Особое место в нем занимает охота. В детстве я довольно часто болел, и любимым занятием во время хвори было чтение отцовской двухтомной «Настольной книги охотника-спортсмена» 1953 года издания. И вот смотрел я иллюстрации, читал об охотах в разных частях России, и болезнь отступала — так во всяком случае мне казалось в те счастливые годы. Вскоре родилась мечта — побыть одному с ружьем в лесу.
Отец учил меня стрелять из своей тульской курковки, и это еще сильнее укрепило мою мечту. В 1967 году я взял «тулку» на летние студенческие работы в Красноярский край. И как же вырос мой авторитет в глазах одногруппников! Особенно когда мне чудом удалось сбить поперечную утку. А немного позже я купил ИЖ-12 — первую советскую вертикалку (вместе с родителями, конечно). Эх, как она смотрелась у меня в руках! Как у героев вестернов.
Мечта не умирала. И мне удалось ее осуществить. В 1979-м мы пошли на байдарках на Яренгу, чтобы повторить поход 1978 года. Я взял вертикалочку, надеясь пострелять уток на реке. И в самом начале сплава, когда мы, только выгрузившись из поезда у Синего моста, собирали байдарки, я увидел идущих по железке трех человек, один из которых был в фуражке лесника. Я подошел к ним, мы поздоровались, и я спросил местного лесника об охоте… Так началась моя 34-летняя дружба с Вячеславом Ивановичем Ашпаровым — Славиком. Молодой парень, младше меня на десять лет, он только что вернулся из армии. Мне было 32, ему 22.
В лице Ашпарова я обрел друга и страстного охотника, который уже тогда слыл в округе самым удачливым. Все 80-е годы, один раз по весне и второй по осени, а то и чаще, я приезжал к нему на Яренгу, и мы уходили в лес. Сначала на Мазах по лесовозной дороге километров 80–100, а затем пешком 10–20 километров, или как получится. Помню, тогда я впервые испытал полное слияние с лесом и природой. Мечта сбылась.
Спали мы в избах, которых Славик знал множество, а зачастую у костра, под пологом еловых веток. Обычно лес был полон дичи. Стреляли все, что взлетало или убегало и что входило в понятие дичь. Как правило, стрелять приходилось быстро или навскидку. Поэтому я перенял от Ашпарова способ носки ружья на левом плече цевьем вверх. При этом левая рука лежала на цевье. Это позволяло при необходимости быстро вложить оружие в плечо и выстрелить. Я даже тренировался делать это одним движением. При такой охоте к вечеру у нас всегда оказывалось несколько тушек дичи для ужина.
В нашей дружбе меня поражало одно обстоятельство. При огромной разнице в образе жизни (я столичный житель, он постоянно на периферии) мы абсолютно одинаково относились к охоте как к лучшему из увлечений человека мужеска пола. Мы оба признавали глухариную охоту на токах вершиной этого занятия. Для нас обоих охота означала борьбу с теми, на кого мы охотились. Борьбу, которая начиналась неожиданно, с хруста веток или шума крыльев. Затем шел поиск, скрад, преследование, быстрая реакция, точный выстрел или дуплет — и вот она, добыча. И ходьба.
Поначалу изнуряющая, долгая, а позже перешедшая в удовольствие, с меняющимися картинами тайги. Мы оба понимали охоту как состязание со зверем, который намного лучше нас приспособлен к жизни в лесу. Он лучше видит, слышит, он быстрее и выносливее, и он дома, а мы у него в гостях и должны его переиграть и добыть, причем ровно столько, сколько нам нужно. И не устраивать аттракционов тщеславия, вывешивая чучела в специальной комнате или заготавливая диетическое мясо для здоровой и сытой жизни. Мы оба знали, что при наличии современного оборудования типа тепловизоров, приборов ночного видения, дальнобойного оружия с прицелами, снегоходов, вездеходов и прочих технических средств современная охота становится просто уничтожением живого и не имеет никакого отношения к воспетому русскими классиками занятию.
Особо хочется высказаться о трофейной охоте. Когда я вижу в изобилии висящие на стенах головы животных с призовыми рогами или лежащие или стоящие чучела самых крупных хищников, то в памяти возникают кадры из голливудского фильма «Хищник» со Шварцем в главной роли. На этих кадрах инопланетный охотник с явным удовольствием рассматривает и пополняет свою коллекцию человеческих черепов и позвоночников, добытых им на планете Земля. А ты, собравший такую коллекцию, ты кто? Человек? Или инопланетянин?
Вот вспомнил уже ушедшего в мир иной своего друга Ашпарова, и тут же встали в памяти разные забавные случаи на охоте.
Таежный чаёк
Не люблю охотиться в Подмосковье, выезжая на один-два дня. Только душу расстраивать. А вот по весне или осенью вырваться на недельку-другую в Коми в тайгу к Славику Ашпарову — праздник. Именины сердца.
Однажды довелось мне поехать на мою любимую Яренгу на ноябрьские праздники. Здесь надо сделать оговорку, что было это в начале 80-х годов прошлого столетия, в советские времена, и ноябрьские праздники были тогда одними из главных в году. С отгулами получилась целая неделя. Сутки туда, сутки обратно, и пять дней совершеннейшей свободы и раскованности души. Уже в поезде меня охватило сладостное предвкушение леса, прохлады и свежести. Наверное, поэтому дорога на Яренгу мне всегда казалась томительной, и сутки я не знал, куда себя деть. Понимаю пассажиров, заливающих эту скуку спиртным: так быстрее едешь. Сам пользовался этим методом не раз.
Но вот наконец-то и Микунь! Погулял, подышал часок таежным воздухом, осталось сделать последний двухчасовой рывок. На Яренгу приехал в полночь. А там встреча с друзьями — Славиком и Сашкой, т.е. братьями Ашпаровыми, бессонная ночь в охотничьих разговорах, а утром в лес.
В здешних местах в ноябре в три часа дня уже темно. Пошли. Но как ни спешили, а пришлось идти по темноте, да еще по рыхлому, свежевыпавшему снегу. Проехали километров тридцать на МАЗе по лесовозной дороге, а далее пешком. Идти к выбранному месту надо ни много ни мало 16 километров по старым лежневкам, зимникам, лесоустроительным просекам и болотам. А в конце пути нас ждала Лебедевская изба.
С ходу, без раскачки, окунулся я в обычное охотничье состояние — ходьбу. Долгую, нудную, а по снегу еще и тяжелую. Сколько раз проваливались мои ноги в лежневке, сколько раз падал я в ямы, незаметные в белой темноте, получая при этом рюкзаком по затылку, — считать устал.
А вот и изба. Дошли! Доползли! Вернее, дополз я, а для Славика это не работа. Он вынослив, как лось. Хотя, говорят, лось не очень вынослив. Изба маленькая: нары да печка, и почти нет свободного пространства.
Посидели мы немного, сняв рюкзаки, чуток полежали даже, и силы появились найти дрова и затопить печь. Светло стало от скудной плошки огня и света, пробивающегося сквозь щели в печке. Огонь горит, по избе растекается тепло, и следующее наше действо — чай. Есть не хочется, рано. Хочется пить.
— Cлавик, я индийский чай «Три слона» привез. В чем заварить?
— Посмотри наверху, на полке. Там должен быть чайник, — огонек Славкиного «Беломора» попыхивает, он ощупью роется в своем рюкзаке, достает хлеб, масло и сахар к чаю.
Я шарю рукой по полке. Не сразу нахожу чайник без крышки. Вытряхиваю его и выхожу в темноту тайги. Набиваю чайник снегом и возвращаюсь, ставлю его на печку. Вода закипает быстро, печка уже разгорелась, в избе тепло, и начинает наваливаться сон. Беру привезенную пачку чая, щедро сыплю в кипяток и откидываюсь на нары. Ждем минут десять и приступаем к ужину. Вот уже и аппетит вернулся, и настроение прекрасное — как будто и не было этой мучительной и цепляющей за ноги дороги.
— Слушай Славик, — говорю я, прихлебывая из кружки. — Как все-таки хорошо в лесу! Воздух какой! И настроение совершенно иное. Нет и никогда не было Москвы, обилия людей, ежедневной напряженки. Даже обыкновенный чай на вкус другой становится. Как будто трав пахучих в него добавили. Вода, наверное, другая.
— Ничего удивительного, — отвечает мой друг. — Лес на все влияет. И вода другая, да и человек другим становится. Я сам стихи только в лесу пишу, в поселке не получается. А ты говоришь, чай!
— Есть, кстати, что-нибудь новенькое?
— Есть. Дома.
— Дай почитать, не забудь!
Так не спеша тянется наш разговор, переходя с одной темы на другую, но никуда не уходит от главного: лес делает человека другим и физически, и душевно.
— Плохие люди в лесу не задерживаются, — закуривая после очередной кружки пахучего таежного индийского чая, полулежа на боку (любимая поза), вещает Славик.
А сонливость все сильнее и сильнее вдавливает тебя в грязное, много повидавшее одеяло. А и впрямь пора спать, чего еще делать?
Быстро собираем остатки нашего роскошного ужина, подкидываем в печурку пару поленьев и вытягиваемся на нарах. Блаженство! Босые ноги млеют в тепле, сознание постепенно затуманивается.
— Ну что? Спим?
— Угу.
И в сон. Эх! Так бы в Москве!
Наутро просыпаюсь. Такое впечатление, что как упал, так и не повернулся ни разу. Потягиваюсь, смотрю по сторонам. Славик спит. Он вообще спать мастак. На земле, на снегу, подложив под себя пару веток лапника. А тут в избе вообще не добудишься. Я и не бужу. Натягиваю сапоги и за дверь. Уже светло. Если так пойдет дальше, то проспим всю охоту. Надо побыстрее. Хватаю еще поленьев и растапливаю потухшую печку.
Славка просыпается, чиркает спичкой, закуривает.
— Готовь завтрак, я за снегом, — беру чайник, выхожу за дверь
Чайник тяжелый. Не допили, видимо, вчера. Усталость свалила. Вытряхиваю, выплескиваю вчерашнюю заварку. Что-то многовато ее высыпалось. Крупные, набухшие, продолговатые комки, слой пальца на три. А вот и разваренные листки индийского чая. Несу чайник в избу, показываю остатки Славику.
— Смотри, как чай в лесу странно заварился вчера, — говорю я и, кажется, начинаю понимать.
Славик сует нос в чайник:
— Мышей здесь много, да. Но нормально! Крепче будем.
А аромат был хорош!
Самсон-медвежатник
Есть ли в Коми медведи? Есть, сам видел много раз. И стрелять их приходилось. С медведем все встречи запоминаются надолго, вот и одна моя осталась в памяти навсегда.
А дело было так. Охотились мы в середине августа. Дней у нас было много: три недели. Ушли в лес сразу на весь срок и забрались далеко в дикие места. Ночевали у костра, каждую ночь на новом месте. Иногда использовали избы.
Вторая половина августа — время в тайге благодатное. Выводки подросли, стали на крыло и уже начинают расходиться. Ягоды — пропасть. И погода прекрасная — рай, да и только!
На одной из стоянок к нам присоединился Володька Самсонов, новый дружок Ашпарова, мастер ближайшего вахтового участка. Рослый молодой мужик в кроссовках. Вчетвером: Славик Ашпаров, Самсон, брат и я — пошли в лес. Самсон собирался поохотиться с нами дня два и вернуться на вахтовый. Был с нами и наш пес Локис, которого мы притащили из Москвы. Крупный западник и, как выяснилось, отличных рабочих качеств, особенно по пуху.
В то утро мы вышли рано, солнце только-только вставало. Вчетвером ходить шумно и стрелять неудобно. Один стреляет, трое смотрят. Решили разделиться: Славик с братом и Локисом обойдут квартал с севера, а мы с Самсоном — по южной просеке. Встретиться решили на другой стороне квартала. Сигнал экстренной встречи — два дуплета.
Мы с Самсоном сразу свернули на правую просеку, которая когда-то была пробита для вывоза леса. Сейчас она изрядно заросла березняком выше человеческого роста. Идем, Самсон впереди, я метров на 10–15 сзади. Раза два стреляли. Я добыл молодого тетерева, который перелетел через просеку и сел на еловую ветку и был хорошо виден на зеленом фоне. Упаковали красавца в рюкзак и тем же порядком двинулись дальше. Благодать! Раннее утро, тишина! Только вижу впереди плечи и затылок Самсона, ныряющие в листве березняка.
И вдруг Самсон резко разворачивается и с криком «Славик, медведь!» бежит в мою сторону. И впрямь, на фоне восходящего солнца, за плечами бегущего Самсона вижу какую-то крупную прыгающую тень. Похоже, действительно это медведь, и здоровущий, коль выше Самсона. Стрелять нельзя, Самсон на линии огня. Делаю шаг в сторону. Ружье уже у плеча. Сам не заметил, как вложился. Как в детстве перед дракой с пацанами из соседнего двора, в голове возбуждение: ну, сейчас будет!
Самсон уже за моей спиной, остановился. Жду. Впереди треск и виден сквозь заросли низкорослого березняка неясный темный силуэт. Мелькает мысль: в нижнем стволе пуля, в верхнем дробь «пятерка». В таком березняке пуля может отклониться, не убить, а только ранить или вообще миновать зверя. Что тогда делать с одним дробовым патроном против миши? Нож из сапога вытащить не успею. Надо подождать, пока зверь выскочит из кустов сюда, почти под ноги, и будет хорошо виден. Направляю туда стволы, они смотрят уже слегка вниз метров на пять вперед.
Выскочит, думаю, и я его сразу из двух стволов, а там посмотрим. Самсон рядом. Должен помочь. Наверное?
Зверь вылетает из кустов, резко останавливается, разворачивается во всю ширину просеки. Темно-коричневый, упитанный, с гладкой шерстью. Еще мысль промелькнула: откуда он в лесу такой ухоженный? Развернувшись, медведь, который показался мне размером с автобус, исчезает в лесу.
Возвращаюсь к Самсону, который стоит там, где остановился. Бледный, он растерянно шарит руками по патронташу. В нем пусто. Нет ни одного патрона.
— Патроны потерял, был полный патронташ, — заикаясь, говорит он. — Наверное, когда бежал.
Иду вперед и впрямь вижу на земле патроны. Подбираю их один за другим и возвращаюсь к Самсону. Патроны туго вставляются в гнезда. Как же он бежал, если из плотного патронташа вылетели патроны? И березняк ему не помешал!
— Садись посиди, а я не буду, — говорю я.
Мне и в самом деле не хочется сидеть. Переполняет возбуждение, и я не могу сдержать смеха. Страха нет и не было, есть только возбуждение. Все было так быстро, что я не успел испугаться.
Пока Самсон приходил в себя, я прошел вперед к тому месту, откуда стартовал мой напарник, и прямо посреди просеки увидел утоптанную площадку и две огромные кучи земли. Под одной из них были остатки лосиной туши. Голова, шея, передние ноги до колен были целы, все остальное обглодано, шкура перекручена. Да, хорошо мишка поживился, целого лося сожрал!
Теперь все понятно. Убив лося, косолапый не отходил от него дня два-три, почти всего съел и теперь спал без задних ног, не слыша ни наших шагов, ни наших выстрелов. И только когда Самсон едва не наступил ему на задницу, он проснулся и то ли с испугу, то ли желая отогнать незваного гостя, бросился на обидчика. Но не догнал. Самсона тогда вообще никто бы не догнал.
Пока я рассматривал медвежьи кучи, ко мне подошел Самсон. Он уже немного успокоился. Решили с ним идти дальше по просеке к болоту и там условным дуплетом вызвать наших.
Спустились к болоту и вновь услышали справа треск. Не уходит, паршивец! Лося ему жалко! Я выстрелил дуплетом, прислушался. Ответа не было. Выстрелил еще раз и услышал ответный дуплет. Ясно: идут к нам.
Мы с Самсоном ждали друзей, сидя на бревне посередине болота. Не задумываясь, выбрали место подальше от деревьев и кустов. Через некоторое время послышался шум на просеке. Это они. И Локис. Надо же! Вышли прямо на медвежью лежку, осматривают ее. Мы подошли к ним.
— Что, на мишу наскочили? — спросил брат. — Судя по вашему виду, так оно и есть.
Ему виднее, он на Камчатке насмотрелся на бедолаг после встречи с медведем.
Посидели, покурили и решили поохотиться на медведя, который, по нашим расчетам, должен обязательно вернуться и довершить прерванную трапезу. А пока надо попить чайку и передохнуть.
Самсон чай пить отказался, поскольку ему пора было возвращаться на вахтовый. Он попросил Славку провести его мимо медвежьей столовой — до такой степени был напуган бывший зек и мастер участка, который с легкостью кулаками решал спорные вопросы в своем сложном коллективе.
Славик Ашпаров проводил его и быстро вернулся. Мы спустились вниз по просеке к ручью, развели костер, поставили чайник и стали обсуждать предстоящую охоту на Самсонова медведя. По нашей оценке, он ближе к ночи обязательно должен вернуться к остаткам лося. Мы решили сделать рядом лабаз и покараулить мишу. И тут обнаружилось, что пуль у нас маловато. Ашпаров вспомнил, как кто-то из старых охотников рассказывал ему, что надрезанный папковый дробовой патрон бьет на дистанции до 30 метров, как пуля. Так и сделали. Надрезали несколько патронов по границе дробового заряда и постреляли. И действительно отверстие в мишени было круглое, как от пули.
Отдохнувшие и решительные, с пулями во всех стволах, мы вернулись к медвежьей столовой строить лабаз. Но стоп! Лося или того, что от него оставалось, на месте не было. Утащил, паршивец и догрыз где-то поблизости, оставив только кучу до блеска обглоданных костей. Показал, кто в лесу хозяин. Не побоялся ни голосов людей, ни стрельбы.
А Самсон потом, как рассказывали знающие люди, с пристрастием стрелял встреченных медведей, видимо, возмещая этим свой первобытный испуг.
Комментарии (0)