Две судьбы Щербаковых

Закрытые государственные заповедно-охотничьи хозяйства (ГЗОХ) появились в СССР в середине прошлого века. Созданы они были для охот высокопоставленных партийных чиновников как своеобразный довесок к прочим атрибутам власти и охранялись не хуже стратегических военных объектов.

То, что происходило на этой закрытой территории, существующей по своим внутренним законам и традициям, для непосвященной публики оставалось тайной за семью печатями. Между тем там зачастую одним мановением руки вершились судьбы людей, так или иначе причастных к организации охот. Для одних это могло означать стремительный картерный рост. Для других — трагедию, исковеркавшую всю жизнь.
Истории двух Щербаковых, один из которых работал в самом престижном ГЗОХ СССР — в Завидово, что под Москвой, а другой — в Беловежской пуще — тому подтверждение.
Как-то Черненко, разговаривая с главным егерем ГЗОХ «Завидово» Василием Петровичем Щербаковым, спросил, какое у того воинское звание. Узнав, что егерь такового не имеет, дал задание выяснить в архивах, кто сопровождал на охоте царя. Оказалось — генерал. Через некоторое время Василий Петрович стал генералом, что дало повод для шуток в среде егерей. Поскольку генеральское звание не бывает без должности, Щербакова назначили заместителем начальника охотхозяйства по научной работе. Дальше — больше. Поскольку высокое звание без наград выглядит нонсенсом, новоиспеченный генерал в срочном порядке был награжден вновь учрежденным орденом «За службу Родине» всех трех степеней. Егерь Щербаков даже стал первым полным кавалером этого ордена.

В Министерстве обороны были шокированы, но отказать не посмели. Чтобы хоть как-то соблюсти приличия, наградные документы на егеря оформили за номером 10, чтобы не стыдно было смотреть в глаза тем, кто служил Родине, не только гоняя зайцев в охотничьих угодьях. А по льготам, кстати сказать, егерь, прошедший «боевой путь», был приравнен к Герою Советского Союза.
А вот охотоведу и однофамильцу из ГЗОХ «Беловежская пуща» Щербакову Николаю Васильевичу такой головокружительной карьеры за более чем тридцатилетний период работы в пуще не получилось. Вышло наоборот — в одной из охот он сам стал жертвой.

В тот день приехали поохотиться гости из Совета Министров БССР. Была обычная охота. Только закончился загон, и загонщики вышли к охотникам. И вдруг прозвучал выстрел. Почему стреляли, непонятно, зверя уже не было и быть не могло. По неофициальной версии, стреляли из пистолета. По официальной — картечью из ружья. Один из загонщиков, это и был Николай Щербаков, упал. Заряд попал ему в левую ногу выше колена. Участники охоты осмотрели рану, пришли к выводу, что ничего страшного не произошло и предложили внутреннюю «анестезию».

Поскольку боль не утихала, то дозу предложили повторить, составив ему компанию. И только после долгого застолья решили отвезти в районную больницу.
Врачи, осмотрев рану, успокоили Щербакова. Ничего страшного, кость не повреждена. Извлекли картечь, рану перевязали. Николай Васильевич сам хотел ехать домой, но заботливые товарищи не отпустили его одного. За руль сел его коллега, который уже успел снять стресс традиционным способом. Из-за этого все и случилось. На узкой лесной дороге машина не вписалась в поворот и влетела в придорожное дерево. Водитель отделался синяками, царапинами и испугом, а Щербаков получил двойной перелом простреленной ноги, переломы ребер, ключицы и руки. Разбитое лобовое стекло сильно порезало его лицо… Два месяца врачи боролись за его жизнь. И Николай Васильевич выжил, хотя и получил инвалидность. На работу в заповедник он больше не вернулся…

Для неудачного стрелка, подстрелившего человека и фактически сделавшего его инвалидом (если бы не выстрел, не было бы и той неудачной поездки), история не имела никаких последствий. Мало того, пока Щербаков скитался по больницам, тот даже ни разу не поинтересовался, как чувствует себя его «жертва», не нужна ли помощь семье раненого. Хотя возможности его были огромные — в подчинении «стрелка» было ГЗОХ «Беловежская пуща». Николай Васильевич по этому поводу всегда рассуждал философски: «Кто он, и кто я? Какое ему дело до обычного пущинского охотоведа?..»