Я остановился и убедился, что в патроннике есть патрон, и вышел из укрытия, чтобы лучше видеть покачивающегося на ногах лося. Я поднял ружьё, собираясь выстрелить ему в шею, и уже почти был готов нажать на спусковой крючок, как вдруг услышал позади себя громкое фырканье и сопение — всего в десятке метров от меня.
Вздрогнув, я обернулся и увидел одно из самых страшных зрелищ в своей жизни. На меня нёсся еще один огромный самец с опущенной вниз головой. Из его ноздрей и пасти летели кровь и пена, а мощные рога были направлены прямо на меня. От изумления я на мгновение застыл.
Я попытался развернуться с поднятой винтовкой, но он был слишком близко. Прежде чем я успел прицелиться, бык ударил по ружью рогами, и я выронил его, не успев выстрелить. Я не помню, как доставал однозарядный револьвер Ruger 44 Magnum, который носил в плечевой кобуре под левой рукой, но каким-то образом я выхватил револьвер с 7,5-дюймовым стволом, взвёл курок и выстрелил в голову лося в тот самый момент, когда он ударил меня и я полетел кувырком, пролетев в воздухе от несколько метров. Я приземлился лицом вниз, провалившись в мягкую траву, и был уверен, что лось стоит прямо за мной, готовый прикончить меня.
Охота была важной частью моей жизни на Аляске на протяжении 35 лет. Я добыл десятки чернохвостых оленей и несколько прибрежных бурых медведей. Я взбирался на ледяные вершины за горными козлами и зависел от чёрных медведей и лосей, которые обеспечивали меня мясом зимой.
Моё приключение началось в яркий августовский день 1965 года, когда мой друг Джин, диспетчер местной авиакомпании, поднял свой маленький самолёт в воздух вместе со мной на борту. Мы направлялись к Сквер-Лейк в диком заливе Аляска.
После двух часов полёта на север, когда наше правое крыло уже едва не задевало ледники и вздымающиеся к небу вершины, он посадил самолет на спокойные воды озера Сквер, в нескольких милях от изрытого прибоем побережья Мексиканского залива, в том месте, которое заранее расчистили от зарослей для кемпинга.
Мы поставили палатку, нарубили дров и приготовились охотиться на лосей в течение недели, пока не будет превышена квота. Местность вокруг озера равнинная и болотистая, с множеством еловых островков и зарослей ольхи и ивы. Это была хорошая лосиная территория, но перемещаться по ней было тяжело.
В середине дня еще один двухмоторный самолёт-амфибия приземлился на озере, вырулил на берег и высадил двух охотников на лосей, которые работали механиками в авиакомпании. Им были рады, потому что здесь было много лосей и обширные охотничьи угодья. Это было до того, как на Аляске ввели запрет на охоту с воздуха, который действует до сих пор.
Механики — я буду называть их Бадом и Энди — поставили палатку рядом с нашей. Ближе к вечеру небольшой лось-самец пересёк выход из озера в нескольких сотнях метров от нас, и Энди добыл его. Следующие несколько дней мы втроём охотились на лосей в окрестностях Сквер-Лейк. Обычно я охотился в одиночку, так мне было удобнее.
Однажды наш пилот Джин в одиночку полетел на самолёте к другому озеру, приземлился и добыл там хорошего самца, которого он упаковал и отвёз обратно на Сквер-Лейк, чтобы повесить рядом с лосем, которого добыл Энди.
Ближе к концу недели мы с Бадом немного поохотились вместе. Он был неопытным охотником, но хорошим парнем и очень стремился учиться.
Через некоторое время мне порядком надоело таскаться по пустым болотам вокруг Сквер-Лейк, и однажды вечером я спросил Джина, не полетит ли он со мной вверх по реке Алсек, в более высокие и сухие места. Каким-то образом Баду удалось включить себя в список приглашённых, так что на рассвете следующего дня Джин полетел с нами двумя в новое место.
- Я заеду за вами около полудня, - пообещал Джин. И он улетел.
Бад шёл за мной, пока я пробирался через заросли к открытому лугу. Через полчаса мы добрались до него и на цыпочках подошли к опушке, чтобы выглянуть из-за деревьев и кустов. Мы оба удивились, увидев двух огромных лосей-самцов, стоявших на лугу в 150–200 метрах от нас. В предрассветных сумерках они казались почти чёрными, а их огромные рога выглядели ещё больше, чем были на самом деле. Бад стоял с открытым ртом, и я на мгновение подумал, что у него случится удар.
- Я возьму дальнего, - сказал я. - Ты бери того, что поближе, и стреляй первым.
Я опустился на колени, готовясь к стрельбе из винтовки Sharp & Hart калибра 7x61 с оптическим прицелом 4X Bausch & Lomb. Надел ремень и крепко сжал ружье. Животное было дальше, чем я обычно стреляю, но подобраться ближе мы не могли. Винтовка Бада выстрелила, и краем глаза я увидел, как упал его лось. От его выстрела я подпрыгнул, но успел нажать на спусковой крючок, и мой бык тоже пошатнулся от выстрела. Но он скрылся в зарослях по пояс высотой, так что я не мог его разглядеть.
Пока мы охотились, я руководил Бадом, и он добросовестно следовал моим указаниям. Я сказал ему: «Жди здесь», — и побежал на луг к подстреленному мной лосю. Я планировал подобраться достаточно близко, чтобы сделать точный выстрел и добить его. Я не хотел, чтобы Бад стрелял у меня за спиной. Поскольку его лось упал сразу, я был почти уверен, что ему не придётся снова стрелять в животное. И я ещё никогда так не ошибался.
Когда я пробегал мимо его лося, меня поразили его огромные рога. Я отчётливо помню, как он лежал на боку, вытянув ноги и дрожа всем телом, и я подумал, что это классическая предсмертная агония. Примерно в это время я увидел над ольхой кончики рогов подраненного мной лося и снова приготовился стрелять. Затем я услышал позади себя пыхтение и фырканье.
Лось Бада ожил. Как я уже рассказывал, он подбросил меня на несколько метров, и я приземлился лицом вниз, пропахав траву.
Я был ошеломлен, но в сознании. Потом выстрелил себе за спину. Я все еще крепко сжимал «Ругер» .44-го калибра, отведя курок, готовый выстрелить снова. Потом перекатился, ожидая, что лось окажется на мне сверху, но он был нескольких метрах от меня, изо всех сил пытаясь подняться. Мой пистолетный выстрел попал ему чуть ниже глаза, очевидно, на мгновение оглушив его.
Я с трудом поднялся на ноги, огляделся в поисках своего ружья, но не увидел его. Тогда я быстро подбежал к бьющемуся в конвульсиях лосю, просунул ствол 44-го калибра под изгиб рога и всадил пулю ему в голову. Он с глухим стуком упал, на этот раз мёртвый.
Я вытер то, что, как мне казалось, было потом, со лба и обнаружил, что это кровь. Кончик рога задел мой лоб, содрав кожу. Моя грудь, в которую ударили лосиные рога, болела при каждом движении и вздохе.
Бад, стоявший там, где я его оставил, увидел, что лось поднялся, но побоялся выстрелить ещё раз, чтобы не попасть в меня. Он подбежал ко мне.
- Ты в порядке? — спросил он.
- Думаю, да, - ответил я, внезапно осознав, что подстреленный мной лось все еще может уйти. Я не видел его ни в зарослях ольхи, ни рядом с ними.
- Давай, начинай разделывать этого быка, - предложил я. - А я пойду прикончу того, который меня сбил.
Я нашёл свою винтовку, убедился, что ствол чист, и с трудом побрёл туда, где в последний раз видел второго быка. Рядом росло хлопковое дерево, на которое можно было забраться, поэтому я перекинул винтовку через плечо и, несмотря на боль в груди, полез вверх, чтобы найти этого лося взглядом. И увидел его. Он всё ещё шатался, но шёл, опустив голову. Он немного отошёл от того места, где был в последний раз.
Я зацепился рукой за ветку и попытался снять винтовку с плеча, чтобы стрелять прямо с дерева. Мне было больно двигаться, и я продвигался довольно медленно, когда подо мной сломалась гнилая ветка, и я провалился в заросли кустарника, которые, к счастью, смягчили моё падение, оказавшись на земле у подножия дерева.
Я поднялся, оглушённый, весь в царапинах, с засохшей кровью на лбу. В груди ужасно болело. Я думал о том, во что ввязался. Ещё раз проверил ружьё и направился туда, где видел раненого лося. Он услышал мои шаги и начал двигаться. Я всё ждал, что он упадёт, но он вёл меня кругами около 20 минут. Затем он вернулся на поляну, где мы его впервые увидели. Когда он начал пересекать луг, я прицелился и наконец подстрелил его. Это тоже был трофейный экземпляр. Но мы охотились ради мяса, а не трофеев, и, измерив рога, оставили их там, где упали наши лоси.
После мы сняли шкуры, выпотрошили туши и нарезали мясо на куски, которые можно было унести, а затем начали складывать мясо в полумиле от того места, где нас высадил пилот. Около полудня появился Джин с самолётом и Энди, который остался, чтобы помочь нам сложить мясо в лодку. Джин улетел на самолёте в Сквер-Лейк с грузом мяса.
Мне было больно при каждом движении и при каждом вдохе, но нам нужно было вынести все добытое мясо из леса, и было важно доставить его туда, откуда Джин сможет его вывезти, поэтому я продолжал собирать вещи. К концу дня всё мясо было погружено на плот или вывезено. Ветер усиливался, и вместе с ним пошёл дождь.
Джин снова приземлился и крикнул:
- Больше никакого мяса. Мне чертовски тяжело из-за этого ветра. Нам нужно вернуться к озеру. Я заберу двоих из вас и вернусь еще раз.
Я был ранен лосем, и они все это знали. Но Бад и Энди бросили свои мешки с мясом, схватили винтовки и забрались в самолёт. Когда они сели, я, превозмогая боль, доковылял до берега. Джин посмотрел на двух механиков, потом на меня, пожал плечами, забрался в самолёт и взлетел. Позже он сказал мне, что, хотя он и знал, что я ранен, но решил, что лучше оставить там меня, чем их.
- Я подумал, что только ты и выживешь, - объяснил он.
Он долетел до Сквер-Лейк и вернулся. Когда он заходил на посадку, ветер дул над рекой со скоростью 35 или 40 узлов. Крылья самолета опускались и поднимались, и Джину приходилось постоянно газовать, чтобы набрать скорость и лучше контролировать самолёт. Он яростно работал рычагами управления, пока самолёт подпрыгивал и скользил. Семь раз он заходил на посадку, борясь с боковым ветром и турбулентностью. В последние пять попыток я махал ему рукой, опасаясь, что ветер перевернёт его, если он снизится настолько, чтобы приземлиться.
В конце концов он сдался, поднял самолет в воздух, пару раз облетел меня, покачивая крыльями, и направился в сторону Сквер-Лейк. Дождь брызгал мне в лицо, пока я смотрел, как вдалеке мигают огни. Я застрял здесь на ночь. До лагеря было слишком далеко и слишком трудно идти, чтобы пытаться добраться туда ночью. Я знал, что, как только погода улучшится, Джин вернётся.
Не было ничего, что можно было бы использовать для разведения костра. Ночь была кромешно-чёрной, а у меня не было фонарика. Однако в тяжёлой шерстяной куртке мне было тепло. Я устроился поудобнее среди лосиного мяса, которое ещё хранило тепло. Я накрыл себя и мясо полиэтиленовой плёнкой. У меня не было еды, но я погрыз немного сырого лосиного мяса. Правда, у меня так сильно болела грудь, что я не чувствовал голода. Я задремал под шум ветра, шелест ольхи и ивы и стук проливного дождя по брезенту. Я промок, но мне было тепло, и я чувствовал, что смогу пережить эту ночь.
Полагаю, я проспал около часа, когда внезапно очнулся. Что-то было не так. Я лежал неподвижно, не смыкая глаз, и прислушивался. Затем я услышал низкий гулкий рык в нескольких метрах от меня. Бурый медведь! Вспомнил, что в районе реки Алсек было много больших медведей. Охотники обычно добывают здесь 15 или 20 медведей в год.
Я выстрелил из пистолета 44-го калибра в воздух, и пламя, вырвавшееся из ствола, в кромешной тьме было похоже на римскую свечу. Сначала я подумал, что там один медведь. Через некоторое время я услышал ещё более низкое рычание, а затем два рычания одновременно, и понял, что там как минимум два медведя. Затем я услышал два рычания с одной стороны зарослей кустарника и третье — с другой. Казалось, что три медведя ходят кругами и спорят друг с другом о том, кому достанется мясо лося — или я — или и то и другое.
В ту ночь я долго размышлял. Может, мне стоит уйти от этого мяса и оставить его медведям? Но мысль о том, чтобы вслепую идти в темноте с тремя дикими животными, быстро привела меня в чувство.
Я не осмелился стрелять в медведей, чтобы не ранить кого-нибудь из них. Когда медведи подошли ближе, я снова выстрелил в воздух, зажмурившись. И часто ругался, проклиная медведей, погоду, боль в груди, Бада и Энди — и даже Джина.
Ветер визжал и выл, и иногда этот шум напоминал медвежий рык. Лил дождь, но из-за близости медведей я не осмеливался прятаться под брезентом, чтобы не промокнуть. Я держал в руке пистолет, готовый застрелить любого медведя, который подойдёт достаточно близко, чтобы я мог его почуять или почувствовать. И эти медведи всю ночь щёлкали зубами, фыркали, рычали и ворчали. Это была самая долгая ночь на моей памяти.
Ближе к утру ветер стих, и дождь превратился в морось. Я сидел на остывшем мясе с пистолетом в руке, дрожа от холода и боли, промокший насквозь и наблюдавший за тем, как небо постепенно светлеет. К тому времени, когда стало достаточно светло, чтобы что-то разглядеть, медведи уже ушли.
На рассвете я вышел из зарослей кустарника и увидел утрамбованный песок и гравий, по которым всю ночь бродили три медведя. Через несколько минут я услышал отдалённый рёв старого двигателя «Кавасаки», направлявшегося в мою сторону. Это была самая приятная музыка, которую я когда-либо слышал, и я точно не ругался на Джина, когда он причалил к берегу и подъехал ко мне. Он отвёз меня на Сквер-Лейк, где я подкрепился и выпил кофе, а потом немного поспал, пока Энди и Бад помогали ему привезти остальное лосиное мясо.
Когда через день я вернулся в город и приехал в больницу, рентген показал, что, когда тот здоровенный бык врезался в меня и подбросил в воздух, у меня была разорвана грудина. Одно заднее ребро было сломано, а два других треснули. Два передних ребра тоже были треснуты.
В течение следующего месяца я каждую ночь спал сидя в кресле с откидной спинкой, потому что лежать было слишком больно. Спал я не очень хорошо, и у меня было много времени, чтобы подумать о самой жестокой охоте на лося, в которой я когда-либо участвовал.