СЕЗОН ПАУТИНОК ЛЕТЯЩИХ

Похолодало. Упал на воду рыжий лист, вызолотились березняки на островах и засинела вода в протоках, в контраст бледному, в дымке, небу. Приходящий с Волги ветер не щадя рвет листву с мелколесья, но под крутоярами лишь морщит прозрачную до слезности воду, покрытую ковром из палого листа. Осень идет, и это, как ни странно, радует.

На трех лодках выходим на протоку – похлестать, размяться со спиннингами. Часа полтора уходит на это активное, но довольно пустое занятие. На всех поймали лишь лишь одного окунька. Время от времени съезжаемся вместе: перекурить, перекинуться мрачными: «Ну, как?» «А-а, глухо…»

Решаем уйти к устью речушки Рутки, где до сих пор еще стоят затопленные мертвые деревья, а под водой в солнечное утро видны лежащие стволы с раскоряченными позеленевшими сучьями-щупальцами. Словом, не простые эти места…

Недалеко от берега провожу маленький слаг по самой траве, благо зацепов почти нет за счет того, что офсетный крючок спрятан в «тельце» располовиненного как червяк виброхвоста. На выходе из травы приманку кто-то все время провожал, но хваток не было. Прицепил небольшую белую блесенку «Неман» с насечкой-чешуей и начал проводить ее вдоль берегового лопушника. Удар! Почти под самой лодкой схватила блесну небольшая щука. Не церемонясь, выдергиваю ее и сажаю на кукан. Вскоре блесной соблазнилась еще одна щучка, а затем взял окунек. Видел его, некрупного, в тихой воде заливчика, и вдруг он исчез, а снасть налилась полупудовой тяжестью. Вода вскипела и на леске заходила крупная щука, взявшая на окуня. Засеклась она ненадежно, а вероятнее всего, держала окуня зубами. Пара сильных рывков и леска ослабла…

Этот эпизод подсказал вариант оснастки, давно известный как ловля на мертвую рыбку, насаженную на снасточку. Не стал мудрить со снасточками, пусть и примитивными, а просто привязал офсетный крючок. Подгрузил леску полоской свинца, а пойманную легкой удочкой небольшую сорожку насадил на крючок и прихватил тонкой резинкой.

Натуральная рыбка играла, может быть, и не так подхалимски юрко, как слаг, но, видимо, запах и естественный цвет, соблазнили большую щуку. Но затем наступил кризис жанра. Рыбки-сорожки хватило лишь на одну хватку, пусть и удачную. А потом сколько ни подкидывал опарыша на крючке-заглотыше под бережок и траву, мелочь отказалась брать совершенно. При этом в траве отовсюду слышалось просто хамское чавканье. Рыбы сидели в кубышках и отжирались к зиме, как свиньи…

Когда день перевалил за вторую половину, на чистое небо в легкой дымке наползла пелена высоких облаков. Солнце погасло и пробивалось сквозь эту пелену падающими в воду лучами, а то и едва проглядывало лишь светлым пятном.

Ветер стих, и я выбрался из заливчика на плес, к рощице мертвых деревьев, стоящих в воде. Ставлю испытанную «колебалку-незацепляку», самодельную и довольно тяжелую. Здесь, по руслу затопленной Рутки, она в самый раз. По крайней мере, так думается мне. Но как оказалось, у рыбы было другое мнение. Блесна играла в глубине «на все сто», тупо тыкалась в мертвые стволы и действительно не зацеплялась, проходила заросли кубышек, пересекала самые, казалось, уловистые бровки старого русла речки. Горящая золотом латунь-рандоль не соблазнила даже легкомысленного «карандаша». Выручили белые неширокие «колебалки». Щука брала некрупная, но шустрая по-осеннему.

Ночевать планируем в землянке на острове. Для этого приходится возвращаться в протоки и махать веслами чуть ли не с час. На мелководье у острова пытаюсь наловить живцов. Поскольку на опарыша поклевок не было, на крючок насаживаю вертлявого «навозника». Плюх!.. Поплавок качнулся в зеркальном окошке среди кувшинок и замер. На воду лег алый зоревой блик. И от вида настороженного чуткого поплавка в сказочном оконце пришла уверенность, что здесь клюнет, непременно клюнет… И точно! Поплавок притопился, вздрогнул и косо пошел под воду в сторону кувшинок.

Подсечка и на тонкой леске трепещет золотая красноперка. Вскоре так же уверенно взяла сорожка, потом еще и еще.
Жерлицы выставлял уже почти потемну, втыкая шесты и насаживая живцов в догорающем свете заката. А там пора и на боковую…

В землянке пахнет досками, тронутыми грибной плесенью. Чадит керосинка на полке, а в углу у двери алеет раскаленными боками печка-буржуйка. От потрескивающего в печке сухого ольшаника пахнет ароматным дымком.

С зарей выходим на воду. У жерлиц – какая-то возня. Шест одной из них раскачивается под толчками крупной рыбины. Подплыв к жерлице, вижу, что рогулька пуста, а туго натянутая леска косо уходит в заросли травы. Берусь за леску и ощущаю рывки. Приходится, идя по леске, постоянно выпутывать ее из кувшинок. Наконец вот она, виновница смуты!

На поверхность всплыла черная спина, потом щука, сильно изогнувшись, показала пятнистый в золоте бок, рванула в сторону, но вскоре была в лодке.

Долго хлещем туманную и неподвижную воду, но на спиннинг в протоках так и не берет. И мы собираемся в обратный путь. Плывем вдоль берега, раздвигая лодками палый лист на сонной воде. Усталая осень тихо дремлет в ярких осинниках и березняках. Лишь черные ельники, затянутые паутиной, высятся на крутоярах вековечно мудро и угрюмо, глядя с усмешкой на лиственное яркоцветье островов. Придут злые ветра с тяжелыми затяжными дождями и вся эта мимолетная пестрота облетит и растает, как осенняя дымка. Лишь в голых мелколесьях тоскливо загудит северяк, и серые вороны, нахохлясь, будут хрипло накликать первый снег, метели и лютые стеклянные морозы. Нежить, словом…

Но сейчас приближение холодов можно было ощутить только по дыханию утренников. Знобкая пронзительная свежесть лежит по утрам на зеркале водохранилища и в протоках долго и неподвижно, придавленная туманами. Но едва поднимется солнце, придут теплые ветра и все оживет в неярком тихом изумлении сезона паутинок летящих…