Я всегда отмалчиваюсь в таких случаях. Ну что вы поделаете с таким мрачным пессимистом, страдающим печенью, отдышкой, астмой и хроническим несварением желудка, которого самого бы давно пора, взявши за хвост, выбросить за забор? Что вы поделаете с человеком, который не может в силу каких бы то ни было обстоятельств примириться с современным положением вещей и признать, что в большинстве случаев он сам неправ, не умея как следует, под известным углом, взглянуть на то, что его окружает, чем следует вполне довольствоваться.
Попробуем, однако, хоть отчасти разобраться в этом деле.
Сделалась ли охота скучнее, оттого что стала менее добычлива?
Действительно, лет двадцать пять тому назад, выехав в поле не ахти с какой сворой, в течение пяти-шести часов езды поднимешь десятка полтора зайцев, штуки три лисицы и затравишь ли штук полдесятка, либо нет, ну а травишь-то уж всех их. Пойдешь, бывало, в лес с парой немудреньких гончих, гоняешь целый день зайчишек и лисиц, стреляешь без конца и только к вечеру, усталый и довольный, отягощенный ношей зайцев, возвращаешься домой. Как с гончими, так и с борзыми, не требовалось ни особенного знания охоты, ни особенного внимания при стрельбе. Никто из нас, молодых охотников, не задавался этими задачами. Прозеваешь одного-двух зайцев – встретишь еще трех-четырех и наверстаешь неудачу. Протравил куму, отрешив не в меру борзых, – не беда! Поправишься сейчас на следующей.
Не то происходит теперь. Количество зверя от многих причин значительно уменьшилось. Но уменьшилась ли охотничья страсть у охотников? Меньше ли стало их? Разумеется, нет. А охотников, наоборот, стало гораздо больше, так как охота перестала быть привилегией дворянства, а стала общедоступной забавой, поддерживаемой известной страстью, которая, не разбирая чинов и сословий, вселяется одинаково как под роскошный мундир царедворца, так и под изношенную сермягу бедняка-простолюдина. Богиня Диана консервативна и не делает различий в сословиях.
Трудно, разумеется, в деле охоты что-либо обобщать. Но страсти и наклонности охотников более или менее одинаковы. Страсть к охоте прежде всего дело врожденное, а не навеянное извне. А затем, в настоящем охотнике вся охотничья страсть исключительно зиждется на любви к природе и на возможности приятно утилизировать свои физические силы.
Если есть в человеке хоть малейшая страстишка к охоте, а при этом большой избыток здоровья, – верьте, он страсть свою со временем доведет до Геркулесовых столбов. И наоборот: как бы ни велика была страсть к охоте, любовь к природе, но при отсутствии здоровья, при недостатке физических сил, при каком-нибудь физическом недостатке страсть к охоте зачахнет, уменьшится до минимума, если не уничтожится совсем, что более всего вероятно. Идя от поколения к поколению назад, мы видим, что чем дальше подымаемся мы вглубь седой старины, тем сильнее видим выражение этой страсти. Наши отцы были более нас привержены к охоте. Наши деды были более отцов наших охотниками; а уж много веков назад только охотой ведь и жили.
Я уже сказал раньше, что в охотничьем деле, что касается самой страсти к охоте, а не к правилам охоты, трудно что-либо обобщать. Здесь всяк молодец на свой образец. У всякого барона своя фантазия, и носится этот барон с фантазией по всем полям и лесам, своим и чужим, с разрешением владельца и без разрешения оного, с охотничьим билетом и без билета, как ему Господь Бог на душу положит.
Один ищет в охоте здорового моциона; другой жаждет добычи; третий – наслаждения природой. Псовый охотник восхищается скачкой борзых, лихостью коня своего и удалью своей езды. У охотника с гончими готовы выступить слезы умиления в тихий и чудный осенний денек, едва заслышит он заливистый гон чудной, голосистой стаи. Ну что при этом может значить то, либо другое количество зверя? Да пусть, по мне, гоняют одного зайца, да без скола, зарко и дружно, по сухой погоде, в полный листопад, когда, под ходящим на кругах звере то и дело с каждым его скачком переворачивается сухой лист и, раздробляя запах следа, то и дело заставляет скалываться стаю, а она ведет без малейшего скола! Чорт ли мне в том, что за день я убью одного, двух зайцев? Да я удовольствия получу больше, чем если бы я убил их десяток при обстоятельствах, когда гончие в острове в разных местах орут, как дуры, а шумовые зайцы сыпятся, как из мешка. Ведь не промышленники же мы, чорт побери, а охотники! Чего же нам роптать на ничтожное количество зверя? Будем на это уже роптать тогда, когда, выйдя в остров с добрым смычком либо двумя гончими, мы за целый день не услышим их голоса. Не то за целый день езды со сворой в руках не выхлопаем ни шерстинки! А пока этого еще нет – жить еще можно!
Правду говоря, мы далеко не так кровожадны, как наши предки, видевшие удовольствие по преимуществу в количестве убитого и затравленного зверя, да еще непременно лично. А для меня мастерский выстрел моего товарища по охоте доставляет столько же удовольствия, как если бы его я сделал сам. Молодецкий скачок через канаву моего охотника доставляет мне то же удовольствие, как будто я сам перемахнул этот ров либо разобранный мосток. Не думаю, чтобы я делал собою исключение.
Ищите в охоте природы, наблюдайте над этой природой, над людьми и всем живущим, что вас окружает на охоте, и вы забудете думать про шкурки и жаркое, и полной грудью воспримете в себя всю ту массу впечатлений, которые бодрят и навевают на душу безмятежный покой, делая вас добрее, кротче, снисходительнее к людям и справедливее к себе...
Природа поучает человека думать. Побуждает человека задумываться над многим, что иначе ускользнуло бы от его внимания. И это дает охота. Вот чего в ней искать надо. Я повторяю зады. Но иногда и зады повторить не лишним бывает. Еще давно Мачеварианов писал, что настоящим охотником может быть человек только высокообразованный. И это величайшая истина. Такой не станет жаловаться на уменьшение количества дичи и зверя потому только, что он за день втравил в остров одного русака, да лисица у него понорилась. Такой охотник не станет скорбеть о том, что у него вместо жареной куропатки на обед будет курица, ровесница сельской матушки, у которой дочь девять лет назад окончила епархиальное училище.
Есть добрые, гуманные люди, любящие природу и все живое до самозабвения, заботящиеся о сохранении и разведении зверя и птицы, – у таких людей добыча зверя и птицы посредством охоты мало или почти не играет никакой роли. Таким людям – пусть расплодится больше зверя и птицы и пусть их никто не стреляет и не ловит, а уж они-то сами не поднимут на них руки своей!
Мы, русские люди, все любим делать через край. Об этом писал Гр. Сологуб, Алек. Толстой и многие другие знатоки русской натуры. Мы люди крайностей. Если охотиться, то так, чтобы бойню устроить, а не охоту, и в церковь уже тогда ни ногой. Если Богу молиться, то так, чтобы лоб разбить о каменные плиты, и тогда уже «пес смердящий» должен быть в полном загоне.
Еще менее выдерживает критики жалоба на отсутствие приятных товарищей по страсти. Да кто эти товарищи, как не мы сами? Что вносим мы сами в охоту, кроме ахов и охов, стонов и вздохов о наших якобы непорядках во всем и всюду; праздных сожалений о якобы лучшем давно прошедшем и вздорных жалоб на все наши учреждения, поправить которые, однако, никто из нас не взялся бы; о наших болезнях, лечить которые нам надоело? Конечно, такой вечно ноющий субъект – плохой товарищ для охоты. Ну, так и по боку такого отчаянного пессимиста, и делу конец. Не водись с ним. Возьми себе в товарищи простого мужика, с которым ты, если и не разговоришься по душе, зато не будешь принужден выслушивать глупейшие жалобы, отравляющие тебе чудные минуты твоей жизни, согретые, увы, быть может, последними для тебя лучами осеннего солнышка, под мелодию твоей заливистой стайки.
Я вообще не люблю и всегда избегаю многочисленных участников охоты. Всегда здесь найдется полдесятка ослов, профанирующих охоту и собравшихся не охоты ради, а ввиду доброй выпивки, и столь же хвастливых, сколь и лживых россказней. Такие меднолобцы, облыселые не вовремя и утратившие всякое подобие зубов от разнузданной жизни, ютящиеся по преимуществу в столицах и больших городах, более служители, а не то так и просто лакеи Бахуса, чем Дианы, о которой они еще кое-как помнят до первой закуски, после которой коснеющим языком начинают сбивать всю компанию бросить дальнейшую охоту, ехать домой и засесть в карты.
Подготовил к публикации Сергей Матвейчук, г. Киров
Комментарии (0)