Затрещали поленья в «утробе» буржуйки, и теплый красно-оранжевый огонь озарил изнутри темный кунг. Наскоро поужинали, легли спать: через три часа на ток – нужно отдохнуть.
Стрелки часов показывали десять минут третьего. Вокруг раздавался здоровый храп, а мне что-то не спалось. Думал о предстоящей охоте, о глухарях, о спящем рядом отце. Уж очень хотелось, чтобы ему повезло! Хотелось пробудить в нем угасший с годами азарт и хоть на миг вернуть его молодость, открыть второе дыхание…
Наконец зазвонил будильник. Быстрые сборы – и наша команда, поглощаемая лесной мглой, двинулась друг за другом. Черную тишину нарушали лишь всплески воды, когда мы переходил ручьи. Наконец, мы остановились у лесной развилки. Николаич замер, прислушиваясь.
Мы навострили уши и тоже попытались услышать желанную песню, но гнетущую тишину нарушал лишь пролетевший вальдшнеп. Мы разделились: Артем с Алексеем пошли правее, мы втроем – дальше. А Николаич, словно призрак, растворился в предрассветном сумраке где-то впереди нас. Мы с отцом, не торопясь, продвигались следом, останавливались каждые сто метров, вслушиваясь в пробуждающийся лес. Вот и край тока, но лесных исполинов что-то не слышно. Вдруг впереди послышался лай собак.
«Что за дела? Откуда здесь они?» – была первая мысль. Но потом, прислушавшись, я понял, кого мы услышали в этой глуши посреди тока. Пара филинов оккупировала ток, разогнав всех петухов. И только одинокая глухарка, тревожно квохча, металась, разыскивая кавалеров.
– Видно, сегодня не наш день! – с грустью в голосе произнес отец.
– Завтра повезет, вот увидишь! – ни капли не сомневаясь, произнес я.
Звон будильника, словно боксерский гонг, оповестил о начале второго раунда. Впереди нас ждал поединок, и кто из него выйдет победителем, решит Бог и охотничья удача!
Выдвинулись к току, подсвечивая дорогу налобными фонариками. Моросил дождь, но было довольно тепло, а значит, глухари должны петь. Я подставил лицо каплям весеннего дождя и тихо помолился, чтобы отцу повезло.
Быстро прошли поле и углубились в лес. Николаич вел нас вперед только ему известными ориентирами. Мы спешили за ним, стараясь не отстать, петляя между деревьями. Обошли стороной две огромные вырубки, заросшие молодыми березками, словно травой, и вышли к мелкому сосняку, граничащему с глухариным током. Из-под ног с грохотом поднялся разбуженный нами мошник и улетел прочь, заставив биться сердце в два раза чаще.
Переведя дух, мы медленно начали продвигаться к центру тока. Мягкий ковер мха приглушал наши шаги. Как выстрел хрустнула под ногой ветка – и невидимый молчун сорвался с сосны, шумно молотя сильными крыльями. Решили остаться на месте и ждать рассвета. Дождь закончился. Воздух был наполнен ароматом сосновой смолы и багульника. Я полной грудью вдыхал пьянящий воздух.
Справа прохоркал невидимый вальдшнеп, за лесом, на поле, забубнили тетерева. Лес постепенно оживал, наполняясь все новыми и новыми звуками. Темнота, отступая, обнажала вековые сосны, уходящие вглубь мохового болота. Пора и нам продвинуться дальше, пока не стало совсем светло. Бесчисленный хор лесных пичуг запел, встречая пробуждающийся день. Мы прошли метров двести и, замерев, прислушались, пытаясь отфильтровать из множества голосов один.
И вдруг... Ухо уловило далекие щелчки. Неужели поет? Точно, поет! Николаич, кивнув головой, подтвердил.
– Пап, слышишь? – спросил я.
– Нет! – ответ был с досадой.
– Второй присоединился! Слышишь?
– Нет!
– Ладно, не переживай! Подойдем поближе, метров на сто, – услышишь! Держись за мной!
Мы тихо двинулись вперед, сокращая расстояние до поющего глухаря. Пройдя около ста метров, остановились. Теперь песни глухарей слышались отчетливо. Один из них, что находился левее и дальше, точил практически без пауз, а «ближний» был менее азартен и часто отмалчивался. Но к дальнему мошнику подойти незамеченными нам вряд ли удастся: уже слишком светло, а сосняк на том краю редкий. Так что выбора нет: идем к ближнему глухарю! Петух распелся, но отец его снова не слышал.
– Сын, иди сам!
– Нет! Не для того я тебя сюда вез, чтобы вот так сдаться! Руку давай, – сказал я тоном, не терпящим возражений, и добавил: – Сожму – идешь, разожму – стой! Понял?
– Понял! – кивнул в ответ батя.
И мы поскакали.
Теке-теке-теке – мы напряженно стоим, держась за руки. Тк-тк-тк, чрвя- чрвя – я сжимаю отцовскую руку за спиной, и мы срываемся вперед. Шаг, второй – разжимаю ладонь: замерли! Сердце бешено колотилось. Лесной певец завел новую песню, и мы, словно единое целое, устремились вперед, на два шага приблизившись к поющему глухарю.
Обернувшись, задаю все тот же вопрос:
– Слышишь?
– Слышу! – улыбаясь, шепотом произнес отец.
– Слава Богу! Теперь уже сам. Двоих он не подпустит – слишком светло!
Отец пропустил несколько песен и сорвался вперед. Я остался позади и, затаив дыхание, наблюдал за его действиями. Он скрылся за соснами, я сделал несколько шагов вправо и заметил глухаря, который сидел на большой кривой ветке в пятидесяти метрах от меня. Он тут же замолчал, вытянув шею в мою сторону.
Выругавшись про себя, я застыл каменным изваянием, неотрывно глядя на него. Время остановилось. В тот момент я больше всего боялся, что глухарь не выдержит и улетит. Но, видимо, убедившись, что я не представляю никакой опасности, мошник, пару раз щелкнув, снова заточил. Отец, пропустил несколько песен, давая глухарю распеться.
– Молодец! – мысленно похвалил я его.
Словно чувствуя мою поддержку, батя устремился вперед. Два шага. Еще два… Вот глухарь на расстоянии верного выстрела! С моего места его хорошо видно, но отец почему-то не стрелял. Оказывается, рядом стоявшая сосна закрывала ему обзор. Я внутренне напрягся, понимая, что он сейчас постарается сделать шаг в сторону, чтобы увидеть глухаря.
– Только не заметь! Только не заметь! – шепотом повторял я одну и ту же фразу, словно молитву. Но «бородач» заметил движение и, оборвав песню, вытянул шею из-за сосны, уставился на отца. Время шло на секунды. Красавец недовольно закрекал, перебирая мохнатыми лапами и кося красной бровью.
– Все, сейчас сорвется! – подумал я.
Бах! Тишину разорвал долгожданный выстрел. Небольшой с виду глухарь, сорвавшись с ветки, превратился в огромную птицу. Расправив хвост, он замолотил мощными крыльями, пытаясь улететь, но второй выстрел оборвал его полет. Я что есть мочи рванул к упавшему петуху.
Эмоции захлестнули меня, я обнял задыхающегося отца и от души поздравил его с первым глухарем! В шестьдесят пять он радовался как мальчишка своему трофею! И я был счастлив, что на миг вернул ему молодость и снова зажег в его душе угасающий костер.
Комментарии (0)