Удачный лаз

Под утро наступила оттепель. Небо затянуло серой тяжелой пеленой облаков, а сквозь нее, словно фонарь в густом тумане, пробивалось размытым пятном недавно взошедшее солнце. Ветер гнал куда-то одинокие рваные тучи, осыпавшие землю редким снежком. Было промозгло и зябко.

Приставив двустволку к невысокой березке, я тихонько расстегнул молнию рюкзака и поддел припасенный на всякий случай запасной свитерок. Сразу стало теплее, настроение улучшилось. Лес просыпался, постепенно наполняясь голосами обитателей. В ельнике протяжно засвистел рябчик; на березах, рассевшись черными гроздьями, забубнили тетерева; на высокой сосне, подергивая хвостом, застрекотала белобокая непоседа сорока; над островом леса, поднимающегося ко мне из низинки стеной карандашника, хрипло каркая, проплыл ворон.

Разглядывая припорошенный малик, тянувшийся из мелятника в соседний массив леса, я подумал, что стал весьма удачно. Мои товарищи по охоте Андрей и Юра разбрелись по сторонам, тоже заняв лазы, на которых не раз уже стреляли зайцев. Все мы тихо стояли, обратившись лицами к урочищу, куда минут десять назад ушел со смычком русских гончих Лёха. Над островом разносилось его громкое порсканье, подбадривающее ушедших в полаз собак и помогающее поднять с лежки зайца. С нетерпением мы ждали начала охоты.

И вот сначала раскатисто взревели, а потом пошли, потекли по березняку протяжным плачем наши выжловки, побудившие зверя. Охотники на номерах замерли, чутко внимая их голосам. Каждый надеялся, что гон повернет в его сторону, и косой, мелькая белой шубкой среди берез, неспешно выкатит на верный выстрел. Порой и мне казалось, что пронзительно тонкий, с жалобным надрывом голос Шельмы под аккомпанемент тяжелого башура Дины идет прямиком на меня. В такие минуты рука, толкнув предохранитель вперед, сильнее сжимала шейку приклада и от подступившего волнения скорой встречи с дичью быстрее билось сердце. Но гон в последний момент отворачивал. Он уходил вглубь острова, порой ненадолго смолкая, когда хитрый беляк запутывал след, а потом вновь громогласно взрывался ликующими голосами гончих, выправивших скол.

Заяц крутил на малых кругах, и надо было подходить. Выждав, когда гон удалится в низину, я побежал вперед, внутренне содрогаясь от звука предательски скрипящего под ногами снега. А гон, потонувший до этого в густом ельнике, снова вышел в разреженный березняк, вывернул ко мне и, набрав силу, загремел на весь лес заливистыми голосами собак, идущих по горячему следу. Я приготовился. Что-то белое мелькнуло между деревьями. Или мне показалось? Нет, это заяц! Вот он снова виден в прогале, а вот опять исчез. Что же делать? В голове вихрь мыслей. Скорее бежать наперерез! Но ведь подшумлю. Сместиться напрямки, немного левее? Но там такой чапыжник, что я его и с десяти метров не замечу. Все. Будь что будет! Остаюсь на месте. Прострел тут хороший. Может, повезет — завернет зайчишка на меня? Замер, жду.

Голоса гончих становились все ближе, нарастали, ширились, заполняли собой все пространство. Неужто убег заяц кустами? Да нет, вот же он! Сел столбиком на пригорке, повел белыми ушами с черными кончиками, послушал собак и, выкидывая вперед длинные задние лапы, неспешно заковылял в мою сторону. Удачно был выбран лаз. Душа охотника ликовала: быть мне сегодня с полем!

Лишь белячка заслонили деревья, как я плавно поднял верную двустволку. Навел стволы, выцелил косого. Гулко ахнул, прокатился по лесу эхом выстрел. Замолкли тетерева. Кружившие над березняком вороны испуганно взмыли вверх. В предвкушении пазанков победно взревели гончаки, и громкое «готов!» оповестило товарищей о конце охоты.