С детских лет мечтал иметь собаку. Разумеется, охотничью. Помнится, в юности завел даже тетрадку, куда заносил почерпнутые из охотничьей литературы рекомендации по воспитанию, дрессировке и натаске пса. В житейских передрягах мечта о собаке незаметно испарилась.
Став охотником, до 57 лет охотился без собаки, и обзаведение ею не входило в мои планы. Но так случилось, что в 1994 году мне подарили щенка дратхаара. Был он без родословной, но по экстерьеру и окрасу полностью соответствовал породе, что я установил по определителю. Обстоятельства сложились так, что я не смог даже минимально натаскать пса, но не оставлял надежды на то, что «голос крови» возьмет свое.
Так оно в сущности и произошло.
Чутье у Фомы оказалось отменным, стоял он по вальдшнепам прекрасно (осенняя охота у нас открывается поздно, когда молодые тетерева и глухари уже не выдерживают стойки собаки, а рябчики, как известно, не выдерживают ее вообще). Самыми большими (и уже непоправимыми) недостатками моего дратхаара стали неумение вести поиск строгим челноком и уход на открытой местности, а также по дорогам и тропам слишком далеко от хозяина.
Все-таки в первые два года на каждой охоте я делал подсчет, сколько раз Фома помогал мне брать дичь и сколько раз мешал.
Результат неизменно оказывался в пользу собаки. Собственно, «мешать» в большинстве случаев означало вспугнуть преждевременно рябчика, когда я шел по тропе или по дороге. И лишь дважды за девять сезонов он лишил меня возможности приблизиться на выстрел к более крупной дичи: в одном случае к тетереву, в другом – к глухарю. Зато сколько раз поднятые им в стороне те же тетерева и глухари, а также рябчики налетали на меня, и я стрелял в них (не всегда, правда, удачно, но это, как говорится, уже совсем другая история).
А сколько он словил, казалось бы, безнадежных подранков. Расскажу об одном из таких случаев.
После спуска с хребта брел по редкому осиннику, уже без всякой надежды встретить дичь. Думал о том, что за весь день (а шел уже пятый час) Фома не поднял ни одного вальдшнепа: не исчез ли вальдшнеп ночью и не признак ли это надвигающегося похолодания?
Близко справа взлетел глухарь (Фомы в это время не было рядом). Первым выстрелом бабахнул наобум в своей привычной манере. Вторым стрелял как будто бы с прицелом. Глухарь стал снижаться по касательной и сел, как упал, метрах в шестидесяти. Помчался к нему, безуспешно пытаясь перезарядить на ходу ружье. Увидел птицу сидящей на земле, но схватить ее не успел (не хватило пары шагов). Глухарь поднялся и медленно полетел от меня, а я бежал за ним с пустым ружьем и кричал: «Фома, Фома!»
Птица скрылась из глаз. Огляделся и снова стал звать собаку. На этот раз требовательно и зло. После пятого или шестого оклика пес появился. Приказал ему искать, и сам пошел вперед. Метров через сто остановился. А чего искать-то, птица улетела. И тут заметил, что Фомы опять со мной нет. Мелькнула смутная догадка. Пошел назад и чуть вправо – туда, где, по предположениям, могла находиться собака. Уже не окликал ее. Увидел: сидит мой пес и выжидательно смотрит на меня.
Подошел поближе и разглядел, что у передних лап его лежит глухарь, уже прикушенный.
Но особенно впечатляюще Фома работал по вальдшнепу. Благодаря собаке эта дичь превратилась для меня на осенней охоте из случайной (1–2 трофея за сезон, да и то не в каждый) во вполне обычную (10 добытых вальдшнепов в сезоне 2000 г., и 14 – в сезоне 2002 г.).
По примеру западноевропейских охотников-легашатников прикрепил к ошейнику собаки колокольчик (точнее, парные рыболовные бубенчики). Для этой цели сшил специальный ошейник из брезентовой ткани в два слоя, скрепленной в торцовом стыке слабым швом – чтобы в случае зацепа пес смог бы без особого труда порвать ошейник и освободиться (что однажды и произошло). По звону бубенчиков я определял, где находится собака.
Прекращение звона могло означать: Фома либо встал на стойку, либо – если речь шла о поиске битой или подраненной птицы – что последняя найдена. Для меня было важно не только первое, но и второе. Дело в том, что пес отказывался подавать битую дичь и вообще хоть как-то извещать хозяина, что она найдена (что и случилось в эпизоде с тем глухарем).
Использование бубенчиков помогло нейтрализовать этот недостаток в работе собаки. До трех лет Фома оставался равнодушным к уткам. Я был готов уже смириться с этим (водоплавающие – не основной объект моих охот).
Но в один прекрасный день, после того как я на глазах собаки эффектно сбил чирка и тот шлепнулся на открытую воду, – все изменилось. Утку с воды пес достал (правда, ко мне не поднес) и с тех пор сделался отличным утятником. Как-то в конце апреля подстреленный мной кряковый селезень, будучи подранком, нырнул, да так и не вынырнул (вынырнуть незаметно он не мог, поскольку берега весенней лывы были плоскими и открытыми).
Фома где вплавь, где бродом неистово обшаривал водоем. Наступил момент, когда мне стало уже не до результатов этих поисков, я стал беспокоиться за здоровье собаки – ведь вода-то была ледяной. Стоило немалого труда перехватить пса и увести на поводке.
До сих пор не могу без улыбки вспоминать о первой встрече Фомы с зайцем. Я шел по глухой лесовозке. Пес рыскал вокруг, и в один из моментов оказался метрах в тридцати впереди меня. Вдруг я увидел, что навстречу нам лениво скачет уже выбелевший беляк (его, видимо, кто-то стронул с лежки).
Заяц и пес увидели друг друга почти одновременно. Косой сел, а Фома лег, прижав голову к земле между передними лапами и смешно выпятив вверх заднюю часть туловища с подтянутыми к животу задними ногами. Это было его любимое «стартовое» положение перед встречей с теми собаками, с которыми ему хотелось поиграть. Стрелять было еще далековато, но я, пользуясь тем, что внимание зайца отвлечено Фомой, успел сократить дистанцию. Заяц, почувствовав опасность, вильнул в сторону, но было уже поздно. После этого пес, словно поняв, что его чуть не провели, стал вымещать досаду и злость на поверженном враге. Мне пришлось ни много ни мало подвесить зайца высоко на сук и ждать, когда собака успокоится.
Не столь благодушно вспоминается встреча Фомы с волком (скорее всего, это была волчица). Увидел их метрах в восьмидесяти от себя (а если бы не увидел?), стоящих напротив друг друга и явно проявляющих взаимный интерес. Я истошно закричал: «Фома, ко мне!» (в стволах была мелкая дробь), и волк мгновенно исчез. А пес остался стоять, с недоумением поглядывая то на меня, то в ту сторону, где только что был серый.
Последний раз брал Фому на охоту в сентябре 2004 года – у собаки стали возникать мучавшие ее боли в спине.
А в один из дней августа 2007 года на прогулке в парке у Фомы неожиданно враз отнялись задние ноги. К этому времени пес весил уже не менее шестидесяти килограммов, а до дома было метров сто. Транспортировка на руках исключалась. Я умолял собаку: «Фомочка, ну поднимайся, милый, пойдем». И он вставал, опираясь на передние лапы, и, волоча туловище, продвигался вперед. Уже у самого дома соседи помогли мне погрузить пса на диванное покрывало и занести в квартиру. На следующий день Фому пришлось усыпить.
Могу с уверенностью утверждать, что дратхаар – наилучшая порода легавых для охоты по боровой дичи на Европейском Севере, Урале и Сибири. Пойнтеру у нас, как говорится, не климат; сеттер тоже излишне аристократичен и прихотлив; спаниель слишком мал ростом и вообще физически слаб для настоящих лесных охот в этих регионах, не говоря уже о том, что у него узкий поиск. Дратхаару альтернативы нет.
Комментарии (0)