени сложности маршрута и потенциальных угроз. В одиночном походе можно дорого заплатить, если вдруг не окажется чего-то нужного. Поэтому задайте себе несколько простых вопросов и честно ответьте на них: «Что я буду есть каждый день? Что буду делать, когда пойдет дождь? Какие реальные сезонные опасности существуют в данной местности?»

Хотя, помню, говорил я как-то с егерем в тайге. «У Большого Абакана встретил я одного из Питера, — рассказывал он и, окинув меня взглядом, прибавлял: — Но он очень здоровый был… Тоже один ходил, однако без вещей. Только топор и нож, все остальное втайне подбирал. Несколько лет подряд я его встречал. А потом он женщину с собой брать стал. Ну на что она ему в тайге? Не понимаю! То ли он ее грел, то ли она его?»

Маршрут я планировал начать от Саянского перевала: там через водораздел идет тропа к истокам реки Курукуль. До перевала удобнее ехать на машине. Водитель, который меня вез, всю жизнь прожил в Абакане, но в тайге не бывал. Поездка со мной к Саянскому перевалу была для него своего рода приключением. Дорога с хорошим покрытием идет сначала степной зоной, затем постепенно уходит в предгорья Саян, в тайгу. Машин мало, ехать около пяти часов.

Дорогу все время перебегают бурундуки, причем делают это не спеша, вразвалочку, изогнув хвост в виде буквы «г», и с таким значительным видом, что водитель с возгласом «Кто это?!» резко тормозит… Наконец дорога идет серпантином к перевалу. Все, я приехал! Узкое пустынное шоссе. Машина ушла. Тишина. Мне на запад, где метров на 800 поднимаются отроги Кохоша. Время 12 часов. Надеваю сапоги, включаю навигатор, достаю карабин, заряжаю, убираю обратно, фотографируюсь в героической позе. Вроде все, ритуалы совершил. Можно идти!

Придерживаясь карты, я поднимаюсь ущельем в сторону перевала. Появляется верховая тропа. Это известный путь, по которому на лошадях «забрасывают» туристов-водников к месту слияния рек Каратош и Она, откуда можно дойти на плоту до города Абакан. Тропа очень хорошая, нахоженная. На перевале — тур из камней, с воткнутыми палками, обвязанными цветными ленточками. Высота 2300 км. Я взял ее неожиданно легко.

Надо мной чистое небо с небольшими кучевыми облаками. На востоке — серпантин шоссе, по которому приехал, на западе — ущелье Курукуль, окруженное горами и скалами, покрытыми кедрами. Налево — хребет Сайлыг-Хем-Тайга, напрво — Тыва, до которой километров пять-семь…

Тропа шла по ущелью вдоль реки Курукуль. Стволы кедров, упавших на дорогу, аккуратно распилены и убраны. Ночевать остановился прямо на тропе. Ночью нагрянули заморозки. Это так неожиданно! Днем жара 28–30°, спать ложишься полураздетый, но постепенно, пытаясь согреться, надеваешь на себя все, что можно.

Утром вышел рано. Ближе к полудню меня догнал караван. Впереди шли две лошади с тюками — похоже, они тащили несколько катамаранов для сплава по реке Она. Рядом вышагивали два погонщика, да так легко и быстро, что я едва успел сойти в сторону, освободив дорогу. Мы на ходу поздоровались, лошадь махнула хвостом мне по лицу, караван скрылся в кустарнике. Минут через 30 показались хозяева груза.

Впереди шла девушка в светлой панаме, с маленьким рюкзачком — видимо, руководитель. Следом за ней шествовали семеро суровых мужиков в закрытых противоклещевых костюмах с капюшонами, завязанными на все тесемки, застегнутые на все пуговицы, с длинными ножами на поясе, с тяжелыми рюкзаками. Жара стояла 28 градусов, палило яркое солнце, мужиков пошатывало. Я поздоровался. Ответила мне только девушка. Вероятно, сопровождавшие ее уже мало что видели и слышали. Они молча перешли вброд ручей, пересекавший тропу, и исчезли в кустах.

К концу четвертого дня я дошел до впадения реки Курукуль в Ону, перебрался через нее вброд и направился вверх по левому берегу Каратоша… Через час пути в кустах раздался возглас: «Угх-х-р!» Кто-то ломился ко мне через кусты. Кабаниха! Два подсвинка рванули вверх по склону, а она молча уставилась на меня. Глазки такие маленькие, карие. Так мы стояли и смотрели друг на друга, пока я не стукнул айсбалем по стволу дерева. Издав снова «угх-х-р», она поспешила за кабанятами.

Каратош течет среди лиственнично-кедровой тайги. Тропа здесь хорошая, по ней проходит знаменитый маршрут на озеро Позарым, расположенное в предгорьях хребта Сайлыг-Хем-Тайга, по правому берегу Каратоша, и там идет дорога через Пограничный перевал в Тыву… На память о бывшей государственной границе сохранились столбы телефонной связи. Ущелье сужается. Тропа петляет по кедровому редколесью, понемногу набирая высоту. Сюда уже мало кто ходит: от дороги далеко впереди одна тайга. И как бы в подтверждение того, что места впереди глухие, навстречу мне вышла лосиха.

Увидев меня, она остановилась метрах в пятидесяти и начала внимательно разглядывать. Красавица терпеливо дожидалась, пока я скину рюкзак и достану фотоаппарат, а в самый момент съемки, словно осознав важность происходящего, замерла и даже ушами не шевелила. Потом ушла. А я, убирая фотоаппарат обратно, нащупал в рюкзаке ствол карабина и утешил свой охотничий инстинкт мыслью, что, дескать, соли мало взял, да и лицензии нет, а так бы стрелял…

Вот и Каратошский перевал! Прошел я его совершенно незаметно, просто. Идя тундрой, вдруг заметил, что конфигурация вершин поменялась, и видна уже другая долина, а сам перевальный гребень отмечен небольшим туром. Я начал спускаться вниз и вскоре оказался у ручья. Палатку поставил на голой, выстланной опавшей кедровой хвоей площадке. Из камней сложил очаг.

Когда чай был готов, появилось маленькое ярко-белое облачко. Оно расширялось. Резко похолодало. Поднялся ветер. С кедра деловито спустился бурундук и, не глядя на меня, ушел в траву. Вспомнилось пушкинское: «Беда, барин, метель!» Через минуту меня, кедры и горы накрыло снежным зарядом. Все потемнело. Закружился снег. Но кедры стояли, не шелохнувшись, их густая крона оказалась непроницаемой. Я сидел и пил чай. На меня и капли не упало! Через полчаса все кончилось.

Низкое вечернее солнце, как прожектор, освещало верхушки гор, сияла радуга. И вдруг внизу, в долине, завыли волки. Сначала один, откуда-то из ущелья, с севера, потом другой, ему отозвался третий… Чай кончился. Солнце село. Так с волками я и заснул.

Утро прошло в творческом изучении карты. До поезда из Абакана оставалось 11 дней. До Большого Абакана я дойду, но что будет дальше — вопрос открытый. Решил вернуться назад, пройти перевалом Кызылоюк на север, добраться до реки Карасума, откуда дорога ведет до поселка Большой Он. Пошел обратно, по своим следам. Было ощущение, что времени впереди много, так что я не особо спешил. Попадались участки старых гарей с непременными полянами, покрытыми черникой и брусникой.

На третий день я вышел к перевальному гребню. Передо мной раскинулась голая тундра. Тропа шла, обходя участки леса. Появились грибы — подосиновики на толстой грушевидной ножке — и дикий лук. Я свернул с дороги и пошел искать удобное для ночлега место...

Утро было прекрасное: солнце, штиль и суслики свистят! После вчерашнего «суворовского» перехода собирался долго, вышел поздно. Начиналась территория заповедника. Мне надо было проходить в день по прямой не менее 9 километров, я шел по 9 часов в день, но не успевал. К середине третьего дня моего путешествия, когда до привала оставалось десять минут и я целиком был поглощен поиском в себе сил и воли выдержать эти минуты, я увидел, как по тропе навстречу мне шел медведь. Он спокойно взглянул на меня и, не меняя темпа, свернул на боковую тропинку. Ушел. Хоть бы сказал чего!

Граница заповедника проходит по реке. Я шел правым берегом по тропам, которые, судя по помету, были проложены кабаргой. По ним я двигался два дня. Затем река ушла в скалистый каньон, дорог не стало. Решил пройти верхом. Крутизна склона была около 25–30 градусов. Идти было тяжело — сыпуха. Приходилось делать несколько быстрых суетливых шагов вверх, стараясь обогнать свое соскальзывание вниз, и отдыхать. Так, «в лоб», я поднимался около трех часов.

По пути отдыхал, лежа на склоне, ел малину. Наконец, понял, что наверху скальные выходы и мне не пройти. Снял рюкзак, посмотрел карту и сдался: придется идти заповедником, вброд через реку. До нее вниз метров триста по травянистому скользкому склону. Пошел вниз, временами глиссируя по мелким камням, страхуя себя айсбалем. Иногда просто съезжал по кустам «на всегда готовом экипаже», как писал Гончаров.

Проходя траверсом отрытый травянистый участок, упал. И даже не понял, что лечу! Поначалу я пытался «зарубиться» айсбалем, но меня перевернуло на спину, на рюкзак, и я — полетел, кубарем катился вниз, пока не остановился, зацепившись ногой за ствол кедра. По лицу текла кровь. Потряс головой — вроде все цело. Это была первая мысль. Вторая — все-таки как быстро спустился! В зеркало посмотреть было страшно: шрам-то, поди, на полголовы! Нет. Маленькая царапина! Через полчаса я уже был у реки...

Заповедником идти легко, тропа аккуратно маркирована «затесями». Рядом зимняя дорога — для снегоходов, тоже помеченная красной краской. Ягод и грибов море! Утром я вышел на старую лесовозную дорогу. По ней дошел до кордона заповедника. В принципе, заповедник можно посещать, оформив разрешение в начале пути…

Что еще можно вспомнить о Сибири? Это удивительные по мягкости тембра женские голоса! В Москве таких нет. Когда я слышу резкие, как крики чаек, возгласы офисных начальниц: «Записывать надо, когда я говорю!» — мне, кажется, что мы что-то утратили, и, видимо, навсегда.